21
Конвей растворялся.
Видимо, он был парализован и не мог двигаться. Но внутри субстанции, в которой он находился, шли свои медленные токи, благодаря которым биолог находился как бы в невесомости. Был момент, когда он висел внутри своей прозрачной тюрьмы вниз головой… Одежды на нем уже не было…
Моран вскрикнул, повернулся и бросился к танку.
У нас не было оружия. Специальный пункт "Положений о Космосе" запрещал Особым группам оружие. Но оружием в нашем случае мог послужить танк…
Я не зря привел выше наблюдения из жизни амеб. Сияющий холм, заключивший в себя Конвея, лежал передо мной как гигантская амеба. Может, я сумею его прорвать? Может я сумею вытащить Дага наружу?…
И пока Моран возился с двигателем танка, я со всей силой ударил кулаками по прозрачной массе. Но это была броня. Я разбил кулаки, кровь потекла по невидимой почти поверхности… А Конвей, там, внутри, растворялся!
Этот процесс начался с одежды, коснулся кожи, мускульных тканей, и когда, наконец, рядом раздался рез танка, внутри, за прозрачной броней сирен не было ничего, кроме медленно расплывающихся дымчатых пятен…
22
И почти сразу прозрачный холм стал рассыпаться. Стволы сирен встряхивались, приподнимались. Клубы газов, едких и теплых, поднялись над кусками слизи… Когда танк остановился рядом со мной, все обрело прежний вид – бурые стволы, вялые листья, камень, тишина… Томительная тишина, нарушаемая лишь рокотом наката…
На безмолвный вопрос Морана я только покачал головой. Нам не с кем было бороться! Не давить же гусеницами эти редкие заросли?..
Широкий лист, попавший мне под ногу, вдруг дернулся. Из тысячи его пор, как оспины покрывающих всю поверхность, пузырясь и вскипая, брызнула желтая жидкость. Соприкасаясь с воздухом, она превращалась в пар, и, не дожидаясь, когда он достигнет моего лица, Моран за плечо втащил меня на площадку танка. Нежные хлопья уже касались гусениц, когда Моран левой рукой включил двигатель и вывел танк из опасной зоны.
23
– Ты уверен, что нам следует ждать? – спросил я Морана.
Это было на следующий день. Океан лежал перед нами дымный, плоский. Его отсветы слепили глаза. Со стороны колонии неслись скрипы и шорохи.
– Да. Мы должны ждать.
– Чего? Ведь Конвей не вернется…
– Не спрашивай меня сейчас.
– Я думаю, Франс, нам следует вернуться на бот.
Моран помолчал и вдруг спросил:
– Ты, правда, думаешь, что они, – он, конечно, имел в виду сирен, – не жители Ноос?
– Я допускаю это.
– Шумы, которые мы перехватили на орбите… Странный кратер с его оснащением, похожим на гигантскую направленную антенну, на радиомаяк… Это нападение, которое можно сравнить с желанием Конвея взять для анализа лист сирены… – Моран покачал головой: – Мы не имеем права возвращаться, пока не выясним – с чем мы имеем дело? И чем это может угрожать нам всем?
– Франс, – мягко сказал я, – тебя мучает то, что мы потеряли Конвея. Но ведь мы действительно ничем не могли ему помочь. К тому же, пытаясь срезать лист, – а он, наверное, пытался сделать это, – он явно спровоцировал сирен на нападение…
– Не это главное, Хайдари. Я не могу понять – зачем они взяли Конвея?
– Взяли? Что за бред, Франс? Они не взяли, а убили его!
– Ты так в этом уверен?..
– Черт возьми, неужели они дезинтегрировали его только затем, чтобы где-то тем, – я ткнул кулаком в небо, – восстановить вновь? – меня ошарашила эта мысль.
