Она бросилась вверх по лестнице. В это время к станции на большой скорости подходил пассажирский поезд. Не останавливаясь, он прогрохотал дальше.
«Электропоезд Ожерелье – Москва прибывает на второй путь! – разнеслось по платформе объявление диспетчера. – Электропоезд Ожерелье – Москва прибывает на второй путь!» Диспетчер говорил по-русски…
Оля застыла, не поверив своим ушам. Ожерелье – Москва?! Так она не на Украине? Она рядышком, в Подмосковье, недалеко от дома! Электричка до Москвы…
Она сверху издали увидела зеленую змею электропоезда, подходящую к станции. К стеклу кабины машиниста была прикреплена табличка – «Москва». Через несколько минут электричка подойдет к платформе. Жиденькая цепочка пассажиров с сумками и корзинами, растекшаяся вдоль платформы, заволновалась, плотнее придвинулась к краю, ожидая остановки состава.
Оля со всех ног бросилась бежать через мост к электричке. Домой, в Москву! Только там она почувствует себя наконец в безопасности!
Выбежав на платформу, Оля бросилась к первой ближайшей двери вагона и лоб в лоб столкнулась с бандитом с льняным чубом.
Богдан отпрянул, и по его лицу пробежало выражение растерянности. Оля даже не успела испугаться. Она, пятясь, отступала назад, не спуская с него глаз… Сердце провалилось куда-то вниз, кажется, ниже промерзших ступней…
Богдан украдкой оглянулся на Леву. Но товарищ смотрел в противоположную сторону, контролируя хвостовые вагоны. Беглянку он не заметил.
Оля, пятясь назад, прошла под опорой моста. Бандит не трогался с места, смотрел на нее, сунув руки в карманы. А потом подмигнул и показал глазами на электричку. Беги, мол, дурочка!
Оля мигом вскочила в тамбур соседнего вагона. Двери захлопнулись. Электричка стала медленно набирать скорость. Мимо поплыла платформа, чубастый бандит, который, засунув руки в карманы, шел к своему товарищу, потом платформа оборвалась, вдоль полотна дороги замелькали заснеженные деревья, редкие крыши домов…
Она все еще не могла поверить своему счастью. Этот бандит видел ее, смотрел на нее в упор и ничего не сделал, позволил ей уйти! А может, он просто не стал подымать шума? Может, они все едут в соседнем вагоне? И только ждут, чтобы в вокзальной московской сутолоке наброситься на нее и снова похитить?
От этой мысли Оле стало жарко. Она решила перейти в головной, самый первый, вагон. Говорят, там есть милиционер. Едва она вышла из тамбура и стала пробираться по вагону между рядами деревянных скамеек, взгляды всех немногочисленных пассажиров электрички обратились в ее сторону. Только теперь Оля подумала о своем внешнем виде – старый тулуп, рваные кеды, подпухшая щека, разбитая губа… На кого она похожа? Ответ однозначный – на бомжиху. Чувствуя у себя за спиной любопытные взгляды, она поспешила пройти этот вагон, а в тамбуре, как ни было холодно, стащила проклятый тулуп и постаралась привести себя в порядок. Но это оказалось трудно. Джинсы оказались порваны и испачканы побелкой, песком и еще чем-то, что невозможно было оттереть. Воротник блузки был полуоторван, на груди не хватало нескольких пуговиц, – они вылетели, когда бандит пытался ее изнасиловать. К тому же древний тулуп, сильно побитый молью, страшно лез, и Оля с ног до головы была покрыта свалявшейся овечьей шерстью.
Стараясь не обращать внимания на пассажиров электрички, провожавших ее долгими выразительными взглядами, Оля добралась до головного вагона, нашла свободную скамейку и села у окна, прикрывшись тулупом, вывернутым шерстью наверх. Ноги в кедах она задвинула поглубже под лавку.
