Слова из предисловия к альманаху, что он родился на фоне зубной боли, – не метафора, а реальность. Мы с Аксеновым лечили зубы на улице Вучетича. Нас посадили в соседние кресла. Аксенов сразу принял проект издания».
Под скрежет зубов Аксенов предложил: давай издадим альманах на Западе.
– Издадим здесь, – настоял Ерофеев. Он верил, что шанс есть. И убедил в этом Андрея Битова. А когда о плане узнал Попов, то, «ничего не говоря, обнял меня почти по-евангельски», вспоминает Ерофеев в своей биографической книге «Хороший Сталин»[120].
И повел Ерофеев Попова знакомиться с Аксеновым. Евгений Анатольевич, как он вспоминает, робел, но прихватил пять или шесть рассказов. Ко второй их встрече Аксенов их прочел. Спросил: «Почему так мало принес? Тащи еще». Так составилась подборка «Чертова дюжина». Так, считает Евгений Анатольевич, ее назвал Аксенов. «Он меня признал, когда прочитал тексты, – вспоминает Попов. – А так я для него был человек с улицы».
А в первую их встречу, вспоминает Попов, на столе стояла бутылочка чего-то красного и еще какая-то. И он хоть и робел, а выпить хотел. Но не мог решить: налить или ждать, пока нальет хозяин. Тот спросил: «Ты выпить хочешь?» И налил. Попов выпил. Стали обсуждать альманах.
Прикинули список авторов. Попов предложил Юрия Кублановского. «Вскоре, – говорит Евгений Анатольевич, – появилась "амбарная книга", куда я, Аксенов, Ерофеев записывали участников альманаха. Гипотетических. Туда же вносили суммы, когда скидывались на вернисаж – так и не состоявшийся завтрак с шампанским по поводу выхода "МетрОполя"».
Попов тогда проживал в Подмосковье, и Аксенов предложил ему кров в квартире мамы. Она стала «редакцией». Там спал Попов. Там обсуждались тексты. Там делали «МетрОполь».
3
Аксенов не был диссидентом. В политическом смысле этого слова. То есть не считал себя таковым. И стало быть – не был. Так утверждают его друзья – Анатолий Гладилин, Виктор Есипов, Александр Кабаков и Анатолий Попов. Да, он общался с правозащитниками, подписывал письма протеста, читал самиздат, диссидентом его сделала советская пропаганда и западная печать. Василий Павлович не был подпольщиком-оппозиционером. Его инакомыслие коренилось в зоне эстетического. Он, конечно, желал свободы политической. Но не боролся за нее. Да, он не любил советскую власть. И отвергал коммунистическую идеологию. Но не участвовал в их ниспровержении. Куда больше его интересовала свобода творчества и личности, и чем большая, тем лучше. Ее он готов был отстаивать. Но опять же – посредством творчества. Своими текстами.
Ну а для власти творческий протест был равнозначен политическому. Ибо мешал ее полному господству во всех сферах жизни, подвергал сомнению ее право определять: что издавать, а что отвергать; кого награждать, а кого порицать; кого за границу отправлять, а кого в тюрьму сажать. Она требовала послушания, а творческая свобода допускала ослушание. И значит – была опасна. А кроме того, с тех пор, как в СССР «к штыку приравняли перо», любое творческое действие получило кроме художественного и политическое измерение. И то, что Аксенов и его коллеги этого не признавали, ничего не меняло. В глазах власти любой претендующий на свободу творчества был если не враг, то сомнительный и подозрительный тип.
Впрочем, Евгений Попов и сейчас считает, что рассчитывать на успех было сложно, но можно. Во-первых, потому, что удалось собрать очень представительный коллектив авторов и солидный корпус текстов. Аксенов, Ахмадулина, Алешковский, Битов, Вознесенский, Высоцкий, Искандер, Липкин, Лиснянская и другие, хоть и не всегда писатели, члены Союза, но признанные в культуре люди: Марк Розовский – журналист и режиссер, Фридрих Горенштейн – сценарист, Леонид Баткин – историк, знаток эпохи Возрождения. Не говоря уже о Джоне Апдайке, которому Аксенов предложил издать в «МетрОполе» фрагменты романа «Переворот».
Во-вторых, утверждает Попов, казалось, что многое можно объяснить: политической крамолы и агитации составители не планировали, «МетрОполь» на политическую бомбу явно не тянул, и они считали, что если он и вызовет дискуссию, то она ограничится литературным кругом.
