– Ну что же, – усаживаясь за их столик, осклабился Роман Юрьевич. – Молодой мужчина, красивая девушка… Учитель и ученица… Это так романтично.
Степан, принеся кофе, щелкнул зажигалкой. Роман Юрьевич, прикурив, жестом отправил его на все четыре стороны и повернулся к Деветьярову:
– Маэстро, вы не позволите мне поговорить с вашей дамой наедине?
– Это ваша дама, – вставая, светски улыбнулся Деветьяров и отошел к стойке бара.
– Андрюша, коньячку? – спросил бармен.
– И побольше, – ответил тот. На лице Деветьярова все еще стояла резиновая улыбка.
– Ага, ага, – сказал Шленский. – То, что надо.
Веснина, как первый раз в жизни, рассматривала свое отражение в зеркале. Позади стояли парикмахер и косметолог Катя.
– А если еще глаза – в сторону Востока? – предложил Шленский. – Чуть-чуть, а?
– Попробуем. – Катя, стоя за спиной у Весниной, двумя пальцами аккуратно растянула ей глаза к ушам. – Ого! Просто мадам Баттерфляй!
– Андрюша! – окликнул Шленский вошедшего Деветьярова. – Нравится девушка?
– Аск, – ответил Деветьяров.
– Ну, пошли, – сказал Шленский. – Мата Хари!
В холле с зеркальной стеной модельер Аркадий, смуглый человек, одетый, пожалуй, с излишним изяществом, готовил девушек к «строевому смотру». Войдя, Шленский сразу встретился глазами с обернувшейся от зеркала Кузнецовой – и они в открытую улыбнулись друг другу.
– Леонид Михайлович! – бросилась под защиту режиссера Оленька Шефер. – Скажите ему: мне плохо с оборками, это не мой стиль, совсем не мой…
– Не говори при мне этого слова! – закричал от зеркала Аркадий. – У тебя нет стиля! Твой стиль – тряпочки-рюшечки!
Шефер зарыдала, размазывая тушь по щекам. Веснина тут же бросилась к ней обниматься и утешать.
– Дура! – завопил Аркадий. – Я придумал тебе стиль! Постой, посмотри на себя внимательно. Черышева! Не смей делать выше!
– Почему вы прячете мои ноги! – возмутилась Черышева. – Вам не нравятся – не смотрите! Вот как надо! – И она подняла юбку еще на десяток сантиметров.
– И на панель, на панель! – заорал Аркадий.
– Спокойно, девушки! – попросил Шленский.
Рыжая Стеценко заржала. Модельер вспыхнул, и Шленский, указав на костюмы, тут же замял оплошность:
– Аркадий! Класс!
Аркадий поправил очки и скромно улыбнулся. Деветьяров, вытянув ноги, молча наблюдал из кресла процесс преобразования девушек.
– Аркадий, а если еще у´ же? – спросила Даля.
– Упадешь, – сказал Аркадий.
– Не упаду, – сказала Даля. – Смотрите. – И прошлась. – А?
– Саша! – позвал Деветьяров. – Можно тебя на секундочку?
– Момент! – Жукова поправила платье на небольшой, но эффектной груди и, поставленным шагом подойдя к Андрею, остановилась возле его кресла и неотразимо улыбнулась.
– Очень здорово, – сказал он и, протянув руку, по-хозяйски провел ею по спине и бедру девушки.
– Что такое? – напряглась Жукова.
– Прости, привычка, – ответил Деветьяров. – Скажи, Сашенька, ты каждый раз, когда мы с тобой трахались, об этом докладывала?
– Когда мы с тобой, то не каждый, – просто ответила Жукова.
– Ну, спасибо, – сказал Деветьяров.
– Всегда пожалуйста, – ответила Жукова и, резко повернувшись, пошла к зеркалу.
– Леонид Михайлович! Посмотрите.
Шленский обернулся.
– Хорошо? – спросила Кузнецова.
Шленский строго и внимательно осмотрел ее, но не выдержал собственной игры и улыбнулся:
– Очень.
