Максим Солохин Сказка для старших
Давным-давно, лет десять назад, в некотором царстве, в некотором государстве жил-был мальчик. Звали его… ну, скажем, Митька, и хотел он стать волшебником. Казалось бы, естественное для сказочного мальчика желание, но папа и мама у этого мальчика думали иначе.
— Ну, ты даешь, — сказал Папа. — Вот уж не думал, что мой сын вырастет жуликом.
— ?!
— А кушать ты что будешь? А за квартиру кто платить будет?
Мальчик обиделся и уклонился от дальнейшего разговора.
— А я возьму скатерть-самобранку… — сказал он Маме за завтраком, когда Папа убежал на работу.
— Дружок, скатерть-самобранка бывает только в сказках, — сказала Мама мягко, взъерошив ему волосы.
— Так мы же и живем в сказке! — возмутился мальчик.
— Мы живем во взаправдашней сказке, — сазала Мама немного печально.
— Ну, и что? — мальчик взял маму за руку.
— Когда я была маленькая, я тоже не понимала этого.
— А теперь?
— А теперь поняла. Как ты думаешь, стала бы я каждый день ходить в магазин иљ варить обед, если бы скатерть-самобранка была ВОЗМОЖНА?
В другой раз, лежа на пляже жарким летом, Митька сказал Маме:
— А я думал, в сказке ВСЕ ВОЗМОЖНО.
— Я тоже так думала. Когда была маленькая. А потом поняла, что все возможно только У БОГА.
— А мы, что ли, не у Бога?
— Мы далеко от Бога, — сказала Мама печально. — Когда мы приходим к Нему в гости, мы скучаем, потому что вот тут, — она показала на сердце, — мы очень далеко от Бога.
— А я недалеко от Бога, — сказал Митька уверенно. — Потому что я все равно верю, что ВСЕ ВОЗМОЖНО.
Папа хмыкнул.
В другой раз они выходили из храма, и папа заметил:
— Если бы ты был недалеко от Бога, ты бы не ковырял в носу во время службы.
Мальчик промолчал.
— Помнишь, как Он накормил пять тысяч человек пятью хлебами? — сказал Папа примирительно. — Вот если бы ты стал ТАКИМ волшебником, я был бы только рад. Да что я говорю — я был бы счастлив, вот что.
"Тебе лишь бы покушать", — такая мысль промелькнула у Митьки, но вслух он этого говорить, естественно, не стал. Во-первых, не очень-то вежливо говорить ТАКОЕ тому, кто тебя кормит. А во-вторых… ясно, от кого приходят в голову такие мысли. На этом разговор незаметно и увял.
Разговоров про Церковь Митька не любил. Во-первых, ясно, что там вся суть в Святых, а живого Святого Митька ни разу видел, а только мощи. Если бы Митьке показали живого Святого, другой разговор. А во-вторых, в Церкви совсем не чувствовалась сказка. Там все было смертельно серьезно. Митьке иногда казалось, что церковь — это место для отпевания. По крайней мере во время похорон именно в церкви чувствуешь себя на своем месте. Там царство Распятого и воскресшего. Если бы не было смерти, не было бы и церкви. А Митькина сказка страшилась смерти.
Митька был философом. Философом он стал очень давно, еще в младенчестве, под влиянием кота Мяо Цзы. В то время кота звали просто Мурзик, а кличкой Мяо Цзы одарил его Папа после того, как Мурзик чуть не обратил Митьку в свою кошачью веру.
Кот неподвижно лежал, глядя в одну точку.
— Ты что делаешь? — спросил маленький Митька.
Кот долго долчал, так что Митька уже перестал ждать ответа.
— Я иду, — задумчиво сказал Мурзик, — я иду по Пути.
— Как — идешь? Ты же лежишь.
— Путь, которым можно пройти, не есть истинный Путь, — ответил Мурзик.
Пораженный Митька пересказал этот разговор за обедом. Мама очень смеялась, а Папа ругался и запретил Митьке разговаривать с кошками.
— Тоже мне Лао Цзы, — сказал Папа, и с этого момента стал звать Мурзика не иначе, как Мяо Цзы.
— Мявка, Мявка!.. Эй, Мяо Цзы! Иди ешь.
Кот лениво спрыгивал с лавки и начинал лакать молоко. А разговаривать с котом Митька все равно не перестал. Невозможно было удержаться.
— Воплощение в теле кота — это высшая форма жизни, — говорил Мяо Цзы, — потому что коты от рождения знают Путь и никогда не ошибаются.
