Господин Морван на минуту задержал его и дождался, когда класс опустел.
— Это твой отец?
— Что мой отец? — почти выкрикнул Уоррен. Зачем ему понадобилось рассказывать про подвиги самого Лучано, его второго кумира после Капоне? Сколько раз предостерегал их Квинтильяни, что, каковы бы ни были обстоятельства, необходимо избегать рискованных тем: на все упоминания о мафии и ее американской ветви Коза Ностра, отделившейся от сицилийской, налагался формальный запрет. Вздумав пускать пыль в глаза одноклассникам, Уоррен, возможно, обрек свою семью на новые скитания, и это спустя месяц после того, как они распаковали чемоданы.
— Говорят, у тебя отец — писатель и поселился в Шолоне, чтобы работать над книгой о Второй мировой войне. Это он тебе рассказал?
Мальчик ухватился за протянутую соломинку: отец спасал его от провала. Отец, не способный запомнить даты ни Второй мировой войны, ни рождения собственных детей, отец, неспособный нарисовать контуры Сицилии или даже сказать, почему Лучано получил прозвище Лаки — Счастливчик. Титул самозваного писателя спас его сына от промашки.
— Он объясняет мне разные штуки, но я не все запоминаю.
— А что стало с Лучано потом?
Уоррен понял, что ему не отвертеться.
— Он основал гигантскую героиновую трубу, которая до сих пор орошает все Соединенные Штаты.
* * *В конце дня Магги нашла в себе мужество заняться приготовлением барбекю, на которое Фред созвал всю округу. Разве есть способ лучше познакомиться с людьми, Магги? Войти в их круг, стать своими. Ей пришлось признать, что первый шаг навстречу соседям избавит их от большой доли недоверия и создаст благоприятный климат. И все же она подозревала, что мужу хочется опробовать на публике свою новую идею-фикс: поизображать писателя.
— Магги, — завопил он снова из глубины веранды, — дождусь я, в конце концов, чая или нет?
Расставив локти по обе стороны от «Бразер 900», уткнувшись подбородком в сплетенные пальцы, Фред размышлял над загадкой точки с запятой. Точку он знал, запятую знал, но точка с запятой? Как может фраза одновременно кончаться и продолжаться? Что-то у него в голове стопорилось, отказывалось представить конец продолжения, или продолжение конца, или вообще что-то среднее, поди знай. Что бы такое в жизни могло соответствовать этой схеме? Смесь вечного страха смерти с неодолимым соблазном? Что еще? Хорошая чашка чаю дала бы ему время все обдумать. Неожиданно Магги решила удовлетворить его каприз с единственной целью украдкой взглянуть на страницы, которые он целый день покрывает буквами. Обычно увлечения Фреда долго не длились и исчезали бесследно — ничего похожего на теперешнюю комедию, которую он ломал сам перед собой. Фред решил стукнуть на пробу по этой точке с запятой.
Видеть, как подыхает враг, гораздо приятней, чем завести нового друга; кому нужны новые друзья?
По зрелом размышлении, эта точка с запятой показалась ему настолько темной, настолько двуличной, что он принялся замазывать запятую белилами, не трогая точку.
И тут раздался жуткий крик Магги.
Он вскочил, опрокинув стул, кинулся в кухню и увидел жену, застывшую с чайником в руке: струя, которая лилась из крана, была коричневато-желтой, липкой и источала гнилостный запах.
* * *Часам к пяти Магги поставила галочки против списка салатов и закусок, предполагавшихся для барбекю. Не хватало только колслоу и зити, без которых в окрестностях Ньюарка был немыслим приличный прием с барбекю. Она на миг остановилась, охваченная угрызениями совести, посмотрела на часы, потом глянула на домик под номером девять, расположенный как раз напротив их дома. За окнами второго этажа виднелась неподвижная человеческая фигура, похожая на манекен из папье-маше. Она схватила алюминиевую миску и наполнила ее маринованными перцами, в другую миску запихнула две головки моццареллы, сложила все в корзинку, не забыв про красное вино и ломоть деревенского хлеба, бумажные салфетки и приборы. Она вышла из дома, перешла улицу, незаметно махнула рукой в направлении фигуры, вошла в калитку и направилась к черному входу. На первом, нежилом этаже еще пахло затхлостью, там не успели по-настоящему проветрить со дня въезда трех новых жильцов одновременно с Блейками. На втором этаже располагались личные комнаты членов группы, ванная с душевой кабиной, необходимый хозяйственный блок со стиральной машиной и сушилкой и очень большая гостиная — главная арена действий.