Кузнецова, расправив платье, вдруг с визгом закружилась вокруг себя.
– Тихоня-то наша, – заметила Лаврушиной Стеценко, – совсем взбесилась.
– Елена, – официальным тоном осведомился Шленский, – Елена, в чем дело?
«Не ска-жу», – одними губами ответила она.
– Леня, Андрей! – В дверях стоял телохранитель. – Роман Юрьевич сказал: скорее переодеваться – и в автобус.
Шленский в недоумении посмотрел на Степана.
– Итальянец прилетел, – сказал Степан – как всегда, безо всякого выражения.
Автобус остановился у Хаммеровского центра. Они прошли мимо швейцара и остановились, рассматривая это великолепие.
– Ну, сеньориты, – голосом гида объявил Деветьяров, – приплыли. Наш общий итальянский папа живет здесь и мечтает увидеть своих дочурок. Напоминаю: «спасибо» по-итальянски «грациа», а «макароны» – «спагетти».
– А как по-итальянски: «Папа, возьми меня с собой»? – спросила Стеценко.
Двери лифта открылись. Шленский и Роман Юрьевич пошли по широкому коридору, глядя на номера апартаментов.
– Это главный спонсор, – на ходу инструктировал Роман Юрьевич. – Его зовут Никколо Берти, господин Берти. Говорить ничего не надо, надо стоять и кивать головой. Все давно согласовано.
– Что?
– Не бери в голову. Будет о чем спрашивать – не волнуйся, отвечай спокойно.
– Да я вообще спокойный, – сказал Шленский.
Роман Юрьевич кинул на него внимательный взгляд.
– Это пройдет, – заверил он.
Дверь открыла улыбающаяся женщина в больших очках.
– Господин Берти ждет вас.
Итальянец стоял в проеме дверей.
– Бон джорно! – радостно воскликнул Роман Юрьевич и, осклабившись улыбкой, вошел с протянутой навстречу рукой.
Женщина закрыла дверь за Шленским, и из-за двери понеслись звуки плохой английской речи: то с итальянским акцентом, то с отечественным. Но ненадолго: дверь снова открылась, и Роман Юрьевич быстро пошел обратно к лифту.
– Господин Берти слышал много хороших слов о вас и хотел бы узнать о ходе работы над финальным шоу. – В отсутствие Романа Юрьевича разговор шел на родных языках, через переводчицу.
– Работа идет нормально, – ответил Шленский. – Надеюсь, результат понравится господину Берти.
– О’кей, – выслушав переводчицу, сказал итальянец и снова перешел на родной язык.
– Господин Берти надеется, что в программе шоу найдется место для показа его работы, – перевела женщина.
– А что выпускает фирма господина Берти? – поинтересовался Шленский.
Этот бестактный вопрос женщина переводить не стала, а быстро ответила сама:
– Белье. Нижнее белье.
Итальянец закивал головой и радостно опробовал звучание иностранного слова:
– Бель-е!
В апартаменты, пригнанные Р.Ю., стаей овечек уже входили девушки.
– Я должен подумать, – уклончиво ответил Шленский.
– О’кей, – сказал господин Берти и что-то крикнул по-итальянски.
Из соседней комнаты появился молодой человек. Увидев девушек, произнес интернациональное «о-о!», нежно пододвинул за талию стоявшую с краю Лаврушину, улыбнулся Деветьярову и вышел из номера.
– Господин Никколо Берти! – радостно представил итальянца Роман Юрьевич.
Он выглядел добрым Дедушкой Морозом.
– There are our beauty…
– О, how pretty… – сказал господин Берти, разглядывая их с тем выражением удовольствия на лице, какое бывает у человека, прикупившего нечто изящное.
Молодой итальянец вернулся с огромным полиэтиленовым мешком и по знаку господина Берти вывалил из него на ковер с полсотни разноцветных ночных рубашек.
– Это презент, – перевела женщина. Господин Берти ободряющим жестом указал на кучу своего товара внизу. – Это ваше, – перевела женщина.
Через несколько секунд восемь девушек с радостным визгом ползали по ковру у их ног.