А уж там козыри оказывались на руках составителей: смотрите, мол: забытые – востребованы, отвергнутые – услышаны, талантливые – признаны. Новое поколение существует и рука об руку со старшим предъявляет обществу свое свободное, неподцензурное творчество. От чего авторитет советской литературы только растет – и в стране, и в мире.
Потому-то в ходе подготовки сборника они, ничего не скрывая и не прячась, всё же избегали сотрудничать с официальными структурами. Не хотели их неизбежного вмешательства в свою работу. Ибо кроме знаменитостей в него предполагалось включить и вовсе новых авторов: Бориса Вахтина, Юрия Карабчиевского, Петра Кожевникова, Виктора Тростникова и других, и не хотелось отдавать их с самого начала на суд и расправу корифеям соцреалистического стандарта.
То есть создавалось нестандартное издание, предназначенное для нестандартных текстов.
Но – не заведомый «самиздат». И не заготовка для «тамиздата». А сборник, предназначенный для рассмотрения в Союзе писателей и легального издания в СССР литературы, которую начальство считало для этого не предназначенной. То есть речь шла о преодолении предубеждений и страха.
Об этом прямо говорилось в составленном Аксеновым предисловии.
Метрополь, 1979
Альманах «Метрополь» представляет всех авторов в равной степени. Все авторы представляют альманах в равной степени. Альманах «МетрОполь» выпущен в виде рукописи. Может быть издан типографским способом только в данном составе. Никакие добавления и купюры не разрешаются.
Произведения каждого автора могут быть опубликованы отдельно с разрешения данного автора, но не ранее, чем через один год после выхода альманаха. Ссылка на альманах обязательна.
Кому-то может показаться, что альманах «МетрОполь» возник на фоне зубной боли. Это не так. Детище здоровое, и у всех авторов хорошее настроение.
Занимаясь литературой, на том и стоим: нет для нас дела более веселого и здорового, чем сочинение и показ сочиненного, а рождение нового альманаха, надо думать, для всех праздник.
Однако почему же возникла именно такая форма? Вопрос этот закономерен в устах человека, не вполне знакомого с некоторыми особенностями нашей культурной жизни. Не будет излишней дерзостью сказать, что жизнь сия страдает чем-то вроде хронической хворобы, которую можно определить то ли как «неприязнь к непохожести», то ли просто как «боязнь литературы». Муторная инерция, которая существует в журналах и издательствах, ведет к возникновению раздутой всеобщей ответственности за «штуку» литературы, не только не умеющей быть такой, как надо, но даже такой, как вчера. Эта всеобщая «ответственность» вызывает состояние застойного тихого перепуга, стремление подогнать литературную «штуку» под ранжир. Внекомплектная литература обречена порой на многолетние скитания и бездомность. Слепой лишь не заметит, что такой литературы становится с каждым годом все больше и больше, что она уже образует как бы целый заповедный пласт отечественной словесности. (Наш альманах состоит главным образом из рукописей, хорошо знакомых редакциям.)
Мечта бездомного – крыша над головой; отсюда и «МетрОполь», столичный шалаш над лучшим в мире метрополитеном. Авторы «МетрОполя» – независимые (друг от друга) литераторы. Единственное, что полностью объединяет их под крышей, – это сознание того, что только сам автор отвечает за свое произведение; право на такую ответственность представляется нам священным. Не исключено, что упрочение этого сознания принесет пользу всей нашей культуре.
«МетрОполь» дает наглядное, хотя и не исчерпывающее представление о бездонном пласте литературы.
Все желающие читать приглашаются с чистым сердцем.
Просьба воздерживаться от резких движений при переворачивании страниц.
4
Как и можно было ожидать, чистосердечие авторов альманаха вызвало у литературного начальства серьезные сомнения.
Но когда Аксенов писал это предисловие и придумывал название, он об этом мало беспокоился. Он и не предвидел, что у некоторых коллег по Союзу писателей сомнение и подозрение вызовет само название альманаха – «МетрОполь».
Виктор Ерофеев разъясняет: «"МетрОполь" – это литературный процесс здесь, в метрополии». Но явно содержащийся в названии отсыл к метрополитену придает ему привкус подполья; но не схрона, с засевшими диверсантами, а метро – где люди, движение, искусство.
Виктор Ерофеев разъясняет: «"МетрОполь" – это литературный процесс здесь, в метрополии». Но явно содержащийся в названии отсыл к метрополитену придает ему привкус подполья; но не схрона, с засевшими диверсантами, а метро – где люди, движение, искусство.
