– Привет, Эрик, это Ольга. Должна тебе сообщить новость…
– Хорошую или плохую?
– Очень плохую. Твою подружку убили в начале сегодняшних суток.
– Как!
М-да, иногда люди подтверждают, что они результат клонирования, во всяком случае, реакции мало чем отличаются, как и набор слов при этом.
– Как – не знаю, – ответила Ольга. – Только что у Рогозина были менты… то есть из полиции. В общем, до тебя они тоже доберутся, так что позаботься об алиби.
– Интересно, каким образом! – вскипел он. – Нет у меня алиби и быть не может. Я в поездке, возвращаюсь домой, машину перегонял. Один папочка решил сделать подарок дочери…
– Ну, вот, отец и подтвердит…
– Не подтвердит. Машину я забрал у него неделю назад, поставил ее в гараж, мне привалила еще одна халтурка. А ее папа с мамой уехали отдыхать в теплые края, я и не переживал, мне надо было доставить тачку к дню рождения.
– Значит, вернись, возьми справку у дочери, что пригнал ей машину, и завизируй в местном отделении полиции, – отрубила Ольга. – Придумай что-нибудь, сейчас всех, кто ее знал, будут прессовать, нас уже подозревают.
– Меня за что? За то, что трахал ее?
– Не знаешь их? Извини, мне некогда.
Она услышала, как Эрик чертыхнулся, и отключила телефон. В конце концов, ту оплошность, когда проболталась о нем, она исправила.
Что делает неумеха, если перед ним ставят овощи и принуждают нарезать салат? Он старается. Из-под ножа вылетают эстетичные кусочки – ровные, один в один, правда, старание отражается на времени, которого требуется в два раза больше. Артем, одетый по-домашнему в спортивный костюм, сосредоточенно резал парниковые огурцы с помидорами, София в халатике жарила мясо. Он молчал, зато она успевала готовить, мыть и подбрасывать ему овощи, отправлять в рот кусочки огурчика, а также метать громы с молниями:
– Эта страхолюдина, как выразился Борька, меня развела, брала интервью, а выдала другой материал! Жаль, не видел ты ее. Представь скелетообразное существо. Плоское, с жидкими волосенками неопределенного цвета, выступающей вперед челюстью, впалыми щеками. Три часа эта Вита ездила по моим ушам, позиционируя себя Мисс Вселенной. Откуда такое самомнение? В зеркало, что ли, не смотрится? Или оно у нее кривое? Рисуясь передо мной, она преподнесла вымысел в режиме реалити-шоу. Борька прав, от убогих держаться нужно подальше, нормальные люди вызывают у них нервный тик… Почему ты молчишь?
А где там было вставить слово? К тому же слушать разъяренную женщину большое наслаждение, в интонациях появляются новые ноты, то вверх скачут, то вниз, в общем, музыка. Артем усадил Софию на колени, поцеловал ее в шею и оправдал свое молчание:
– Я не могу делать два дела сразу, только одно. Смотри, красиво?
У Софии вытянулось лицо: он додумался в салатнице соорудить пирамиду. Слой огурцов, слой помидоров и так далее, полоски болгарского перца – вокруг, а вот зелени в этом сооружении места не нашлось, Артем и резать ее не стал. Но рядом на столе красовалась другая горка…
– А почему у тебя столько отходов? – ахнула София.
– По размеру не подошли.
– Артем, – всплеснула она руками, – это же салат! Мы с тобой в трубу вылетим, если половину продуктов будем выбрасывать. А как прикажешь поедать твой шедевр?
– Вилкой.
И завершил спор поцелуем такой длины, что только специфический запах привел обоих в чувство, София оттолкнула Артема, панически соскочив с его коленей:
– Мое мясо! Картошка! – Она смахнула крышку со сковородки, та грохнулась на пол, и по кухне поползли концентрированные ароматы сильно зажаренного мяса, и раздался треск. – Немножко пригорело, но сверху вполне… А все из-за тебя. Сколько раз просила не целовать меня на кухне!