– Вряд ли они будут его восстанавливать… Хотя, кто знает… – сумрачно заметил Моран. – Попробуй взглянуть на сирен не как на живые существа, а как на некую анализирующую аппаратуру. Возможно, каждая сирена лишь производное открытых нами спор… Такие споры нетрудно забросить в атмосферу любой планеты. Размножившись, сирены начинают наблюдение за всем, что творится вокруг, и с помощью кратера-передатчика передают информацию своим настоящим хозяевам. Только так можно объяснить нападение на Конвея. Они хотели узнать – что это? И они растворили его, добравшись, возможно, до самой сути человека. Не забывай, что, в конце концов, вся информация, необходимая для постройки таких существ, как мы, собрана всего в одной клетке, не превышающей пятнадцати кубических микронов и состоящей почти целиком из ядра ДНК. Любой разум, владея подобной информацией, может понять – как и из чего строится человек…
– Но ведь это не значит, что этот разум может понять – для чего создан человек!
– Может быть, – негромко сказал Моран. – Но это не жизнь, Гомер. Я уверен, это не жизнь. Мы имеем дело с радиомаяком, с наблюдательной станцией. А настоящий разум, та, иная цивилизация, которую мы ищем, она где-то там, – и Моран, совсем как я, ткнул кулаком в небо.
В очках Морана я увидел свое отражение. С глубоко запавшими глазами, осунувшийся, я совсем не походил на того человека, что еще вчера весело разговаривал с Дагом Конвеем…
24
После этого разговора прошло две недели. Наступил сезон дождей. Унылое плоскогорье истекало ручьями. Со стороны взбесившегося океана рвались на сушу гигантские смерчи. Они извивались над пенящимися воронками, будто обшаривая их края щупальцами, и с грохотом разбивались на узких скалистых мысах.
В одну из таких бурных ночей колония сирен исчезла.
– Они ушли, Гомер! – этими словами разбудил меня Франс Моран.
– Ушли? Как они могли уйти? – изумился я. – Ведь их корни были буквально ввинчены в камень!
Моран, как мальчишку, потащил меня за собой. Пригибаясь под порывами ветра, захлестываемые дождем, мы обшарили весь берег. Сирен не было…
Только когда по приказу Морана автоматы с бота повесили над плоскогорьем пару телевизионных зондов, мы увидели на экранах странные образования, сползающие с холмов, выбирающиеся из подземных пещер, даже переправляющиеся с островов. Сцепившись в нечто единое, сирены как на воздушных подушках ползли в одном четко прослеживающемся направлении – к открытому Мораном кратеру.
– Гомер, – сказал Франс, – кажется, я понял, что происходит.
– Некто сверху решил эвакуировать свою аппаратуру, – предположил я не без иронии. – Он тоже ратует за осторожность…
– Следует переключить все автоматы бота на запись и расшифровку сигналов, – торопливо сказал Моран. – Я уверен, что мы будем присутствовать при уникальном радиосеансе. И этот радиосеанс будет посвящен нам. Хозяева этих машин, Гомер, получили от сирен информацию. А это значит, – медленно заключил он, – что они открыли человека!
25
Несмотря на бешеный ливень, ветер, грозовые разряды, мы достигли кратера в тот же день. Телезонды продолжали полет, и мы могли следить за всем, что творилось в кратере. Каждая дыра в его склонах, все свободные от металлических полос зоны были заняты сиренами, устремившими листья ввысь. Зеркально отшлифованные стены сияли от странных вспышек. Несмотря на ливень, на гребнях близлежащих вершин наросли горы льда. Эфир Ноос разрывался от атмосферных разрядов.
Когда автоматы разложили записанную бурю по спектрам, мы услышали низкий гул. Тревожный, глубокий, он с удивительным постоянством повторялся через каждые сто пятьдесят секунд… Позже, уже на Земле, я видел и графическую запись гула. Но как не походила он на то, что мы слышали!..
И я невольно вспомнил слова Конвея, так восхищавшегося пением сирен:
– Гомер! Разве Одиссей приказал бы привязать себя к мачте, если бы сирены, вместо концерта в несколько голосов, просто подсунули ему партитуру своих песен?..
26
Но я еще раз побывал среди сирен.
