Среди моих нет ни одного мелкого, есть крупные будущие музыканты, врачи, юристы и журналюга Даша, от напора которой даже сверхтерпеливому захочется приставить пистолет к виску.
Мой младший, Даниил, ему и трех нет, а уже крупный интриган – когда его что-либо не устраивает, говорит: «Отправляйтесь туда, откуда пришли». Но сначала он дипломатичен: «Боже мой, что вас сюда принесло?» А после уже, когда человек без подарка оказывается, следует та самая реплика главврача районной больницы. Он воплощенная гениальность, автор сумбурно вырабатываемых финансовых схем перед отправлением в парк или магазин. Посредственность мелкая в неполные три не спросит для начала: «Папа, ты работаешь?», а потом: «Можно мелкими купюрами?», добавив через паузу: «Побольше».
При этом он с достоинством носит свою полураблезианскую толщину, обожая мясное и отвергая супы. Про шоколад он услышал где-то, что тот «укрепляет дух». Я без плитки домой не хожу.
Если спрашиваешь, что у него болит, он – очи долу – произносит: «Травма». Когда неприятности, он всплескивает ручками и голосит: «И что теперь мне делать?!»
Рулады, источаемые телесным низом, он, самую малость сконфуженный, перекрывает – какой песней? Правильно: «Сердце красавиц склонно к…»
Когда гость надоедает Дане, он не упускает случая блеснуть мизантропией вопросом в лоб: «Когда вы уйдете?»
Он тонко чувствует момент, когда нужно учинить дивертисмент, рассчитанный на вау-эффект.
Я жалуюсь за столом, что голова отказывает, мысли разбегаются. Он добавляет: «…как блохи». Ему трех нет еще!
За окном порхают снежинки, сегодня я прилетел, чтоб обниматься с детьми, солнца нет и долго не будет, но у меня есть кем его компенсировать, у меня семь светил, одно светило, попастое, уже издает звуки. Так. Шоколадку не забыл, машинку не забыл.
К встрече я готов.
Не буду
У меня горе, мой младший выучил, вызубрил, затвердил НЕ БУДУ!
Он бесконечно экспрессивен, я был таким, но это было давно, теперь я тюфяк, и он из меня верёвки веет.
– Поешь, Великан.
– Не буду.
– Сколько тебе лет, верзила?
– Не буду.
– Давай почитаем экзорцист?
– Не буду.
– Айда, помоем руки, живчик?
– Не буду.
– Посмотрим про «Белоснежку и Семь гномов», эротоман?
– Не буду.
– Убирать за собой не собираешься, Сокол мой ясный?
– Не буду.
– Споем, Карузо?
– Не буду.
– Пойдем погуляем, интернациональный Странник?
– Не буду.
– Мусор выношу. Составишь компанию, чистюля?
– Не буду.
– Может, стоит расширить кругозор, а заодно и словарь, филолог?
– Не буду.
– Всё для тебя, турист? Поедим со мной в Киев на съемки?
– Не буду.
– Отдай девочке игрушку, эротоман!
– Не буду.
– Садись на горшок, Какашкин!
– Не буду.
– Сделай потише радио, поклонник девственного психофолка!
– Не буду.
...Общее правило «не потакай!» с ним не работало. Именно потому что он маленький самый.
Этот далеко не самый экзистенциальный поединок его мама выиграла очень просто: она просто приказывает, не приемля «не буду».
И главное, этот гад с улыбкой на все отвечает:
– Да!
P.S . Мой младший, Данька, способен, если захочет, заставить вас пройти через ад. Нет, не так. Если захочет, он вас туда отправит. Лекции сыновьям пусть читает жена
Даша: – Знаешь, Отар, в детстве я думала, что умру ребенком – так не хотела взрослеть. А что для тебя детство?
Отар: – Мой друг, я – такой сентиментальный человек! Не представляешь, насколько я домашний беззащитный паренек! До известных пределов, разумеется. Детство для меня – это мамина рука, пахнущая молоком, ерошащая мне загривок – всегда был волосатиком. Мама каждый день меня целовала. А папа работал трактористом – он пах бензином и всегда был небрит.
Даша: – Они дали тебе много любви?
Отар: – Неоправданно много! Думаю, не заслужил ее ни капли. Я – самый любящий сын. Хотя понимаю: какой был мразью, когда повышал голос, грубил – зачем?
Даша: – Как воспитываешь своих детей?