Выпитое за ночь подействовало по-разному. Шленский был тих и печален, Деветьяров – мрачен и зол.
– «Зо-олушки», – передразнивал он. – «Бал во дворце-е-е…» Шмары!
Он пнул ногой стул, и тот повалился набок.
– Не буянь, – сказал Шленский.
– Ага! – крикнул Деветьяров. – Тебе лишь бы все тихо. «Я поду-умаю». Дипломат! «Не буянь»… А я буду буянить! – Он попытался свалить пинком кресло, но оно лишь отъехало по ковру. – Я русский. Мне обидно! – выкрикнул Деветьяров.
– Ну да, а я еврей, – сказал Шленский.
– Ты – еврей, – согласился Деветьяров.
– И мне – не обидно? – спросил Шленский.
– Прости. Я не о том. – Деветьяров нежно похлопал друга по шее и налил. – За дружбу народов!
Шленский сделал кулаком «рот фронт».
– …Кроме итальянского! – закончил Деветьяров.
– При чем тут итальянец? – взвился Шленский. – Что ты пристал к итальянцу!
– Сука! – крикнул Деветьяров. – Он смеялся, пока они ползали!
– Правильно смеялся! – закричал и Шленский. – Что ему, плакать, что ли? Это нам надо плакать… А!.. – Он махнул рукой. – Давай!
Они выпили, не чокаясь.
– Еще раз вступишься за итальянца – я тебя ударю, – предупредил Деветьяров, подчищая ложкой остатки баклажанной икры из банки. – Понял?
– Понял, – сказал Шленский. – Не скреби так, башка болит.
– Извини, – сказал Деветьяров. – Я хлебушком…
– Девчат жалко, – вдруг сказал Шленский.
– Что-о? – спросил Деветьяров. – Кого?
– Девчат.
– Они шмары, – отрезал Деветьяров.
– Они несчастные, – сказал Шленский. – Они бедные маленькие «совки».
– Они несчастные, – сказал Шленский. – Они бедные маленькие «совки».
– Леня, – Деветьяров снова налил, – извини, но рано или поздно кто-нибудь все равно скажет тебе правду, и лучше, если это буду я. Они – шмары. А ты – дурак.
– Сам дурак, – сказал Шленский.
– Не-е, я не дурак, – возразил Деветьяров. – Я подлец. А дурак – ты.
Шленский печально махнул рукой.
– И я готов это доказать! – настаивал Деветьяров. – Вот, например: ты до сих пор не трахнул Кузнецову.
– Чего?
Деветьяров приподнял бутылку:
– Допивать будем?
– Не хочу, – ответил Шленский.
– Ой, – удивился Деветьяров. – Надо же, завязал!.. – И, влив остатки в стакан, поднялся. – Тост! – объявил он. – За успех шоу «Мисс шмара – 88»!
Деветьяров опорожнил стакан и сообщил:
– Занавес! Па-аклон!
И, поклонившись, рухнул на пол.
На завтраке Деветьяров сидел бледный, но мужественный. Шленский был помят и неприступен. Девушки из-за столов осторожно поглядывали в их сторону.
– Андрей Николаевич! – окликнула наконец Лаврушина. – А оладьи – можно?
– Хоть все, – не поворачивая головы, ответил Деветьяров.
– Приятного аппетита! – проходя к своему столику, хором, как октябрята, поздоровались Стеценко и Шефер, но шутка не прошла.
– Ты ешь, – посоветовал другу Деветьяров. Одна щека у Шленского закаменела от тревожно-вопросительных взглядов Кузнецовой.
– Я не хочу, – ответил он.
– А кто хочет-то? – философски сказал Деветьяров. – Надо! – И он намазал оладыш джемом. – Слушай, ну посмотри на нее, – попросил он через несколько секунд. – А то она изгипнотизировалась вся.
– Отстань, а? – попросил Шленский.
– Усложняешь, – констатировал Деветьяров. – А с ними надо проще. Ты ж видел, как они на карачках ползали… Живи рефлексами.
– Слушай, сэнсэй, – поднял глаза Шленский. – Ты мне надоел.