Дождь стих, небо прояснилось… Выбравшись из танка, я прошел к зарослям, не вместившимся в кратер, и сразу заметил, что мое появление "удивило" сирен. До этого неподвижные, они распустили плоские листья, заныли, затрещали, и я увидел, как заискрилась бахрома металлических игл, покрывающих их поверхность. Осторожно, будто боясь испугать сирену, я прикоснулся пальцами к иглам, ожидая разряда… Но ничего не произошло.
Осмелев я провел ладонью по стеблю. Сотни игл, оказавшиеся на ощупь теплыми и эластичными, приподнялись и влажно охватили руку. Я почувствовал мелкие уколы, но сирена тут же потеряла ко мне интерес.
Я шагнул вперед, стараясь не наступать на распластанные по камням листья, и они, словно их кто-то предупредил, раздвинулись. Уже не думая об опасности, я сделал новый шаг. И опять листья раздвинулись, приглашая меня к чему-то неведомому,
– Гомер! – услышал я из наушников голос Морана. – Где ты находишься? Я не вижу тебя.
Я помедлил с ответом.
– Гомер! Слышишь меня? Отзовись!
– Слышу, Франс, – отозвался я. Но, видимо, Моран меня не услышал.
– Гомер! – продолжал он звать. – Гомер!
Я перестал откликаться. У меня не было на это времени. Но Моран не умолкал. Наушники продолжали хрипеть:
– Гомер! – услышал я из наушников голос Морана. – Где ты находишься? Я не вижу тебя.
Я помедлил с ответом.
– Гомер! Слышишь меня? Отзовись!
– Слышу, Франс, – отозвался я. Но, видимо, Моран меня не услышал.
– Гомер! – продолжал он звать. – Гомер!
Я перестал откликаться. У меня не было на это времени. Но Моран не умолкал. Наушники продолжали хрипеть:
– Гомер! Я вижу движение среди сирен. Где ты?
Он явно видел ту часть колонии, в которой находился я…
А сирены вдруг замолчали.
Ни треска, ни скрипа, ни шороха.
Влажный туман, признак приближающегося дождя, поплыл над ущельем. Я повернулся лицом к близкой обрывистой стене кратера и сразу услышал отраженный от нее голос Дага Конвея:
– Гомер!
Он окликнул меня тек спокойно, будто мы все это время шли рядом. И именно это спокойствие потрясло меня. Страх, смешанный с радостью, охватил меня. Похолодев, я повернулся, но Конвея нигде не было. Только ближайшие сирены крутили бурыми воронками стеблей, будто хотели вывинтиться из камня.
Но если не было Конвея, голос его был. Живой, явственный голос, который я ни с чем не мог спутать…
– Гомер!
Я наклонился, потом присел на корточки. Передо мной были голые стебли и голый камень. Если сирены и впрямь могли воспроизводить человеческие слова, я не мог понять – как они это делают? Ни губ, ни языка, ни гортани у них не было. И я вдруг вспомнил слова древнего мифа: "Своим волшебным пением сирены увлекают путешественников. Путешественники идут на чарующий звук голосов и попадают в объятья хищниц…"
Теперь голос Конвея раздавался в стороне. Он замирал, удалялся, но был все так же явствен. Не знаю, что толкнуло меня, но, уже не боясь, не соблюдая осторожности, я пошел вслед за голосом, пригибая стволы сирен, наступая на широкие листья. Время от времени меня било электрическими разрядами. Я судорожно вздрагивал, но продолжал идти.
– Гомер!
Теперь меня звал Моран. Я остановился.
– Гомер! Возвращайся к танку. В районе сирен повышается радиоактивность.
– Слышу тебя, – шепнул я в микрофон, и на этот раз Моран меня услышал.
– Черт побери! – с облегчением выругался он. – Немедленно возвращайся.
– Иду, – сказал я.