Отар: – Я из тех, кто балует. И не вижу в этом опасности. Одного балуешь – и он полон любви. А другой, недавно мной виденный ребенок очень известного артиста, полон дерьма, высокомерия и надменности. Никаких разговоров о работе отпрыски от меня не слышат. Старшие прочли мою книгу «Я». Но чтобы мы говорили о моем вкладе в румынскую культуру? Никогда! Только одно: папе 41 год, а он пошел играть в футбол. Это с каждым годом дается тяжелее, однако хочу, чтобы сыновья иногда видели: я поддерживаю форму. Встаю в 4 утра. Независимо от того, расстался я с Рыжим-«Иванушкой» в 3.30 после пьянки или нет....А лекции им пусть мама читает. У них такая мама, что… я готов для нее отжаться!
Даша: – Ты сказал о перепое… Я, дочь известного режиссера и актрисы, потеряла маму в борьбе с алкоголем. Поэтому этот вопрос для меня очень болезненный. Что для тебя алкоголь?
Отар: – Еще лет пять назад это был способ стать веселым. Сейчас такой необходимости нет. Разве что, когда очень устаю – пью, чтобы не злиться на все вокруг. Тем не менее имею наглость причислять себя к неплохим парням и экономлю силы: у меня же утром Литвиненко, днем Литвиненко, вечером Литвиненко, а ночью – Янукович по телевизору.
...Марат – мой второй лучший друг. Спрашиваю его: «Как ты расслабляешься?» Отвечает: «Вот отыграю турнир в Австралии – и буду пить!» Есть одно правило парней: если работаешь – у тебя жесткая дисциплина. Но если пьешь – то нажираешься. В общем, когда отдыхаешь – сделай так, чтобы вызвали полицию!
Даша: – Ты плотно связан с шоу-бизнесом. Трудно общаться со звездами?
Отар: – Никогда не поддерживал разговоров о том, что там работают поганые люди. Кто? Жанна Фриске, которая принесла в жертву карьере личную жизнь? Раньше она у меня, грузина, вызывала усмешку: как может женщина быть не замужем? А теперь понимаю: хочет зарабатывать сама и ни перед кем не стоять на коленях. Но у нее глаза, полные грусти! Не понимаю, как этого никто не видит! Шоу-бизнес для меня – это Жанна Фриске, которая бьется за свой кусок счастья. Это носительница громкой фамилии Собчак , это Игорь Матвиенко , который зарекся продюсировать «Фабрики звезд», потому что считает их бесовщиной. Это Юрий Айзеншпис , который умер и лишил меня права называть себя его сыном… И каким-то странным образом шоу-бизнес – лучшее, что есть в моей жизни.
Даша: – Ох, но шоу-бизнес все равно ассоциируется с грязью. Разве нет?
Отар: – Грязь – это вранье Лёни Агутина , что он не променял свою жену на шлюху, которую я знаю с 95 года. При наличии видеохроники и фотографий! Лёня – один из моих лучших друзей. Но нет в мире ни одной девушки, которая была бы достойна, чтобы из-за нее изменить Анжелике Варум . Не существует ни одного повода, чтобы в дешевом баре целоваться взасос, если тебе дарована небесами Анжелика. Ладно, ты пытаешься поддерживать репутацию, что у тебя до сих пор все в порядке. Но, во-первых, ты нелеп. Во-вторых, зная, как Варум бьется над этим союзом, пытаясь его сохранить, ты серьезно ее оскорбил! Да если бы любому парню на земле повезло так, как повезло Лёне! А он при мне в глаза ей говорил: «Это не я!» Красивейшая и нежнейшая женщина, мать его ребенка, поворачивается ко мне: «Отар, скажи ему что-нибудь». И я говорю: «Ты – ублюдок!»
Даша: – Знаешь, а у меня вызывает грусть украинский шоу-бизнес…
Отар: – К нам на съемки приходил этот, как его… Ваня Дорн! Он самовлюблен в той мере, в которой должен. Но я смотрел, как он ведет «Фабрику звезд». Видно было, что ему в разные уши поступали разные команды. И если парень в 23 года умеет так выкручиваться – он достоин уважения.
...Паша Шилько дал мне диск с записью вечера памяти Майкла Джексона. Смотрю – выходит Тина Кароль , над которой всегда смеялся. Я ведь не слышал, как она поет! Услышав, понял, что должен как минимум принести извинения. А когда парень – 29-е место на «Фабрике звезд» – спел Thiriller на домашний манер, понял, что схожу с ума! Я же из страны, где каждое самовлюбленное чмо думает, что оно – звезда! Надеюсь, все будет очень сильно через 2–3 года.