Митька жалел, что он не родился кошкой. Ему тоже хотелось знать Путь, по которому нельзя пройти. Он решил было стать учеником Кота. И Кот вроде был не прочь, хотя ему было в общем-то наплевать на ученика — может, он просто предвидел себе какие-то льготы. Но потом Митька сообразил, что котов не крестят, а что некрещеным быть нехорошо — это Митька как-то чувствовал, это было ясно без доказательств. Так что тут у Кота был какой-то пробел в теории. И Митька с возрастом охладел к Коту. Но советоваться по философским вопросам — не престал.
У Митьки было неприятное воспоминание, связанное с Церковью. Однажды, когда у него уже появилось желание стать волшебником, ему случайно попался в руки Великий Требник, и Митька обнаружил там "заклинательные молитвы" против нечистой силы. Конечно, Митька не мог упустить случай познакомиться с заклинаниями, и он несколько раз прочитал их, притом вслух, чтобы выучить. Дело обнаружилось. Митьку сильно отругали и объяснили, что заклинательные молитвы разрешается читать только священнику, притом имеющему специальное благословение архиерея.
Еще у Митьки была философская проблема. Один знакомый пес, соседский атеист по кличке Тузик, однажды рассказал ему парадокс. Парадокс был такой: если Бог всемогущ, то может ли Он создать камень, который не смог бы поднять? Неизвестно, где Тузик откопал такой парадокс. Но Митькину голову он поразил.
Митька спросил у Папы.
— Чушь, — сказал Папа. — Пустая игра слов.
Митька спросил у Мамы.
— Человек, — сказала Мама. — Человек — это как раз такой камень, который Бог создал. Бог дал человеку свободу. Человек делает зло, огорчает Бога, но тут уже ничего не поделаешь.
Митьку это удовлетворяло, пока он был маленький и сентиментальный. А когда он стал большой и суровый мыслитель, он заподозрил, что тут неувязка. Выходит, теперь Бог уже не вемогущ? Да еще и не всеблажен, раз огорчается? Это была неувязка.
А про игру слов Митька не понимал. Для него любая философия была игрой слов, только игрой взаправдашней. Потому что из нее выводились практические выводы.
Зато у Митки был любимый храм — в дальнем конце города, на Заречном — где Митька несколько раз бывал с Папой, потому что у Папы там был какой-то знакомый. Там было как-то серьезно и хорошо.
Возле храма был дом — большой, каменный, двухэтажный. В этом доме кто-то жил, какая-то семья. Двое мальчиков, один постарше Митьки, другой помладше — они на службе читали и пели на клиросе.
Еще в этом доме жил Монах. Это был старичок в подряснике, в кожаном поясе, но без священнического креста.љ Монах Митьке чем-то нравился, и Митька всегда обращал на него внимание, когда бывал тут на службе. Монах почему-то любил глядеть вниз, под ноги. Боялся упасть?
Однажды Митька спросил Монаха:
— А может Бог сделать так, чтобы человек не грешил?
Монах на мгновение глянул ему в глаза. И опять стал глядеть под ноги.
— Конечно, может.
— А зачем тогда грех?
— Зачем? А незачем. И не греши.
Такой ответ Митьку еще больше запутал. Что Бог может сделать, чтобы человек не грешил — это было хорошо, потому что Митька хотел всемогущего Бога. Вставал вопрос: почему не сделает? Зачем оставляет людей грешить — это было непонятно. Но разговаривать с Монахом Митьке понравилось. Митька решил еще спросить Монаха.
Но продолжения, увы, не состоялось. Папа почему-то перестал ездить на Заречный.
У Митьки была бабушка, а у бабушки — дом в деревне недалеко от города. Потому у Митьки был и Пес. А Кота тоже возили в деревню, на моцион и на свидание с бабушкиной Муркой.
Пес ненавидел кота по природе, а также за то, что тот морочил Митьке голову. Пес, как и все сказочные псы, был по философским убеждениям материалистом, правда, материалистом невоинствующим, не то, что соседский Тузик-богоборец. Митькин пес уважал религиозные заблуждения хозяев, объясняя это положительным влиянием религии на человеческую психику.
— Просто у вас, у людей, слабо развито природное чувство долга. Приходится применять костыли. Пошел в храм, свечку поставил — гладишь, совесть и проснулась.
Впрочем, собачью природу Пес тоже не идеализировал.
— Мы умеем быть терпеливыми и верными, помним долг, но — сластолюбцы. А что делать? Природа!
С соседским Тузиком Пес дискутировал исключительно на языке силы, так что только клочья летели. А что делать? Между атеистами тоже бывают религиозные войны. Природа!
Так что родители мечту Митькину не поддержали. Оставалось искать свою сказку самостятельно.