— Мальчики, вы, должно быть, проголодались, — сказала она.
Лейтенанты Ричард ди Чикко и Винсент Капуто с благодарностью улыбнулись ей в ответ. Одетые в безупречные серые костюмы и голубые рубашки, за последние два часа они не произнесли ни слова. Гостиная, оборудованная всем необходимым для наблюдения за домом Блейков, включала пульт прослушивания, две пары биноклей 80×20 на треногах, телефонную подстанцию с прямой линией связи с Соединенными Штатами, несколько параболических микрофонов, раскладушку и постоянно запертый на замок ящик, в котором лежали автомат, оптическая винтовка и два пистолета. Ричард, проснувшийся от прихода Магги, до этого весь день тянул холодный чай и ни о чем не думал, разве что изредка о невесте, которая с учетом разницы во времени именно в эту минуту входила в свой отдел досмотра авиагрузов в аэропорту Сиэттла. Винсент же стучал по игровой приставке так, что онемели кончики пальцев. И раз уж на то пошло, посетительница была права: да, они проголодались.
— Что там вкусненького у вас в корзине, Магги?
Она развернула миску с перцами, положив ее на колени. Парни внезапно замерли, охваченные нелепым волнением. Эти перцы с запахом масла, к которому примешивался чеснок, возвращали их к родной земле. Жесты Магги напоминали жесты матери. Ди Чикко и Капуто цеплялись за эти ощущения, чтобы не чувствовать себя вконец осиротевшими с тех пор, как стали выполнять это задание за границей. Вот уже скоро пять лет им предоставлялось по три недели отгулов за каждые два месяца работы, и чем тяжелее было дожидаться смены, тем чаще в их взглядах угадывалась тоска изгнанников. Ди Чикко и Капуто ни в чем не провинились, им не надо было искупать ничего, что оправдало бы ссылку без надежды на возвращение. Магги считала их жертвами, а не шпионами, которым поручено следить за ее повседневной жизнью. Она чувствовала потребность иногда доставлять им радость, как это умеют только женщины.
— Маринованный перец, как вы любите, с кучей чеснока.
Магги заботилась о них, как о близких людях, потому что они и были близкими в настоящем смысле слова, они никогда не удалялись от входа в дом больше чем на тридцать шагов и ночью сменяли друг друга, чтобы сторожить их. Они знали семейство Блейков лучше, чем сами Блейки. Один Блейк мог иметь секреты от другого Блейка, но не от Ди Чикко и Капуто, ни тем более от Квинтильяни, их шефа.
Они разделили порцию и молча принялись за еду.
— Квинтильяни предупредил вас насчет барбекю сегодня вечером?
— Ему идея очень понравилась, он, может быть, зайдет ближе к концу.
В отличие от своих агентов, Квинтильяни оставался мобильным при любых обстоятельствах. Частые поездки в Париж и обратно, регулярные отлучки в Квантико, место расположения ФБР, и иногда молниеносные наезды в Сицилию для координации операций против мафии. Блейки никогда ничего не знали о его перемещениях, он появлялся и исчезал, когда они меньше всего ожидали.
— Надо было устроить барбекю в Кань, собрать разом всех любопытных и избавиться от них раз и навсегда, — сказал Ди Чикко.
— Попытайтесь тоже прийти, — сказала Магги. — Я сделала зити, а Фред займется стейками и салсиссой.
— Вся округа в курсе, народу будет много.
— Не беспокойтесь, на вас еды всегда хватит.
— Масло то же, что вы всегда берете? Оно здесь продается? — спросил Винсент, вытирая хлебом дно миски с перцами.
— У меня остался бидон из нашего итальянского магазинчика в Антибе.
При упоминании о магазине «Ла Ротонда», в старом городе, возникла пауза.
— В жизни не думал, что придется жить в стране, где главная еда — сметана, — сказал Ричард.
— Не сказать, что невкусно — я ничего не имею против, но у нас желудок не привык, — подхватил его коллега.
— Вчера в ресторане даже в суп сметану положили, а потом еще на эскалоп и под конец на яблочный пирог.
— Не говоря о сливочном масле.
— Сливочное масло! Mannaggia la miseria! — воскликнул Винсент.
— Сливочное масло — это ненатуральная пища, Магги.
— Что вы имеете в виду?
— Человеческому организму не вынести столкновения с жирным веществом такого калибра. Только представлю себе, как оно стекает по стенкам желудка, и в пот бросает.
— Попробуйте моццареллу, чем говорить всякие глупости.