Теперь я шел уверенно. Теперь я не боялся ни разрядов, ни газовых пузырей Ибо сирены, действительно, не были живыми существами. Аппараты. Мертвые роботы. Служители маяка. Все, что угодно, только не жизнь! А поскольку эта аппаратура уже взяла свое от человека, ей не было нужды во мне. Ни Моран, ни я ее больше не интересовали. Они взяли у Конвея все, и вызвать к нам интерес могли их заставить лишь их неведомые разумные хозяева.
Но если Ноос, думал я, впрямь является маяком какой-то цивилизации, значит, насаждение жизни в Космосе не является чем-то исключительным?.. Наверное, так… Ведь существовала у нас в свое время идея переделки атмосферы Венеры. Надо было лишь забросить туда некоторое количество одного из видов водоросли хлореллы. Размножаясь в насыщенной молекулами СО3 атмосфере Венеры, хлорелла за короткое время могла обогатить ее кислородом…
А жизнь… Что ж… Никто еще не сумел провести четкую грань между жизнью и нежизнью… Не исключено ведь, что успехи некоей цивилизации в области молекулярной биологии и кибернетики могли привести к столь коренным изменениям биологических характеристик, что деление на "жизнь" и "нежизнь" попросту потеряло смысл… А эти неведомые хозяева сирен?.. Чего ждали они от своих машин, заброшенных на далекую Ноос? Действительно встречи с разумом? Или им было все равно, что они встретят?.. Нет, наверное, не все равно… Разум всегда стремится к разуму. И сейчас, расшифровав человека, они должны были начать поиски нас. Ибо трудно все-таки предположить, что эти неизвестные нам существа могли ошибиться, как предполагал Моран. Ошибиться, придя к мысли, что интерес представляет не сам человек, а его генетический код, бессмертная клетка… Они должны были понять нашу природу! Они должны начать поиски!
27
Мы дождались корабль Второй межзвездной на орбите.
Связавшись с Землей, капитан корабля – астронавт Дягилев – приказал уничтожить все следы нашего пребывания на планете. Но рабочий бот был оставлен на орбите. В его центральном отсеке химики экспедиции установили титановый щит с графическим изображением протона и электрона с горизонтальной чертой между ними – символом радиолинии 21 см. Эта находка, конечно, не явится еще хозяевам сирен приглашением посетить Землю, но она им еще раз напомнит: кто бы вы ни были, во Вселенной вы не одни!
28
И я продолжаю утверждать, что случившееся на планете Ноос на было случайностью. Рано или поздно мы должны были встретить след разума. И мы его встретили… Что же касается потери Конвея… Путь познания никогда не был прост. Постигая Пространство, Энергию, Поле, Время, люди разбивались в скоростных установках, задыхались в батисферах, сгорали в космических кораблях. Но эти жертвы не были бесцельны. Они вели человечество вперед. Только вперед!
Думая так, я стоял у экрана радиотелескопа. Серебряная лента Млечного Пути рассекала его пополам. Туманный язык, протянувшийся почти до северного его полюса, привлек мое внимание. Я спросил Морена:
– Что это?
– Радиооболочка сверхновой, – объяснил он. – Эта звезда взорвалась так давно, что от нее не осталось ничего, кроме радиооболочки.
Он помолчал и добавил:
– Через несколько часов Ноос исчезнет. А потом и Летящая превратится в точку…
Он говорил о Летящей, но я знал, что думает он о последующих миллионах лет. О будущих и уже непосредственных контактах. О сиренах и их создателях. О заселении Космоса. О причинах, толкающих людей в районы рентгеновских звезд, черных дыр, гравитационных могил, абсолютных температур и тысяч тысяч других предсказуемых и непредсказуемых опасностей… Конечно, он, Моран, знал, что можно методично, век за веком продвигаться вперед, расширяя и расширяя обжитые пространства… И все-таки… Все-таки он был человек. И как человек он понимал, что время от времени кто-то должен был спешить, а может быть, даже и ошибаться. Ибо качественный скачок в познании не приходит сам по себе. Вот почему одна секунда сегодня может необыкновенно приблизить к нам последующие миллионы лет…