Прежде всего Митька залез в интернет, чтобы найти там Академию волшебства, школу магии или хоть какой-нибудь кудеснеческий колледж. Обнаружилась куча лабуды, и ни-че-го внушающего доверие.
Во-вторых, Митька стал присматриваться ко всем встречным, надеясь среди нихљ случайно наткнуться на какого-нибудь неслучайного прохожего из того измерения, где детей с детства учат волшебству.
Но мечты мечтами, а жизнь брала свое.
У Митьки был знакомый, который мечтал стать разбойником. Звали его Сергей Сергеев по кличке Серый. Серый собирался когда-нибудь промышлять с шайкой разбойников по окраине Дремучего леса. А пока он практиковался на сверстниках, а заодно и на тех, кто помладше, в том числе на Митьке. Грабить Митьку было, конечно, бесполезно — что с него возьмешь. Но можно было напасть на него и как-нибудь унизить, заставить его слушаться.
Ведь если человек готов тебя слушаться, то ты для него вроде Правительства, а Правительству положено платить налоги. А что тебе попался нищий или почти нищий — это уж вопрос везения. По крайней мере можно его великодушно отпустить. А можно отпустить и невеликодушно, если попался гордец, который твоей власти никак признать не хочет. Митька был не то, чтобы уж совсем гордец, но власти Серого признавать никак не хотел. У него никак не умирала надежда на лучшее. Все-таки приходилось отчасти и смиряться, чтобы отпускали не совсем невеликодушно.
Сидеть дома Митька не мог, а на улице он нет-нет, да и наткнется на Серого со стаей друзей. Это тянулось уже давно, и Митька начал уставать душой.
Вот друг Юрка с Заречного — другое дело. Был он решителен и смел, и никогда никакому насильнику ничего не уступал. Юрка как-то заявил, что, мол, его проще убить, чем заставить слушаться. Скорее всего, это была неправда, но сам Юрка верил в себя. Отчего порой и попадал в неприятные истории. Зато об этих историях было потом приятно рассказывать. А вот Митька так не мог. Рассказывать ему было не о чем. Что-то мешало ему быть таким же решительным и смелым, как Юрка. Может быть, суровое детство. Юрка вырос на Заречном — это был тихий такой райончик, где гнездилось множество храмов и один монастырь. Народ там был как-то мягче, чем на Туневке. Юрку в раннем детстве никто не бил. А это важно.
Вот Митьку бивали. И в раннем детстве, и в позднем. Пожаловаться взрослым Митька не мог: в нашем царстве-государстве среди малолетних его граждан действовал закон омерты. Омерта означала, например, что взрослых нельзя вмешивать в детское волшебство, иначе оно потеряет силу. И вообще, ребячьи дела должны решаться ребятами. Перевод слова «омерта» Митька не знал, но зато твердо знал, что если он станет жаловаться, то будет предан презрению со стороны всего сообщества малолеток. А сие было гораздо хуже, чем издевательства Серого.
Дело в том, что волшебство требовало веры. И вообще, серьезного отношения. А взрослые относились к детскому волшебству пренебрежительно. Взрослые серьезно относились лишь к проблеме черной магии. Это была взрослая проблема. Может быть, просто взрослые ближе к смерти. Детская сказка боялась смерти, но была еще и недетская сказка, которая ничего не боялась, но сама вызывала страх.
Те, кто бил Митьку в раннем детстве, наложили на его душу какую-то печать, снять которую было непросто. Она не давала Митьке быть таким же смелым как Юрка. Юрка не боялся боя. Может быть, потому, что просто недооценивал опасность.
Вот Митька имел неодолимую склонность жмуриться, когда ему били в голову. Он берег глаза. А Юрка не жмурился и не берег.
— Да не бойся ты, никто тебе не попадет в глаз. Мне ни разу не попали.
Но Митьку это не успокаивало. Он не понимал, почему бы и не в глаз? И вообще, он чего-то по крупному не понимал в этом деле. А жизнь требовала разобраться.
Пошел Митька в секцию рукопашного боя. Понравилось.
— Возможность победы заключена в противнике, — сказал тренер. — А непобедимость — в тебе самом.
Это Митьку вполне устраивало. Гоняться за победой он и не собирался, так что непобедимость его вполне устраивала.
Но тут неожиданно возразила Мама.
— Мы — христиане, — сказала она. — Ударили по правой щеке — подставь левую. Забыл об этом?
— А как же защищаться?
— От кого тебе защищаться? Тебя Сам Бог защищает. Кого тебе бояться?
Это Митька, конечно, понимал. Но жизнь по-своему сурова, и ставила перед Митькой трудные вопросы.
— А если не всегда защищает? Если все-таки приходится драться?