«МетрОполь» – попытка станцевать легкую полечку там, где топочут прохорями барыню и гопака. Прокружиться в дивной пляске и уже тем самым превратить коммунистический подземный «дом культуры» в великолепный палаццо разнообразия и многоликости. И больше того – сделать это разнообразие дозволенным, признанным, форматным.
Что провозглашал «МетрОполь»?
Право автора исследовать любые темы – снятие выморочных запретов. Хочет, скажем, Борис Вахтин в «Дубленке» спокойно и свободно обсуждать жизнь фарцовщиков? Пожалуйста!
– Мы сознательно разрабатывали идею эстетического плюрализма… – вспоминает Виктор Ерофеев. Здесь-то и таилась опасность: в страшном слове «плюрализм». То есть эстетический – дело десятое. Плюрализм был страшен власти во всем и любой – монистское сознание видело в нем угрозу, атаку, преступление.
Образ растабуированной России (как сказал Виктор Ерофеев), «с ее религиозными поисками, сексуальными катастрофами, пьяными драками, шальным юмором, национальными распрями, разнородным интеллектуальным потенциалом, задымившейся, как колесо, ментальностью, новейшим art risqué и традиционной ригористской эстетикой» – был чужд власти. Как и образ «России, стремящейся к самопознанию» – ибо, на ее взгляд, всё, что заслуживало в ней познания, познавалось экспертами, готовившими документы партсъездов.
Вот советская публика – другое дело. Для нее «МетрОполь» стал бы сенсацией и открытием. Она не знала подобных текстов, ни по содержанию, ни по форме. Ну не ждала она от Беллы Ахмадулиной сюрреалистической прозы! Хотя, может быть, и хотела. Кто-то, безусловно, плевался бы, кто-то – наслаждался бы. И в этом состоял замысел авторов и составителей. К этому они стремились. Такое издание, легальное, но созданное без спроса – выйди оно тиражом хоть в пятьсот экземпляров – было обречено на успех. На судьбу библиографической драгоценности.
Что же касается «МетрОполя» в том виде, в каком он был подготовлен к передаче в литературные инстанции, то издание впечатляло. Макет разработал художник «Театра на Таганке» Давид Боровский. Здоровенная плита зеленоватого мрамора – подлинная «штука литературы». Под обложкой – фронтиспис и марка – граммофон, разработанные художником Борисом Мессерером. Далее – листы ватмана с наклеенными машинописными страницами. По четыре на лист. От фотографий авторов пришлось отказаться – фотобумага не желала приставать к ватману.
Экземпляр хотели отдать в Госкомиздат, другой – в ВААП[121] для издания в СССР и за рубежом – то есть переиздания того, что уже было бы ими сделано.
Всего готовили 12 экземпляров, каждый из 40 листов – то есть наклеить нужно было около 12 000 машинописных страниц. Слава Богу, нашлось немало помощников: кто клеил страницы, кто – считывал корректуру. Издавали «МетрОполь» весело. Высоцкий звонил в дверь, спрашивал: «Здесь делают фальшивые деньги?» Заходил. Пел. Ерофеев пишет: Владимир Семенович написал песню о «МетрОполе» и спел из нее несколько куплетов, но потом она «куда-то исчезла». Песню эту не помнит больше никто, но почему бы ей не быть, такой хорошей песне? Может, еще найдется когда-нибудь… Не редкостью были споры, прибаутки, крепкие напитки.
Кстати… Аксенов, участвуя в общем веселье, не пил. Бросил. Точнее – перестал.
После того как однажды увидел: высотки Калининского проспекта (ныне – Новый Арбат) смыкаются, как челюсти, над его головой. Это произвело на него – врача – впечатление. Он понял: дело неладно. И расстался с алкоголем спокойно и без насилия над собой. Александр Кабаков считает, что спиртное было уже не нужно ему. Аксенов научился справляться с текстом без него. Нашел другие источники энергии, необходимые в его одиноком сражении с миром. Он начал бегать трусцой. Как-то прочел брошюру «Бег ради жизни», написанную двумя австралийскими легкоатлетами. Они оставили спорт и поняли: быстро теряют форму. И что же? Опять стали бегать! Написали книжку. Книжка вышла в СССР. Аксенов ее прочел. И побежал.
«Мне тогда нужно было прекратить пить, и я последовал их примеру. Я был одним из первых таких "бегунов" среди писателей, – вспоминал он в 2007 году[122]. – Я начал в литовской Ниде, у подножия огромной дюны. Бежал вверх, на вершине делал круг, спускался. С каждым днем бегал всё больше и больше, до двух с половиной часов».