– Так ведь и ты мне, – просто ответил Деветьяров.
Сбоку раздался радостный визг Весниной, тут же повторенный другими финалистками. Проследив тревожный взгляд Деветьярова себе за спину, Шленский повернул голову.
В зал в сопровождении Евы Сергеевны входило с полтора десятка мужиков самых цветущих лет. Через несколько секунд столы, за которыми сидели девушки, были пусты. Их смех и щебет раздавались за спиной Шленского.
– Кто это? – поскучнев, спросил Деветьяров.
– Фотографы, сэнсэй, – ответил Шленский, исподволь глядя, как по-хозяйски обнимает Кузнецову какой-то бородатый малый.
– Конец малине, – печально сказал Деветьяров. – Накрылась личная жизнь.
– Еще раз «Прощание», – сказал Шленский. – Начали!
Деветьяров нажал на клавишу магнитолы.
Шли последние дни подготовки. Число за числом вычеркивалось синим фломастером на календаре, висевшем в номере у Шленского, и все меньше их оставалось до обведенной красным кружочком цифры «17». Девушки репетировали свои выходы, пропадали у косметолога и модельера; давал интервью Роман Юрьевич, и финалистки махали ручками в телекамеры из-за окон автобуса; Ева Сергеевна и Саша Жукова выходили из такси возле Хаммеровского центра, где жил господин Берти; поил членов жюри Роман Юрьевич… И вот однажды на календаре осталось только два незачеркнутых числа – 15 и 16.
– Леонид Михайлович?
Шленский захлопнул дверь своего номера и обернулся:
– Лена?
– У вас есть сейчас несколько минут?
– Есть, – ответил Шленский.
Из деветьяровского номера бесшумно выскользнула Оля Шефер и, увидев Шленского и Лену, остановилась как вкопанная.
– Я заходила узнать насчет завтрашнего прогона, – быстро объяснила она, хотя Шленский ни о чем ее не спрашивал.
– В одиннадцать часов, – сказал Шленский.
– Я знаю, – не совсем логично ответила Оля, стрельнув глазами в сторону Кузнецовой. – Ну, я пойду.
– До завтра, – сказал Шленский.
– Леонид Михайлович, – сказала Кузнецова, – вы не пройдете со мной еще раз первый выход?
– Хорошо, – сказал Шленский. – После ужина, в кинозале.
– Ага! – обрадовалась Кузнецова. – Спасибо!
И почти побежала по коридору.
Проводив ее взглядом, Шленский приоткрыл дверь в деветьяровский номер и крикнул:
– Эй, сексуальный маньяк, на ужин пойдешь?
Ужин заканчивался. Аслан, вытирая руки салфеткой, трясся от смеха, Деветьяров невозмутимо ковырял спичкой в зубах, рассказывая анекдот.
– Ты погоди ржать, это еще не все…
– Леонид Михайлович?.. – вопросительно напомнила Кузнецова. – Вы идете?
– В кинозал? Да, сейчас… – пообещал Шленский.
– Ну, ну… – попросил Аслан.
– Ну, он бежит дальше, а на суку сидит ворона… – продолжал Деветьяров. – Да погоди ты смеяться!..
Дверь в кинозал была приоткрыта. Шленский стоял в проходе между рядами, Кузнецова – на сцене.
– Леонид Михалыч, – спросил Деветьяров, всовывая озабоченную физиономию, – ты моего ключа не видел?
– Нет, а что?
– Да посеял где-то, – посетовал Деветьяров, входя и органично хлопая себя по всем карманам.
– Не видел, – сказал Шленский.
– Черт возьми, – сказал Деветьяров, незаметно забирая с кресла брошенный Шленским ключ от кинозала. – Ну ладно, поищу… Может, Аслан взял.
И вышел. Аслан стоял тут же, заранее давясь со смеха.
– Операция «Интим», – объявил Деветьяров, демонстрируя ключ. – Асланчик, где тут у вас рубильник?..
– Ну, давай последний разок о себе – и все, – сказал Шленский.
– Хотите получше запомнить? – спросила Кузнецова.