Мама нахмурилась:
— Как это — не всегда? Ты что городишь, Митька?
Папа в данном случае оказался понятливее: он сам когда-то был мальчишкой.
— Пусть занимается, — сказал он примирительно. — Он — будущий воин. Должен будет и других защищать. Пусть готовится.
— Вот когда решит стать воином — тогда и подготовится, — возразила Мама. — А может, он в университет поступит. Или ты уже решил, Митька?
Митька не решил. Он хотел стать волшебником, не воином. Он хмуро промолчал.
— Нет, пусть заранее готовится. В жизни всякое бывает, — постановил Папа, и на этом спор закончился, не начавшись. Мама была человек более-менее дисциплинированный, и с мужем не спорила… по крайней мере при Митьке. В отсутствие Митьки (или когда родители не догадывались о его присутствии) бывало, конечно, всякое.
Митька начал ходить на занятия.
— Мам, а ты вспомни про Нестора, — сказал он, чтобы как-то утешить маму.
— Про какого Нестора?
— Про того, который из жития Димитрия.
Митька был названљ Митькой в честь великомученика Димитрия Солунского, который, уже находясь в темнице, своей молитвой помог Нестору победить одного гладиатора, которого царь для забавы выставлял бороться с приговоренными к смерти христианами. Этот гладиатор был здоровенный как Голиаф, и убивал христиан как детей, сбрасывая их с помоста на копья воинов внизу. Нестор одолел врага и был казнен расстроенным императором.
— А ты что, в Несторы собрался? — сказал Папа насмешливо. — Ты ж волшебником хотел стать! Ты уж выбирай — или святым, или колдуном.
В Несторы Митька не собирался, но ему необходимо было стать более-менее непобедимым. Как обещал тренер. Раз непобедимость сидит во мне самом, думал Митька, то надобно ее извлечь. И усердно бегал, прыгал, выполнял таолу.
Но быстро понял, что в его ситуации это бесполезно: чтобы выйти из положения, надо было научиться оставиться непобедимым в схватке с бандой великовозрастных хулиганов. А пока до такого мастерства дорастешь, станешь седым старичком, вроде тех мастеров ушу, чьи фотографии висели на стенах спортзала.
Все чаще он ловил себя на трусливом желании прокрасться незаметно; в конце концов и начал красться по родному городу. А это было уже совсем плохо: получалось, что он во власти Серого не только в краткие минуты разбойного нападения, но во всякое время, если не дома. Оставалось только признать власть атамана и предаться окончательно на его великодушие — а у сказочных разбойников все же есть великодушие. Надежда на лучшее в душе Митьки начала погибать.
К этому дело и шло.
Чтобы ввести Вас в курс дела, я решил пренебречь некоторыми литературными правилами. Дело в том, что я хочу высказать тут вещи нужные, но довольно трудные, которые не узнаешь из обычных книжек. Обычно на это уходит вся жизнь, а надо бы нам всем понимать их с детства или хоть лет с 30. Потому не стану затрудняться соблюдением законов и жанров, а напишу как придется, как мне удобно.
Мне удобно теперь слегка обрисовать общую обстановку.
Стать волшебником — это, может, и естественно, для сказочного мальчика. Но вообще-то в моей сказке волшебниками становились очень немногие. По крайней мере, добрыми волшебниками. Так что Митька замахнулся на дело оч-чень большое!
Но не надо представлять себе моего Митьку совсем уж беспочвенным мечтателем. Ведь он все-таки был сказочным мальчиком, а любой — ну, почти любой! — сказочный пацан его возраста мог делать обычные детские чудеса. Например, придумать какое-нибудь фантастическое существо и поверить в него до такой степени, что оно начинает жить своей независимой жизнью и постепенно становится заметным и для других. Такие штуки получались у Митьки с самого младенчества, причем с такой легкостью, что невольно задумаешься, нет ли тут настоящего таланта к волшебству.
Конечно, отчасти тут была и обычная сообразительность: Митька как-то очень рано понял, как делаются такие штуки. Может, сам допер, а может, кто-то когда-то и объяснил, только теперь уже не вспомнить, кто… Главное тут — поверить. Чудеса у людей не получаются, потому что в глубине души человек не верит, что правда получится. Живя в сказочном мире, поверить в чудо гораздо легче, но и там с этим проблемы. Кому-то проще, кому-то сложнее. Митька порой задумывался, почему ему — легче, а прочим человекам труднее. И казалось, что это — вопрос удачи. Какое чудо было первым в твоей жизни, с каким настроением ты его принял (или не принял).
Митьке явно повезло. Первое чудо в его жизни было необычным даже для сказочного мира, и Митька воспринял его как благословение Божие.