Паша Шилько дал мне диск с записью вечера памяти Майкла Джексона. Смотрю – выходит Тина Кароль , над которой всегда смеялся. Я ведь не слышал, как она поет! Услышав, понял, что должен как минимум принести извинения. А когда парень – 29-е место на «Фабрике звезд» – спел Thiriller на домашний манер, понял, что схожу с ума! Я же из страны, где каждое самовлюбленное чмо думает, что оно – звезда! Надеюсь, все будет очень сильно через 2–3 года.
Даша: – Скажи, а что для тебя еда?
Отар: – В этом смысле я – не грузин. Еда для меня – то, как человек это преподносит. Вот почему никогда не разделял восторгов по поводу Юлии Высоцкой. Дело не в классовой ненависти к жене Кончаловского. Человек настолько явно выполняет контракт! Пусть качество еды будет не самым высоким, но хочу услышать: «Только для тебя, мой обожаемый Отар, эта овсяная каша!» Люби меня! Высоцкая не любит ничего, кроме контракта в Киеве. Собственно, как и все понаехавшие к вам из Москвы телеведущие. Кроме меня. Я очень внимательно изучил все киевские программы москвичей – г… редчайшее! Только «Разбор полетов!».
Даша: – Вижу, у вас с «Интером» взаимная любовь!
Отар: – Считал, считаю и буду считать, независимо от взаимности, что мне очень повезло. Никогда не скрывал, что у меня была 6-летняя безработица. А я – многодетный папа. И предложение, в свое время поступившее от Зеленского и телеканала «Интер», спасло мою карьеру и, в какой-то степени, жизнь. Не говоря уже о том, что такая партнерша, как Юлия Литвиненко, – подарок небес.
Даша: – Знаешь, я позавчера была у психотерапевта, мне назначили антидепрессанты. И я поняла, насколько я счастливый человек, что они мне не нужны – просто специалист меня не понял. Что для тебя – счастье?
Отар: – Даша, нет никакого другого способа быть счастливым, кроме как объятия с родными людьми. Мне кажется, мы с тобой уже стали родными и можем начать обниматься. Скажи, ты свободна?
Даша: – Вообще-то у меня муж, ребенок. Но только ради тебя сегодня могу быть свободной.
Отар: – Отлично! Ты – хорошенькая! А у меня в номере есть Бродский! Пошли!..
«Надо» и «Хочу»
Вам тоже кажется, что объяснить разницу между «хочу» и «надо» – самое сложное? С моими, например, утверждение приоритета «надо» происходило, происходит и будет происходить через лекции и следственные будни. Мои-то с самого нарождения славятся бескомпромиссным – в свою пользу – мировидением. Мои мне многажды заявляли, что им претит слово «надо». С моими говорить о «надо» авторитарным голосом – все равно что плясать во тьме без музыки или вычитать из нуля.
Надо одеваться теплее, застегиваться на все пуговицы, а ведь хуже ничего нет. Мои дети (так каждый папа скажет) одарены таким тонким умом и самой раздражительной чувствительностью одарены!
Каких усилий стоит приучить присовокуплять к «хочу!» нежное или (к разговору о специфике моих отпрысков) подхалимское «пожалуйста!». Одной власти тут мало, тут уже от меня требовалось на каком-то этапе раболепие. Чтобы не доходить до истерического напряжения, надо быть по-весеннему улыбчивым. Классическое «надо умыться!» надо сдобрить обещанием почитать про божью коровку, сказанным елейным голосом. Чеканный голос мне не помог ни разу. Выцветший – тем паче. Если вы, как я на первых порах, будете приказывать, вы окажетесь последним человеком, с которым чадо захочет общаться.
...Мне бы ответить, что это значит, что я идиот, потому что я не в духе и срываюсь на нем, но мудрости мне и сейчас-то недостает.
Я и сам поклонник умеренно мракобесной музыки, но они… 5 °CENT, Леди Гага, брит-чертов-поп. Не хочу слышать.
Но надо (после четырехсотого прослушивания ТОКIO HOTEL даже Троицкий прошипит: «Без сомнения, в этом что-то есть»).
А. спросила меня однажды про подростковую беременность.
Я устоял на ногах.
– Столько публикаций на эту тему!
Я устоял на ногах.
– Все девчонки это обсуждают.
Ей-богу лучше б меня ударил Валуев (который за 60 лет карьеры так никого и не ударил). Или я кого-нибудь ударю.
– Я считаю, что непременно!
Ах ты, моя ласточка!
– Что ты говорила про поход в кафе? Держи монету.
