Агриппина расстроилась еще больше. Сумка была новая, удобная и вместительная… кроме того, появление второго грабителя осложняло ситуацию и делало ее менее понятной.
– Что ж ты делаешь, паразит? – выкрикнула женщина. – Я же сказала, что отдам деньги! Какого черта ты сумку испортил?
Коротышка, ничего не отвечая, продолжал рыться в сумке, а его долговязый приятель, крепко держа ее за плечи, процедил сквозь зубы:
– Нужны нам твои гроши!
– Здесь ничего нет! – раздраженно проговорил коротышка и швырнул сумку на снег. – Где она это прячет?
– Где ты это прячешь? – повторил за своим напарником долговязый. – Слышишь, сучка, о чем тебя спрашивают? Отвечай, а то мы из тебя крем-брюле сделаем!
Агриппина почувствовала, что больше не выдержит. Все ее резервы сдержанности и спокойствия были исчерпаны. Последней каплей послужило то, как этот мерзкий коротышка швырнул в грязный снег ее новую сумку. Она купила сумку в Таллинне, потому что старая совсем разорвалась, а эту предлагали с большой скидкой. Агриппина не любила ходить по магазинам, считала это пустой тратой времени, поэтому с покупкой одежды и аксессуаров у нее всегда были проблемы. И тут подвернулся удобный случай, так нет, какой-то орангутанг испортил новую вещь!
Она набрала полную грудь воздуха, затем резко, с шумом выдохнула и вскинула одновременно обе руки, сбросив руки долговязого грабителя со своих плеч. Затем, не опуская руки, она резко свела их, хлопнув громилу по ушам.
Агриппина прекрасно знала анатомию и понимала, что такой резкий хлопок вызовет динамический удар по барабанным перепонкам – это вызывает жуткую боль и в то же время оглушает противника на несколько минут.
Действительно, долговязый взвизгнул от боли, как кошка, которой прищемили хвост, зажал руками уши и шагнул вперед, выпучив глаза и покачиваясь как пьяный.
Агриппина повернулась к второму противнику.
Коротышка удивленно уставился на своего оглушенного напарника, затем перевел кошачьи глаза на Агриппину и промурлыкал:
– Вот ты у нас, оказывается, какая крутая… ну, мы сейчас посмотрим, кто круче…
Он скользнул к ней кошачьим движением и вдруг выбросил вперед руку, на которой тускло блеснул кастет с четырьмя острыми крючьями, напоминающий огромную кошачью лапу.
Агриппине приходилось видеть раны, нанесенные подобным оружием, и она почувствовала в животе неприятный холодок.
Однако, как уже было сказано, в стрессовой ситуации она не опускала руки, а собиралась, мобилизуя все свои способности.
Отскочив назад, чтобы оказаться вне досягаемости кастета, она быстро нагнулась и зачерпнула рукой горсть липкого подтаявшего снега.
– Что, детка, в снежки вздумала поиграть? – промурлыкал коротышка. – Это хорошо, играть я люблю, особенно в кошки-мышки…
Договорить он не успел: она резко и точно швырнула ледяной комок, так что он попал прямо в полуоткрытый рот коротышки. Тот отпрянул от неожиданности, закашлялся, выплевывая ледяное крошево, и потерял бдительность. Агриппина воспользовалась этим – она подскочила к противнику и нанесла ему два молниеносных удара – левой рукой в висок, правой – в область сердца. Этому приему научил ее один старый врач, которому в шестидесятые годы пришлось несколько лет поработать в рабочем поселке на Урале, где уличная преступность достигала просто немыслимых размеров.
Коротышка глухо охнул и без сознания осел на снег.
Агриппина знала, что этот обморок продлится пять-десять минут, поэтому не стала терять время: она быстро собрала свои разбросанные вещи и поспешно вошла в подъезд.
Только поднявшись на четвертый этаж, она успокоилась, отдышалась и попыталась обдумать происшествие.
Мелкие уличные грабители не работают парами. Обычно это одуревшие от наркотиков одиночки, которым не хватает денег на дозу, и они нападают на самых безобидных, не способных оказать сопротивление людей – старух-пенсионерок, молоденьких девчонок. Конечно, у таких жертв не может быть при себе больших денег, да наркоману много и не нужно – лишь бы наскрести на очередную дозу. При этом никаких моральных тормозов у них нет, и ради ничтожной суммы они способны искалечить или даже убить беспомощного человека. Был даже такой страшноватый анекдот: «Раскольников, и не совестно вам убивать старушку за двадцать копеек? – А что? Пять старушек – рубль!»