– Извини, сегодня ты не напомнила, а у меня память неважная. Можно, я выпью водки?
– Пей. – София поставила на стол тарелку с рагу, вздохнула: – Чтобы это проглотить, да, понадобится помощь типа водки. Может, обойдемся холодными закусками?
– Ни в коем случае! – придвигая к себе тарелку, запротестовал Артем. – Из твоих рук – хоть яд.
И вдруг телефон! Как разрыв гранаты. София уже знала, кого означает данная мелодия – похоронный марш, естественно, она повесила нос:
– Сейчас ты снова оставишь меня одну с подгоревшим рагу и поедешь спасать Лику.
– Не мечтай. Я и трубку не возьму.
Он приложился к рюмке, закусил помидором, венчавшим пирамиду в салатнице, подмигнул Софии, но похоронный марш раздался снова, Артем схватил мобильник:
– Все, выключу, чтоб не действовал на нервы…
– Не надо, – остановила его она. – Вдруг позвонят по делу, тебя же и ночью могут вызвать. И вообще… ответь. Неужели не найдешь, что сказать?
А ведь она права. Не только нужно ответить, но и пора поставить жирную точку, причем не соблюдая правил хорошего тона. Впрочем, с хорошим тоном и так была напряженка, но ситуация дошла до пика. Артем включил громкую связь, он ничего не собирался скрывать от Софии, положил мобильник на стол и зло рявкнул в трубку:
– Слушаю, Валерия Михайловна.
– Артем, мне нужно поговорить с тобой… – начала было мать Лики, но он невежливо перебил ее:
– Хватит разговоров. Почти три месяца я только и делаю, что поддаюсь на ваши уговоры. Почему я должен бросать женщину, которую люблю, и мчаться среди ночи к вашей дочери, которую видеть не могу? Вы не сдержали обещание показать Лику врачам…
– Но ты же знаешь, какая она изворотливая…
– Вот и мучайтесь с ней сами, а мою жизнь оставьте мне.
– Артем, я прошу только о встрече. Без Лики. Много времени не займу, скажи, куда приехать…
– У меня нет ни времени – я работаю по убийству, ни желания, потому что знаю, что вы скажете. Сами караульте ее и обязательно лечите, иначе свихнетесь. Прощайте.
Артем все же выключил телефон, выпил вторую рюмку и отправил в рот кусок, покрытый со всех сторон черной корочкой. Пожевав, он удовлетворенно и в какой-то степени демонстративно крякнул, показывая Софии, что смерть от канцерогенов ему не грозит, наколол на вилку еще один кусок. Ну и она решилась попробовать, выяснилось, есть можно – за неимением ничего другого.
Но звонок матери Лики оказался хуже желчной статьи в газете, он внес в атмосферу идиллии негативную ноту, которая зависла между ними, издавая угрожающую вибрацию. Лика больна любовью – это звучит по-идиотски, мелодраматично, в общем, пошлятина, однако данные определения применимы, когда смотришь сериал, а когда это касается тебя, сие пахнет драмой. И довела Лика свою болезнь до абсурда, мол, подайте мне Артема, без него умру по собственному желанию – не буду пить, есть, выброшусь из окна. Нормально? А что делать Софии? Трудно жить с сознанием, что твоего мужчину в любой миг могут от тебя оторвать (а случалось так не раз), надавив на его порядочность, жалость, человечность и прочую моральную фигню, придуманную явно психически нездоровыми лоботрясами. Заботились они в первую очередь о себе, ведь это им нужно было понимание, внимание, жертвы. Лика из того же числа, чтобы ей было хорошо, Артем обязан пожертвовать собой, Софией, их совместным счастьем. Но пора уйти от Лики, оба думали о ней, София решила сменить тему:
– Ты согласен, что она написала неправду? Мои романы…
– Классные, – подхватил Артем, его тоже давила пауза, заполненная Ликой. – Я серьезно. Понимаешь, сейчас нет авторитетов… Я не об уголовниках говорю, хотя и в этой среде авторитеты падают, а это уже показатель, что везде пошло что-то не так. Авторитет – это планка, на которую равняются, и если кто-то смог ее перепрыгнуть, он автоматически устанавливает новый уровень. Следующий смельчак будет пытаться допрыгнуть до него и в случае удачи тоже установит новый уровень. Так должно быть, тогда происходит развитие. А когда планки нет – не к чему стремиться, прыгать некуда, поэтому размножается ровное поголовье без большой цели, это входит в привычку – ничего не предпринимать, не утруждать себя. И вдруг ты имеешь наглость выделиться из общего поголовья, а твоя журналюга не смогла, хотя наверняка хотела и хочет, поэтому тебя закидала мифами о себе… нет, мечтами! Вите страшно хотелось, чтоб было так, как она рассказывала: Би-би-си, куча мужиков, она вся крутая, ее боятся даже власти. Но ты же ей не поверила?