Оказавшись в толпе пассажиров, она почувствовала себя в безопасности. От мерного постукивания колес на нее навалилась дремота, и она уснула. Снился ей дом, мама, Тимошка…
– …В одной деревне была свадьба. И вот молодые приехали уже после венчания домой к невесте, но гости еще не садились за стол, чтобы гулять. А молодая сильно проголодалась. И вот она зашла в чулан, где на досках стояли большие блюда с нарезанными колбасами, мясом, рулетами, и взяла один маленький кусочек колбаски. Но она была такой голодной, что не успела хорошо прожевать этот кусок и проглотила его, а он пошел не в то горло. Молодая подавилась, стала задыхаться, а позвать никого на помощь не может. И вот она упала замертво и лежит. Все подумали, что она умерла. Ну тут слезы начались, крики, стоны, мать плачет, жених плачет, а поделать ничего не могут. И вот вместо свадьбы получились похороны. Молодую положили в гроб в том же белом платье с фатой. Только никто не знал, что на самом деле она не умерла, а только уснула летаргическим сном. А когда ее принесли на кладбище и стали опускать гроб в могилу, то от удара о землю этот кусочек колбасы у нее из горла выскочил, молодая смогла дышать и очнулась. Очнулась она, стала пробовать выбраться из гроба. Билась, билась, наконец ей удалось крышку оторвать. Вылезла она и побежала в свою деревню. А было это зимой, в самый лютый мороз. Пока она добежала до своего дома, уже ночь наступила, все в деревне спать легли. Стучит она в окно: «Мама, мама, пусти меня в дом, это я, твоя дочка, я живая, я не умерла!» А мать перепугалась, подумала, это дух с того света вернулся. Смотрит в окно, видит, что дочка вся в белом, и не хочет ей дверь открыть. Девушка плачет, кричит, стучит в двери, а мать ей не открывает. Она к соседям, но те тоже боятся ее впустить, думают, что это покойница пришла. И вот утром, когда рассвело, мать ее выходит на двор, а на лавке возле дома лежит ее дочь, вся белая. Ночью она замерзла до смерти. Вот и пришлось ее хоронить во второй раз.
– А она больше не ожила? – с надеждой спрашивала Оля, но нянька отрицательно качала головой.
Оля на всю жизнь запомнила страшные истории, которые баба Вера рассказывала про покойников, лунатиков и людей, уснувших летаргическим сном. После обеда, когда Тимошка засыпал, а баба Вера вязала или вышивала салфетки, Оля забиралась к ней на кровать, прижималась к старушке и, укрывшись огромным шерстяным платком, слушала леденящие душу предания.
…Проснулась Оля от громких визгливых звуков баяна. Через проход вагона пробирались нищие попрошайки. Чумазый мальчишка лет десяти играл на баяне и старательно выводил заунывную песню:
За мальчишкой шла девочка лет четырнадцати, у которой за плечами, привязанный грязным платком, болтался малыш месяцев восьми.
– Поможите, люди добрые… Мы сами не местные… Из Бендер… Поможите, ради Христа, – быстро крестясь, ныла девочка.
Пассажиры неохотно открывали кошельки и сумки. Кто-то отворачивался к окну. Старушки старались откупиться от попрошаек кто конфеткой, кто сухарем.
За попрошайками от головного вагона в хвост потянулись торговцы.
– Анекдоты и кроссворды! Кто убил Владислава Листьева – сенсационные данные нового расследования! Алла Пугачева и Филипп Киркоров – последователи религии вуду! Ваши шесть соток! «Московский комсомолец», «СПИД-Инфо»!
– Всего двадцать пять рублей, шторы для ванн, набор кухонных ножей. Цены ниже рыночных!
– Пиво, мороженое! Напитки!
– Беляши горячие покупаем! Беляши…
Оле вся эта суета казалась забавной. Она никогда не ездила в пригородных поездах. На дачу они ездили на машине, а отдыхать и в гости к родственникам летали самолетом.
– Девушка, ваш билет! – вдруг услышала она строгий голос.
Перед Олей остановился здоровенный мужик, быстро показал металлический жетон контролера.
– Вы знаете, я не смогла купить билет, на меня напали бандиты, и у меня нет ни сумки, ни денег. Я еду домой.
Оля была уверена, что, как только она все объяснит, этот здоровяк не станет к ней больше приставать. Но он только кивнул:
– Ну и что? Или покупай билет, или выметайся. Нет денег, пешком иди. Ишь придумала. Бандиты на нее напали…
– Вы не поняли? – Оля изумленно смотрела на тупого контролера. – На меня напали! У меня все украли – сумку, кошелек, шубу! Посмотрите, в чем я.
Она продемонстрировала мужику свои безобразные кеды.
– Я пытаюсь добраться домой. Ну сообщите через машиниста в милицию, если вы мне не верите.
– Коля, что там у тебя? – раздался с другого конца вагона пронзительный женский голос.
– Да вот, – контролер взял Олю за воротник тулупа, – билета нет и штраф не платит. Говорит, обокрали.
Теперь все пассажиры повернули головы в их сторону. На помощь к мужику протиснулась толстая тетка в синем форменном пальто с околышами. Опытным взглядом она окинула Олину фигуру.
– Вся морда опухла, наркота проклятая!
Тетка одним взмахом руки стряхнула Олю со скамейки.
– А ну выметайся из вагона! Попропивали всю страну, а теперь шляются… алкоголики. Еще и таких же плодят, как сами. Коля, выкидай ее, к чертовой матери, на остановке.