Так вот, сегодняшние грабители под такое описание совершенно не подходили: они работали вдвоем и не были похожи на доходяг-наркоманов.
Кроме того, похожий на кота коротышка, завладев Агриппининой сумкой, не взял из нее денег, хотя они лежали на самом виду. Он явно искал что-то другое… он так и сказал своему напарнику: «Здесь ничего нет… где она это прячет?»
Тут Агриппина вспомнила рассказ Федора, своего несчастного соседа-алкоголика, о людях, которые накануне проникли в квартиру и устроили разгром в ее комнате. Тех было тоже двое, и сегодняшние грабители вполне подходили под описание Федора. Как он сказал? «Один длинный, другой короткий, и оба такие… кожаные». Очень похоже на сегодняшнюю парочку!
И те, вчерашние, тоже что-то искали в комнате у Агриппины…
Что же они искали?
Ответа на этот вопрос у Агриппины не было. А она руководствовалась железным правилом – не тратить времени попусту и не ломать голову над неразрешимыми загадками. У нее и без того хватало дел и забот.
Она подумала, не сообщить ли в милицию о нападении, но тут же посчитала это совершенно бесполезным: неудачливые грабители наверняка уже сбежали, а милиция только отнимет у нее массу времени бесполезными вопросами и пустыми разговорами. А ей некогда заниматься всякой ерундой…
Первым делом Агриппина сменила мокрую обувь, переоделась и выпила горячего чаю. Электрический чайник она давно уже держала в комнате, чтобы не выходить лишний раз на кухню. К чаю нашлись только окаменелые пряники да кусок засохшего сыра, завалявшийся в холодильнике. Опять она забыла купить еды.
Агриппина не любила готовить. Что это за времяпрепровождение – толочься возле плиты, помешивая борщ, и сплетничать с соседками о ценах на продукты! Если честно, то и к еде она относилась без всякого уважения. Нужно есть, чтобы поддерживать силы, так уж устроен человеческий организм. А что есть да как, ей было все равно, главное – быстро.
Чтобы предотвратить простуду, она добавила в чай немного медицинского спирта, невольно вспомнив просветленную улыбку Федора.
От горячего чая со спиртом ее немного разморило, но Агриппина вспомнила, что ее ждет этот растяпа из Эрмитажа, Дмитрий Старыгин. Она выволокла на середину комнаты его сумку и еще раз взглянула на нее.
Приходилось признаться, что он не так уж и виноват: сумка была как две капли воды похожа на ее собственную. Может быть, и она на его месте обозналась бы, особенно после долгой утомительной дороги и при плохом освещении.
Выходить снова на февральский холод не хотелось, но делать нечего: она уже договорилась со Старыгиным, а самое главное – ей очень нужны были собственные вещи.
Выходя из подъезда, Агриппина немного задержалась на пороге и опасливо огляделась, хотя и понимала, что грабители наверняка давно уже убрались восвояси.
Снова пришлось брать машину. Этак никаких денег не хватит! Ей-богу, следует выставить счет этому размазне-реставратору, пускай оплачивает ей транспортные расходы, раз сам боится вечером на улицу выходить!
Уже в машине она осознала, что вызвалась сама привезти вещи, потому что ей очень не хотелось, чтобы Старыгин появлялся в ее убогой коммуналке. Как ехидно поднимутся его брови при виде обшарпанных стен и графика уборки, как недоуменно он будет озираться в ее маленькой комнате. И самое главное – какие рожи скроят Курослеповы и Валька Стукова, как долго они потом будут обсуждать на кухне, кто же такой этот мужчина и кем он приходится Агриппине. Бабка Курослепова не раз ей говорила, чтобы Агриппина не смела водить в квартиру мужиков, а не то, мол, она мигом участковому пожалуется. Как будто был у нее повод! Нет уж, никаких больше мужчин в Агриппининой жизни, от них одни неприятности! Она сама вполне может справляться с житейскими трудностями, а что касается любви, то про нее написано только в любовных романах. И то все врут.
Старуху Курослепову Агриппина просто посылала подальше, не тратя времени на пустые разговоры.