– Нет, конечно, – фыркнула София. – Мне даже жалко ее стало.
– И она заметила, что ты не веришь. Потом отомстила за свою же несостоятельность, которая от тебя не укрылась, иначе она написала бы интервью, как договаривалась. А все потому, что у нее нет внутри авторитетной планки, нет разницы между «можно» и «нельзя», «хорошо» и «плохо».
– Какой ты умный, – сделала открытие София.
– С уголовниками пообщаешься, не такого наслушаешься. Среди них встречаются подкованные экземпляры, редко, но попадаются. В основном среди старых уголовников…
У него-то планка есть, поэтому между ними стоит Лика, как осиновый кол, вбитый в грудь вампира. А у Софии есть? Во всяком случае, герои ее книг живут с понятиями морали, и, несмотря ни на что, то есть на уничижающую статью, после которой падает авторский кураж, София…
У него-то планка есть, поэтому между ними стоит Лика, как осиновый кол, вбитый в грудь вампира. А у Софии есть? Во всяком случае, герои ее книг живут с понятиями морали, и, несмотря ни на что, то есть на уничижающую статью, после которой падает авторский кураж, София…
Пишет свой детектив
Илларион решил потратить обеденный час на важное дело и заручиться обещанием Настеньки. Собственно, со старой службой покончено, с завтрашнего дня он приступает к обязанностям судебного писаря, можно не возвращаться в контору. Но аккуратность ценится в любом ведомстве, а репутация дорогого стоит, ведь Илларион намерен делать карьеру и дальше, посему для полной передачи дел новому писарю обязан вернуться. И вот он в магазине, жаждущий положительного результата, однако сразу-то не выложишь: так, мол, и так, сразу неловко, надо по-умному.
Настенька в голубой закрытой блузке с пышными рукавами и длинными манжетами почти до локтя, в синей узкой юбке, такая прекрасная, слушала его с немалым изумлением, не понимая, куда он ведет. Она, конечно, не ждала его днем, но отчего не послушать, если покупателей нет? Когда же кто-то заходил, девушка извинялась и посвящала себя клиентке, это лишний раз подтверждало, что она достойная девица, воспитанная и прилежная. На Иллариона нашло вдохновение.
– Настасья Назаровна, представьте… – сказал он, волнуясь, когда чертова покупательница ушла, так ничего и не купив, но отняв драгоценное время. – Представьте душу, которая заточена в темнице, ей тесно и одиноко. Житейские удовольствия с мирскими заботами не завлекали ее в сети, потому как она ждала чуда. И вот чудо случилось: однажды весною ниспосланный на землю ангел, божественную природу которого не успели исказить человеческие пороки…
– Вы странно изъясняетесь, непонятно, – заметила она.
– Что же тут непонятного, Настасья Назаровна? Вы бы поняли, ежели б занемогли, лежали на смертном одре, а ваша рука находилась бы в моей…
– Да бог с вами, я не хочу лежать… на смертном одре.
– Это я так, для поэтического сравнения. Метафора-с.
– А нельзя ли без метафор? – осторожно спросила Настенька, не желая нанести ему обиду.