– Не трогайте меня! Отпустите! – сопротивлялась Оля.
Оля вцепилась обеими руками в скамейку, судорожно соображая, какие еще слова, какие страшные подробности могут произвести впечатление на этих людей, но при этом понимая по их лицам, что ничем их не прошибешь, ничему они не поверят. Потому что не за полтинник штрафа эта тетка готова ее сожрать, а за жалкое ощущение собственной победы в борьбе за справедливость…
– Ах, она еще, корова, и брыкается!
Ее силой выволокли в тамбур. Как только электричка остановилась и двери вагона открылись, контролер попытался коленом выпихнуть девушку на платформу, но Оля не выпускала из рук его куртку, вцепилась в брючный ремень. Чтобы оторвать ее от себя, мужик больно вывернул ей одну руку за спину.
Почувствовав, что ей уже все равно, Оля дала выход ярости и изо всей силы заехала мужику локтем промеж ног, так что он только охнул и сложился пополам.
– Щас милицию вызову! – завизжала тетка, двумя руками выталкивая Олю из вагона.
Тетка, видимо, забыла, что тремя минутами раньше Оля просила ее сделать это…
Оля упала на четвереньки, поскользнувшись на обледеневшей, скользкой, как каток, платформе станции. Поднялась, кое-как отряхнулась от снега. Одно колено здорово болело. Зато в кулаке был зажат боевой трофей – оторванная от брючного ремня блестящая зажигалка «Зиппо» в футляре из толстой кожи. Оля машинально сунула ее в карман. Прихрамывая, доплелась до низенького заборчика, оперлась на него и разрыдалась от обиды.
Больше всего ее возмущало, что никто из пассажиров не вступился за нее, не предложил оплатить за нее проезд до Москвы. Ведь это такая мелочь – всего-то пять рублей небось!
«Дура! – вслух ругала Оля контролершу. – Обрадовалась, врага нашла. Дура толстая!»
Когда электричка ушла и платформа опустела, Оля подошла к окошку кассы, но, как это ни странно, билетная касса оказалась заколоченной. Видимо, пассажиры ехали от этой станции без билетов, покупая их уже непосредственно в поезде, у кондуктора.
Оля посмотрела на расписание. Следующая электричка на Москву шла в пятнадцать семнадцать.
Оля огляделась по сторонам. Она только теперь заметила, что это какая-то полузаброшенная станция. Рядом – ни домов, ни жилья, только кладбище и дорога, уходящая, скорее всего, в сторону ближайшего поселка. Синяя стрелка дорожного указателя говорила, что до ближайшего населенного пункта со странным названием Пески отсюда полтора километра.
Делать было нечего. Ждать электричку на этой полузаброшенной станции – точно замерзнешь. Оля побрела вперед по дороге, не представляя, куда еще ей идти.
Господи, сколько же можно идти? Она уже не чувствовала ног. В поле свистел ледяной ветер. Голова разболелась от холода, словно ее сдавили железным обручем. Волосы обледенели и свисали сосульками.
Она дошла до перекрестка и остановилась. Куда пойти? Узкую дорогу, по которой она шла от станции, пересекало шоссе. Оля огляделась по сторонам. Можно было бы дойти до этих самых Песков… Знать бы только, что они из себя представляют… Может, там стоит два дома, а в них живут полторы старухи, у которых ни телефона, ничего…
Оля вытерла нос рукавом. Ноги застыли так, что она не чувствовала пальцев. Она припрыгивала то на одной, то на другой ноге, вставала на цыпочки, чтобы согреться. На горизонте показался какой-то грузовик. Оля стала на обочине, принялась махать ему руками. При ближайшем рассмотрении грузовик оказался красным трактором «Кировцем». В нем уже сидел один пассажир, и для второго попутчика не оставалось места, тем не менее тракторист остановился и выглянул из кабины.
– Вы мне не подскажете, по этой дороге до Москвы можно добраться? – крикнула Оля.
– А ты че, потерялась? – осклабился тот.
Оля представила, как дико прозвучала бы теперь фраза: «Нет, меня похитили бандиты, но я смогла убежать и теперь мне нужно добраться до Москвы».
– Пожалуйста, скажите.
– Да можно, можно. А ты что, не местная?
Тракторист и его попутчик с любопытством рассматривали Олин наряд.
– Местная, из Замятина, – соврала Оля.
– Из Замятина? – фальшиво удивился тракторист. – А почему я тебя не знаю?
– Хватит, поехали, – мрачно буркнул пассажир, толкая водителя в бок. – И так опаздываем, ждать еще, пока ты до каждой бляди докопаешься.