После того как за Агриппиной захлопнулась дверь подъезда, незадачливые грабители остались валяться на снегу. Первым пришел в себя долговязый. Он отнял руки от ушей, в которых вместо боли стоял теперь непрерывный звон, и со стоном попытался подняться. Его напарник валялся рядом бездыханный, так что долговязый испугался, что проклятая баба успокоила его навеки, и собирался уже дать деру от греха подальше. Однако вставая, он случайно задел неподвижное тело и получил в ответ хорошую порцию мата.
Коротышка с трудом сел, очумело покрутил головой, потер левую сторону груди и с ненавистью поглядел на зажатый в руке кастет. Приходилось признать, что эта баба сделала их обоих одной левой. Ну надо же, а с виду и не скажешь… Коротышка попытался подняться, но ноги его не держали. По его знаку долговязый наклонился к напарнику, причем в голове его зазвенело так сильно, как будто сотня трамваев застряла на повороте. Поддерживая друг друга, они побрели от опасного подъезда, обогнули дом и свернули в узкий, засыпанный снегом переулок, где была припаркована машина. При появлении побитой парочки машина издевательски мигнула фарами, и стало видно, что за рулем кто-то сидит.
Долговязый влез на заднее сиденье, коротышка втиснулся за ним, чтобы не показывать водителю, в каком он состоянии. Но это был напрасный труд, потому что за рулем сидела женщина и от ее взгляда не ускользала ни одна мелочь. Пока парочка, шумно дыша и охая, осваивалась на заднем сиденье, женщина молчала. Наконец те двое затихли, и тогда женщина спросила, почти не разжимая губ:
– Ну?
«Баранки гну!» – хотел огрызнуться коротышка, но не посмел.
Он вообще ничего не ответил, поскольку говорить было нечего.
– У нее ничего нет… – встрял тут долговязый, который особенным умом не отличался. Коротышка ткнул его кулаком в бок, но было уже поздно.
– Вот как? – издевательски протянула женщина. – Из чего вы сделали такой вывод? Она сама вам сказала?
Теперь до незадачливого помощника коротышки дошло, что лучше бы ему помолчать.
– Насколько я вижу, она и разговаривать с вами не стала, – продолжала добивать их женщина за рулем, – просто отлупила вас, как распоясавшихся школьников. На что вы вообще годитесь, если одна слабая женщина…
– Слабая? – возопил коротышка. – Да это не баба, а робот на батарейках! У нее небось черный пояс по дзюдо и по карате! А вы же сами велели действовать тихо…
– Но быстро и эффективно, – уточнила женщина. – Ладно уж, хоть работнички вы аховые, пока больше никого у меня нету на примете. Значит, если не смогли ее как следует припугнуть, проследите за ней – куда ходит, с кем встречается.
– Да никуда она не ходит, – с тоской протянул коротышка, – только в больницу свою каждый день и домой…
– Вот и хорошо, значит, быстрее ее выследите. Как только заметите что-то интересное, сразу мне сообщите, – сказала женщина, трогая машину с места.
Напарники на заднем сиденье переглянулись – ох уж эти бабы! От них одни неприятности…
Мастер Бернт Нотке сложил кисти и оглядел свою работу.
Она была великолепна, следовало признать это без ложной скромности. Как всякая талантливая работа, она переживет своего мастера. Как всякое хорошее полотно, оно говорит гораздо больше, чем ее создатель хотел и мог сказать.
Картина страшна, она внушает всякому христианину ужас перед неизбежностью смерти – но в то же время она проповедует красоту жизни во всех ее проявлениях, во всем ее разнообразии.
Мастер Нотке внезапно понял, что картина говорит две противоположные вещи: устами проповедника она напоминает, что жизнь коротка, смерть неизбежна, житейские ценности преходящи, значит, бесполезно гнаться за мирскими наслаждениями и тленными богатствами…
Но в то же время каждым штрихом, каждым мазком краски, каждой веткой дерева на заднем плане картина говорит совсем другое: жизнь коротка, смерть неизбежна, значит, надо радоваться тому малому, что удалось успеть, радоваться каждому мгновению, каждому солнечному лучу…
Мастер усмехнулся: сегодня его ждет приятный момент, может быть, самый приятный в каждой работе. Он должен получить у заказчика плату за оконченный труд.
Только сейчас мастер осознал, что уже несколько дней не видел советника.
Прежде старик приходил в церковь каждый день, чтобы проверить, как идет работа – но с прошлого четверга он не появлялся… неужто старик охладел к своему заказу, охладел к этой картине?
– Ну что ж, – проговорил художник вслух, – если гора не идет к Магомету, Магомет пойдет к горе…
Он сбросил на руки подмастерью свою перепачканную красками блузу, вымыл руки над медным тазом, надел богатый, отороченный мехом кафтан, весьма подходящий к случаю, и отправился в дом господина советника.