— Попробуйте моццареллу, чем говорить всякие глупости.
Винсент не заставил себя упрашивать, но с мысли не сбился.
— Сливочное масло пропитывает ткани, все забивает, застывает коркой, накапливается, аорта у человека становится как хоккейная клюшка. Оливковое масло коснется ваших внутренностей и стекает, оставляя за собой только свой аромат.
— Растительное масло даже в Библии есть.
— Не беспокойтесь, — сказала Магги, — я буду продолжать баловать вас нашей кухней, мы объявим сопротивление сливочному маслу и сметане.
В соответствии с ритуалом, установившимся два или три года назад, Магги приступила к вопросам о соседях. Из соображений безопасности ФБР имело подробное досье почти на всех жителей улицы Фавориток и окрестностей. Магги не могла удержаться от расспросов про тех и других, интересуясь жизнью тех, с кем она встречалась каждый день и о ком хотела узнать, не прибегая к близкому знакомству. Любопытство досужей кумушки? В действительности ни одна сплетница мира не имела в своем распоряжении таких технических средств.
— А что за люди живут в номере двенадцать? — спросила она, направив подзорную трубу в сторону их дома.
— Жена — клептоманка, — сказал Ди Чикко, — в Эвре ее не пускают в торговый центр. Мужу сделали третье шунтирование. Про детей сказать особенно нечего, разве что младший останется на второй год.
— Нелегкая у них жизнь, — сказала она с грустью.
Из подвала Фред смотрел на улицу в низкое окно и угадывал сцену, которая разыгрывалась напротив. Видеть, как его жена любезничает с этими двумя специалистами по копанию в чужом дерьме, а тем более их кормит, приводило его в бешенство. Пускай они годами живут бок о бок, они никогда не будут в том же лагере, что и он, и пока он жив, он сумеет им это показать и держать их на расстоянии.
— Пошли ты их на фиг, Магги…
Лежащая на подушках Малавита, которая только что проснулась, с недоумением следила за суетящимся в подвале хозяином. Фред стоял, зажав в руке разводной ключ, и переживал одну из тех ситуаций, когда мужчина чувствует, что его мужское достоинство поставлено на карту. На его лице выражалось то самое замешательство, которое испытывает человек, глядя под капот своей машины или пытаясь разобраться в электрощите. Он возился с водопроводной разводкой и счетчиком расхода воды, чтобы хоть как-то объяснить жене, почему из раковины на кухне течет тухлая вода. Он надеялся, как и многие другие, устранить проблему самостоятельно, совершить маленькое хозяйственное чудо, вызвав тем самым уважение близких. Он стукнул гаечным ключом по трубам, как пнул бы колесо, поскреб ржавчину, попытался найти смысл в путанице труб, уходивших в замшелый камень. Стряпать на кухне ему казалось гораздо менее унизительным делом, чем что-то мастерить; даже если ему случалось посещать хозяйственные магазины, то приобретенные товары использовались не по прямому назначению, ибо дрель, электропила и молоток гораздо эффективнее применять для разрушения, чем для созидания. Он снова поднялся в кухню, где Магги уже вернулась к работе и произнесла фразу, которой он опасался («У нас есть телефон водопроводчика?»), положил на тарелку перцев и унес к себе на веранду.
Магги привлекла детей к работе, как только те вернулись из лицея, младшего — резать овощи, старшую — готовить все в саду, накрывать и украшать. Ожидалось больше тридцати человек, иначе говоря, треть обычного числа приглашенных на барбекю, которые они в свое время устраивали в Ньюарке. Раз в месяц, с апреля по сентябрь, и никому не приходило в голову уклониться. Наоборот, каждый раз обнаруживались новые лица, использовавшие их приемы как шанс неприметно проникнуть в дом.
— Что здесь в Нормандии кладут на гриль? — спросил Уоррен.
— Мне кажется, бараньи котлетки, а в качестве гарнира этот их салат из редиски, картофеля и творога.
— Мой любимый, — сказала Бэль, проходя по кухне.
— Если б мы им это сготовили, была бы просто катастрофа, — сказал Уоррен. — Мы подадим им то, чего они ждут.
— В смысле?
— Американскую жратву. Большую жирную жратву янки. Мы не должны их разочаровать.
— Очень аппетитно, сынок. Так и хочется превзойти себя.
— Они хотят не еду, а порнографию.
Магги немедленно прекратила тереть пармезан и, не найдя достойного ответа, запретила ему произносить это слово.