– Точно, – улыбнулся Шленский.
– Хорошо. – Она присела на авансцене, в двух шагах от него. И совершенно естественно, как будто всю жизнь провела у рампы, начала рассказывать: – Меня зовут Лена Кузнецова, я приехала из Нижнеудинска, где работала медсестрой. Мне двадцать лет…
С глухим щелчком погас свет, и стало почти совсем темно.
– Черт. Осторожнее, не упади, – сказал Шленский.
– Где вы? – спросила она.
– Я вот. Давай руку, тут ступеньки.
Она нашла его руку и спустилась в зал. Сумеречный свет из-за штор едва-едва выделял из тьмы их силуэты.
– Пробки полетели, – неестественным голосом объяснил Шленский. – Сейчас выберемся.
– Я не боюсь темноты, – сказала Лена.
– Смелая, – деревянно хохотнул Шленский. Он все еще не отпускал ее руки. – Черт возьми, где же спички?
– А я вас вижу, – сказала Кузнецова. – Я вижу в темноте, как кошка. Вы сейчас смотрите на меня. Не надо спичек, – попросила она вдруг.
– Не надо, – согласился Шленский. В темноте он видел ее глаза. – Ну что, идем? – Она не ответила. – Слушай, – сказал он, погремев дверью. – Нас заперли. – До него наконец дошло. – Ну, негодяй!
Он еще раз подергал дверь. Лена молчала, стоя в шаге от него.
– Чего молчишь, Лена Кузнецова из города Нижнеудинск? – спросил Шленский.
– Просто так, – ответила она.
– Это хорошо, когда просто так… Ну что, медсестричка, сидим?
– Сидим, – подтвердила Кузнецова.
– Ну и садись тогда. Ты где?
– Я вот.
Они нащупали кресла и сели.
– Я закурю? – спросил он.
– Конечно, Леонид Михайлович, – сказала она.
Он чиркнул спичкой, и из темноты выплыли ее глаза. Шленский прикурил и глубоко затянулся.
– Два дня осталось, – сказала Кузнецова.
– Один, – сказал Шленский. – Фактически – один. Послезавтра уже не в счет.
– У меня – в счет, – сказала Кузнецова. И добавила: – Я ведь после конкурса – обратно.
– Да-да, – буркнул Шленский.
– Но я еще не знаю… Роман Юрьевич предлагает контракт, – сказала Кузнецова. – Турне по Средиземному морю. С ним, вместе. Обещает помочь с работой.
– Вот и замечательно, – после паузы сказал Шленский.
– Соглашаться? – спросила она.
– Ну, я не знаю, – ответил он. – Как я могу решать за тебя? – И он с силой вкрутил окурок в ручку кресла.
Они помолчали.
– Дайте руку, – попросила она. Он послушно протянул ей руку. – Теплая…
– Так еще не помер, – пошутил Шленский.
– Не смейте так говорить! – Она прижала его ладонь к своей щеке.
– Лена…
– Молчите, – сказала она. – Не говорите ничего.
– Лена, вы страшный человек, – сказал Шленский.
– Ага, – ответила она, целуя его руку. – Очень. Я вампир…
– Ах ты, вампир нижнеудинский… – Шленский уже неудержимо гладил ее волосы, шею, плечи. – Ах ты…
Свет зажегся так же внезапно, как погас, и Шленский отпрянул от Лены.
– Лёнечка… – зажмурив глаза, попросила она, пытаясь удержать его руку.
– Тс-с! – шепотом прикрикнул он.
– Тамара! – крикнули за дверью. – Тамара, ключи от кинозала у тебя?
Загремело ведро.
– Вот черти, опять не сдали, – пожаловался голос. – Тамара, позвони Шмакову, у него дубликаты!
– Сейчас придут, – прошептал Шленский. – Господи, только этого не хватало!
– Ну и что? – сказала Кузнецова. – Ну и пускай придут.
Ничего на это не ответив, Шленский резво забрался на сцену и скрылся за экраном. Через несколько секунд оттуда раздался грохот отодвигаемых предметов.