Шустрый Фриц бежал рядом с ним, что-то непрерывно болтая, но мастер не прислушивался к его пустой болтовне. Он размышлял о том, что понял при виде своей картины.
О том, что всякая хорошая работа говорит совсем не то, что задумывал ее автор. Точнее, и то – и что-то совсем другое, зачастую противоположное…
Они миновали церковь Святого Якова, свернули в узкий проулок и наконец оказались перед богатым домом из красного кирпича, домом советника Вайсгартена.
Двери дома были распахнуты, на пороге стояла простоволосая служанка с выражением ужаса на лице. Вдруг за ее спиной в дверном проеме показалась страшная и странная фигура – длинный черный плащ, высокий колпак с прорезями для глаз, длинный крючковатый нос, как у хищной птицы.
Черный Доктор, служитель Болезни, вестник смерти…
Служанка ахнула, отскочила в сторону, мелко крестясь.
Черный Доктор махнул на нее широким рукавом плаща, спустился с крыльца и пошел своим путем – в следующий дом, который посетила страшная гостья, Болезнь…
– Спаси меня и помилуй… – забормотал Фриц, и его любопытная мордашка побледнела от страха. – Может, не пойдем туда, хозяин? Что-то мне боязно!
– Не болтай глупостей! – прикрикнул на него мастер и поднялся на крыльцо.
– Мы пришли к господину советнику… – обратился он к служанке, но та вместо ответа прикрыла рот ладонью и метнулась в сени.
Мастер пожал плечами и вошел в дом.
Все это ему не нравилось, но он должен получить свою законную награду, не зря же он выполнил такую большую работу…
Они шли по знакомому полутемному коридору, и на пути их никого не было – ни слуг, ни домочадцев, только тени метались по стенам, как черные птицы. В доме советника пахло щелоком, сулемой и печным угаром, и еще чем-то тоскливым и тошным. Должно быть, так пахнет болезнь и смерть.
Наконец они вошли в просторную комнату с камином.
Как и в прошлый раз, в камине горел огонь, но на этот раз там тускло тлело лишь несколько поленьев, и огонь постепенно угасал, как угасала жизнь в этом некогда богатом и шумном доме.
В глубоком кресле что-то пошевелилось.
Мастер подошел ближе, взглянул… и с трудом узнал старого советника.
Если прошлый раз он был похож на полуразрушенный дом – теперь он напоминал руину, развалину, в которой не осталось уже почти ничего живого.
Только глаза, глаза советника еще горели тусклым безумным огнем.
– Это ты?.. – проговорил старик едва слышно. – Ты пришел… ты пришел, чтобы получить с меня обещанную плату? Повремени еще немного, Господин, я хочу, чтобы была завершена картина…
Мастер удивленно взглянул на старика.
Почему тот обращается к нему с таким страхом, с таким смирением? Почему называет его господином? Почему просит его повременить? Ведь до сих пор он только торопил его, просил как можно скорее завершить работу?
За кого советник его принял?
И тут старик приподнялся на локте, вгляделся в своего гостя – и проговорил совсем другим голосом, слабым, но решительным:
– А, это ты, мастер Нотке?! Прости, я принял тебя за Другого… Ты пришел сказать, что твоя работа завершена?
– Да, это так, – ответил художник почтительно. – Я закончил картину и хотел показать ее вам, почтенный господин советник. Однако я вижу, что вы больны и не сможете дойти до церкви…
– Да, я болен… – Старик рассмеялся сухим, каркающим смехом, который перешел в мучительный кашель. – Только это не болезнь, мастер Нотке… это Болезнь! Она нашла меня, как нашла одного за другим всех моих детей… но это ничего не значит, мастер! Ты закончил свою работу, а, следовательно, я выиграл пари…
– Пари? Какое пари? – удивленно переспросил художник.
– Неважно, не слушай меня! – отмахнулся советник. – И запомни – никогда не заключай пари с Дьяволом… Как бы не обернулось дело – ты всегда проиграешь!..
«Не иначе у советника жар! – подумал художник. – Не иначе он бредит под воздействием болезни!»
– Не слушай меня, – повторил советник. – Ты выполнил свою часть договора – значит, и я выполню свою. Я обещал наградить тебя по-царски… быть по сему.
Старик снова приподнялся, хлопнул в ладоши.