— Мама, — сказала Бэль, — может быть, твой сын использует слово «порнография» не в том смысле, в котором ты себе представляешь.
— Французам надоела утонченность и низкокалорийность, — не унимался Уоррен, — им только об этом и твердят весь день. Готовь на пару, овощи отваривай, рыбу запекай, воду пей с газом. Мы снимем с них чувство вины, мама, мы дадим им жирного, сладкого, вот чего они от нас ждут. Они пойдут жрать к нам, как ходят в бордель.
— Поосторожней со словами, паренек! При отце ты бы не посмел так говорить.
— Папа со мной согласен. В Кань я застал его как-то за изображением типичного американца, людям только того и надо было, они чувствовали себя рядом с ним просто гениями.
Продолжая слушать разглагольствования сына, Магги добавляла последние штрихи к картофельному салату по-мексикански, перемешивала салат «Цезарь», сливала воду из зити и заливала их томатным соусом. Уоррен попробовал еще дымящуюся макаронину прямо из огромного салатника из прозрачной пластмассы.
— Паста отличная, но она выдаст нас, мам.
— ?
— Они догадаются, что, прежде чем стать американцами, мы были итальяшками.
С крайне озабоченным видом на кухню влетел Фред, Уоррен и Магги смолкли. Точно так же, как сын, он схватил макаронину, вдумчиво разжевал ее, кивнул жене и спросил, где мясо, которое ему потом надо будет жарить. В этот раз он мясо не покупал и поэтому рассеянно оценил товар взглядом, прикинул несколько стейков на руке, принюхался к фаршу. На самом же деле он покинул кабинет, чтобы дать себе время обдумать один упорно не дававшийся ему пассаж.
Слово, которое я ненавижу больше всего на свете, — это «раскаявшийся». Меня называют раскаявшимся — я стреляю в упор. В тот день, когда я произнес клятву и стал стучать, всем этим судьям хотелось, чтобы я склонил голову и запросил о пощаде. Хуже попов эти судьишки. Чтоб я раскаялся в своей жизни? Если б можно было прожить ее заново, я бы повторил все, по-настоящему все, разве что кроме двух или трех ловушек в самом конце. Говорят, у французов слово «покаяние» — «repentir» — происходит от слова краска, перекрасить — это когда художник решает переписать свою картину поверх прошлой. Ну, скажем, я так и сделал, замазал шедевр дрянью, на этом мое раскаяние и кончается. Раскаявшийся человек хуже эмигранта, который не будет чувствовать себя дома ни на той земле, которую покинул, ни на той, что его приняла. Не дружить мне больше с братьями-разбойниками, а честные люди со мной сами водиться не станут. Поверьте, раскаяться — хуже всего.
Фред пробуксовывал на определении слова «раскаявшийся» и понимал, что излагает тяжеловесно, неловко, но был по большому счету не в силах что-то изменить. Однако он чувствовал тут параллель со своей жизнью — очень точную, очень четкую.
— Я встану за гриль часов в шесть, — сказал он, — надо закончить главу.
Он с самым серьезным видом вернулся к себе на веранду, куда сегодня вечером доступ для публики будет закрыт.
— Главу? Он что конкретно имеет в виду?
— Не знаю, — ответила Магги, — но для выживания рода лучше никого в курс не вводить.
* * *Три часа спустя сад едва мог вместить соседей, которые не пропустили бы происходящее ни за что на свете. Все готовились гулять допоздна и в полную силу насладиться необыкновенно теплым для этого времени года вечером, идеальной погодой для садовой вечеринки. По такому случаю были предприняты даже некоторые усилия по части гардероба — женщины обновили летние платья, белые и яркие наряды, мужчины облачились в лен и рубашки с короткими рукавами. Буфет, заставленный салатниками и разными соусами, был устроен в глубине сада, по обоим его краям стояло по бочонку белого и красного вина. Любопытные поглядывали на стоявший в нескольких метрах поодаль и пока еще холодный гриль, всем не терпелось увидеть, как он превратится в горнило. Магги встречала гостей радушно, направляла их к стопке тарелок, давала заготовленные ответы на ожидаемые вопросы и выражала полное счастье жить в Нормандии, столь много значившей для поколения их родителей. Она показывала дом, представляла каждого из прибывших детям, которым было дано указание по-честному делить их между собой и забавлять, как могут. Она приняла все приглашения в гости, в том числе приглашение посетить квартальную ассоциацию по борьбе с уплотнительной застройкой и записала ряд адресов. Как могли гости предположить, что скоро в их жизни не останется секретов от Магги?