– Это ты так для Москвы разоделась? – крикнул на прощание тракторист, прячась в кабину. – Не сворачивай, иди прямо. А ведь могли бы тебя и в другую сторону отправить, а? – словно удивляясь собственной честности, добавил он.
– Это от вашей совести зависит, – ответила ему Оля.
Тракторист хохотнул. Видно, он не ожидал такого ответа.
– Там, впереди, остановка автобуса будет, – подсказал он. – Советую подождать, пешком до Москвы далековатенько будет.
Пока она брела до автобусной остановки, мимо на большой скорости проносились по шоссе большегрузные прицепы, накрытые цветными тентами, импортные рефрижераторы, на которых были написаны названия различных немецких, голландских, польских, венгерских компаний. Сначала Оля пробовала остановить какую-нибудь машину, махала рукой, но никто не останавливался, так что она потеряла всякое желание голосовать впустую, стоя на обочине.
Добравшись до остановки, она села на обледеневшую скамейку, прислонилась спиной к стеклу и закрыла глаза.
«Буду тут сидеть, пока кто-нибудь не подберет меня, – решила она. – Больше нет сил идти. Я устала. Если еще хоть шаг сделаю, то умру. Лучше замерзну…»
Она подняла повыше воротник тулупа, подобрала под себя ноги. Сняла кеды, посмотрела на разорванные колготки, потерла одеревеневшие пальцы ног… Закутала ноги краем кожуха – все равно в мокрых кедах холодно, лучше уж вовсе без обуви.
Говорят, когда человек замерзает, ему снятся замечательные сны. И вообще, в этот момент люди испытывают блаженство и спокойствие… Сидя на обледеневшей скамье, Оля не испытывала ничего, кроме жуткого холода. К счастью, автобусная остановка была закрыта со всех сторон и защищала хотя бы от ветра.
Оля сидела так очень долго.
– Эй, ты, там!
Она открыла глаза. Рядом с остановкой, на обочине, притормозила потертая иномарка. Водитель, приоткрыв дверцу, смотрел на Олю.
– Чэго тут лэжишь? Ты живая вабще? – с заметным кавказским акцентом окликнул он девушку. – Домой иди лэжать, да! Замерзнешь савсем…
Оля встала, босиком подошла к машине. Ноги все равно уже не чувствовали холода, были как деревянные.
– Пожалуйста, довезите меня до Москвы, – с трудом шевеля губами, попросила она. – Меня ограбили. Денег у меня нет.
Она сунула руку в карман, достала зажигалку.
– Вот, единственное, что есть…
Она протянула ее водителю.
– Садысь, – кивнул тот, вертя в руках зажигалку.
Оля села на заднее сиденье машины. Она знала, что к таким вот подозрительным кавказцам садиться ни в коем случае нельзя, но в данный момент ей было уже все равно. Только бы побыть в тепле.
– Дэвишька, – вдруг обратился к ней кавказец, – ты с гурузынами занакомишься?
– Нет… – рассеянно ответила Оля.
– А я и не грузин, – со смехом ответил кавказец, во все горло хохоча над собственной шуткой, – я азербайджанец.
Оля слабо улыбнулась. Кавказец посерьезнел.
– Ты откуда сама? – разглядывая ее в зеркало заднего вида, спросил водитель.
– Я москвичка.
– Что с тобой случилось?
Оля вздохнула. Какой смысл молчать? Может быть, этот человек поможет?
– Я возвращалась из института. На меня напали какие-то бандиты. Они меня избили и ограбили. А потом мне удалось сбежать. Они меня искали… Но я успела сесть на электричку. Я пешком шла по лесу до станции…
Оля захлюпала носом, вытерла рукавом набежавшие слезы. Она сама удивлялась, до чего отстраненным казался ей рассказ о собственных злоключениях.
– Я хочу домой! Я замерзла! Я думала, они меня убьют… Мне пистолет к голове приставили, били, один хотел меня изнасиловать…
Она разрыдалась. До нее словно только теперь стал доходить смысл собственных слов.
– У меня не было денег на билет… Они все у меня забрали: шубу, сапоги, чтобы я не убежала. Меня в подвале держали, с картошкой…
– Ц-ц-ц, – покачал головой кавказец, – что делается! А чэго они хатели?
– Не знаю… Может, это как-то связано с моей мамой…
Если уж рассказывать, то до конца. Тем более она чувствовала необъяснимое доверие к этому человеку. Доверие, которое испытывает утопающий к тонкой соломинке…
– А кто твой мат?
– Депутат Госдумы.
Кавказец недоверчиво посмотрел на Олю в зеркало, но потом, видимо, решил, что человек в таком положении вряд ли будет врать.