– НЕ НАДО – столько.
– А я ХОЧУ сделать тебе приятное.
Я выбежал из залы со всею легкостью дикого козла, несообразной моим летам, думая о том, что между ключевыми, неизбежными и очень неприятными словами тоненькая демаркация.
Каждый должен ловчить, как умеет.
Иногда сил нет, слов нет, не хочется.
А Надо.
P.S. Еще большой вопрос, что мне больше удается – памфлеты или семейная хроника. Знаки препинания
Мой самый любимый момент в разудалой жизни детишек – это когда они всерьез и до обмороков взрослых увлекаются изучением слов, букв, предложений. Если вы мою симпатию не разделяете, у вас преждевременная старость, и вы жертва вульгарной социологии. Из любви к словам они играют ими, как кубиками, и я неделями разгадывал, что общего между «бусями» и «автобусом».
У моих детей просто моторика такая (приятно думать, что унаследованная от меня) – в руках должна быть книжка.
– Что ты делае? – традиционный вопрос в семь утра (Даниил делает на «делае» именно такой удар).
– Видишь ли, егоза, работаю!
Судя по хохоту, он нравится сам себе в качестве интервьюера, а больше всего ему нравится новое слово «егоза».
Я слушаю, чтобы настроиться, U-2, вслух комментирую специфический голос Боно, он фиксируется, как Бу-у-у-у, что, в общем, вписывается в специфику парня, обедающего с президентами, выбивающего деньги для стран третьего мира и в уикенды кутящего на яхте со… специфическими девушками.
Они даже отвечают, перебирая —это видно и слышно – варианты ответа.
Учебные пособия по грамматике всегда были (в шести случаях) за ненадобностью (седьмой, Данька, еще махонький), для полной симметрии не хватало только инквизиторских методов борьбы с ними, потому что общение – всё, пособия – пшик.
Вот, кстати, коробки – другой коленкор.
На коробке, что доставила горячую пиццу, есть красивая буква «П». Я тут же начинал пропагандировать слово «Папа», а с дочерьми – «Прелесть»!
Непостижимо-постижимой, иррационально-рациональной природе языка мешают только знаки препинания.
Я, как дурак, всегда говорю в связи с ними об «эмоциональном подтексте», но мой последний Николоз (Коля) однажды оборвал меня, зевнув и, хлопая себя по брюшку, сказав: «Хорошо покушал».
Он же спросил, почему «не наши буквы красивее наших». Я, сочетающий квасной патриотизм с теми еще задатками того еще Макаренко, промямлил что-то про «видимость».
– Очень даже видно, – отрезал Ника, приобретавший похвальную собранность, когда водил пальчиком по аршинным заголовкам. (Особенно его забавлял вопросительный знак.) Еще блаженно, не ведая про экзистенциальную силу знака, он показывал его гостям, гордясь и хихикая.
Теперь он относится к вопросительному знаку иначе.
Стратегически.
Когда одна девочка кричит во дворе другой: «Сука!» мой рыцарь смотрит на нее и сам себя спрашивает: «Дура?» И сам себе отвечает: «Дура».
Негромко. Он еще не знает, что уверенная спокойная точка, иногда она еще более убедительно доказывает, что жизнь полна, и даже восклицательный знак, граничащий с истерикой, ни к чему («Истерику оставьте папе, – говорю я, вздыхая»).
Кто на свете всех милее?Мои дети не отходят от зеркала, не зная еще, что зеркала – самая вероломная штука на Земле, на свой салтык выстраивающая твои отношения с миром. Прежде зеркало ведь было инструментом воспитания, вторым после ора по очередности.
Теперь у детей появилась (я говорю, понятно, про младших) вера в то, что зеркало – лучший фиксатор их великолепия, инструмент окучивания потенциальных обожателей (это я о девочках) и расстройства супостатов (это я о пацанах).
Если не нравится одежда, мои тут же занимают на диване позицию «отрешенный от мира повелитель»....Только девочки мои плакали иногда: «Я некрасивая!» Я настаивал, что как раз наоборот, а если врут, пусть меня сошлют на остров проклятых. Уговор работает: как же не будет работать вкусный комплимент? А уже со способностью предолго изучать себя у моих (да и у ваших) детей всегда все в порядке; они у меня страшно красивые, с печатью светозарности на челе.
Для них получать подтверждение своей неотразимости – живая вода, усвоенная дорога к барже с сахаром. К зеркалу они подходят всё чаще, летая, судя по глазам, во время подходов. Торопить их в это время кажется им проявлением фашизма.