С тех пор он позволял себе не больше бокала пива или вина.
А «метропольцы» не стеснялись. Впрочем, застолья вовсе не мешали производству.
Чтобы подчеркнуть его открытость и вывести альманах в публичное пространство, решили устроить его «вернисаж» – презентацию – в кафе «Ритм» близ Миусской площади: «завтрак с шампанским» с участием академиков, космонавтов, артистов, советских и зарубежных корреспондентов и, конечно же, братьев-писателей!
Весть о вернисаже быстро разлетелась по Москве. Ведь гости приглашались открыто!
И вот этот самый «завтрак с шампанским» вызывал жуткое раздражение начальства. Почему? С какой стати? А с той, что устраивала его некая неформальная группа писателей. Не СП СССР, не Московская организация, не Литфонд. А вот просто собрались писатели – и устраивают сами презентацию издания, которое сами же и сотворили. Вопреки всем правилам и обычаям!
Думается, что именно готовность нарушить правила[123] возмутила начальство в первую очередь.
Об этом, кстати, говорят и стенограммы заседаний, на которых разбиралось «дело "МетрОполя"».
Начальство восприняло это как вызов, как манифест: невозможное – возможно. Считалось, что в СССР так не бывает, оказалось – бывает. Добро пожаловать!
Что ж. Вызов – так вызов. Система приняла его. И ответила.
5
Такого ответа не ждали.
То есть нет: составители были готовы к вопросам и даже к наездам. Но не к тому, чтоб попасть в «литературные власовцы». И не к тому, что их проект вызовет бурю, куда втянутся и КГБ, и ЦК КПСС и которая выльется в судилище, изгнание из СП, а Аксенова – с Родины.
Предвидя неприятности, они обратились к юристу Константину Симису[124]. В изданном в 1979 году в США тексте «"Метрополь", как социальное явление» он писал: «Когда идея альманаха уже созрела, некоторые из тех, кто был вовлечен в проект, пришли ко мне… Они поставили два вопроса: а) нарушает ли публикация напечатанного на машинке сборника аполитичных работ какой-нибудь советский закон, и может ли такая акция повлечь за собой административное или уголовное преследование? и б) сохраняют ли авторы права на свои работы при издании, осуществленном таким способом? Я ответил, что если строго следовать букве советского закона, то ответ на первый вопрос будет отрицательным, а на второй – положительным»[125].
Итак, законов участники альманаха не нарушали. И авторских прав не утрачивали. Свою работу над альманахом не скрывали, хоть и не афишировали. Подготовили издание. Объявили, как водится, о его презентации и приступили к ее подготовке.
Тут и раздался голос с вершины. Ну, то есть не самой высокой, но с вполне себе достаточной. Первый секретарь Московской писательской организации Феликс Кузнецов решил ознакомиться с изданием. А заодно обсудить с составителями их планы на будущее.
12 января Ерофеева и Попова вызвали в СП. Cледом – Аксенова. С ним говорили Феликс Кузнецов, Олег Попцов[126] и Виктор Кобенко[127]. Как обычно при обсуждении тонких тем, не забыли и о житейском: предложили сохранить мамину квартиру, если будет найден общий язык.
Да какой же нам с вами искать общий язык? О чем говорить на нем станем? Коли ничего особенного не происходит! Группа литераторов готовит к изданию альманах. Что непонятно?
Группа? Готовит? Альманах? Хорошо! А можно на него взглянуть? Изучить его можно?
А то?! Само собой! И 17 января Ерофеев и Попов принесли в ЦДЛ и вручили Кузнецову собственный Попова том «МетрОполя». В правлении тексты размножили и раздали экспертам. Альманах не понравился. О нем сообщили в инстанции. Стали обсуждать. Решили принять меры.
Последовали новые вызовы на беседы. В альманахе увидели злокозненный план Аксенова, а точнее – провокацию, направленную на то, чтобы вызвать большой скандал в советской литературе, создать себе на Западе реноме борцов с режимом и валить из советской страны.
– Ни сном ни духом! – отвечали Попов и Ерофеев.
– Ну, не вы, так Аксенов! – отвечало начальство. – А вас, наивных, он использовал втемную в своих опасных целях. Втянул в грязную историю. Вот он свалит – у него ж там миллион на Западе, – а вы здесь останетесь – расхлебывать всю кашу.