– Как можно в сей час откровения, когда душа расправила крылья…
– Что за шум? – кинулась она к окну, обрадовавшись благовидному поводу прервать сию заумь. – Ничего не видно… толпа… Сударь, сходите и поглядите, что там, я не могу оставить магазин.
– Слушаюсь и повинуюсь, – с чувством сказал он, выбегая.
Честно сказать, Иллариону нужна была передышка, а то Настенька перебивала его словесный полет, в результате он забывал красивые фразы, составленные с особой тщательностью накануне.
Его не было минут двадцать, Настенька успела позабыть, что отправила Иллариона поглядеть на происшествие, и сортировала новый товар, начав с мелких вещиц. Как вдруг снова возник он, немного расстроенный:
– Представьте, Настенька, какая трагедия! Карета наехала на старика-калеку да умчалась себе. Все ветреники и бездельники виновны-с! Развлечений ищут и беду несут людям. Загубили человека и ускакали-с, каково, а?
Побелевшая девушка смотрела не на Иллариона, а на его руки и, едва он замолчал, робко спросила:
– Что это вы держите?
– Это? – Он крутанул в воздухе обычную палку, обработанную под трость. – Клюка старика. Его погрузили и увезли, а клюка осталась лежать… Я подобрал, вдруг его родные…
Он осекся, так как девушка заметалась в поисках вещей, необходимых для улицы, но ограничилась сумочкой, ринулась к выходу, потом к Иллариону:
– Куда… куда его повезли?
– В дом скорби-с… для бедных. Настенька, погодите, а магазин?..
Она вернулась, суетливо сунула ему в руки ключи:
– Закройте и дождитесь мадам…
Мишеля было не застать, он исчезал до появления сестры, возвращался поздно, с ним не удавалось поговорить. Но разве будет он слушать голос разума, то есть Марго? Она терялась, не зная, что предпринять, одновременно не хотела потерять любимого брата, а еще больше не желала, чтобы он стал несчастным. Голова Марго пухла от мыслей, ее следовало проветрить. Как? Разумеется, в прямом смысле: на конной прогулке. И какая жалость, нет, безобразие – Мишель бессовестно улизнул! С другой стороны, появилась редкая возможность остаться наедине с подполковником, если не считать денщика. Это дурно – замужней женщине радоваться уединению с мужчиной, но будет всего лишь прогулка.
И только на просторе она позабыла волнение, а слилась с ветром и даже мчалась с ним наперегонки, оставив мужчин далеко позади. Так бы и скакала всю жизнь без остановок, вперед и вперед, а вокруг чтоб ни души не было, одни поля да леса. Но мир не совершенен, живя в нем, нельзя увлекаться и забываться, иначе он беспощадно накажет. К счастью, Марго вспомнила об этом. Перестав слышать топот копыт сзади, она заставила лошадь взлететь на пригорок, чтоб стать заметной издалека. Вскоре к ней без лишней торопливости подъехал Суров, не удержавшийся от замечания:
– Не стоило вам так далеко отрываться, к тому же здесь нет наезженной дороги, на такой скорости вы могли упасть с лошади.
– Что я слышу, вы заменили Мишеля и читаете мне нравоучения? – поддела его Марго. – Успокою вас, Александр Иванович, я доверяю Ласточке, она не позволит мне свернуть шею, вы же это хотели сказать?
– Вы утомили ее, посмотрите, она взмокла. Степан, возьми Ласточку, назад поедем шагом. А вы, Маргарита Аристарховна, пересаживайтесь ко мне.
Он поставил свою лошадь вровень с Ласточкой и, когда Степан взял ее под уздцы, протянул руку… Опасный маневр, ведь одна из лошадей могла попросту отойти на шаг в момент пересадки и – Марго на земле. Но она готова по воздуху перелететь в седло подполковника, а уж с помощью его рук – делать нечего. Пересесть-то пересела, да внутри возгорелось такое пламя, что едва не спалило, но она вовремя услышала вопрос Сурова:
– Вам удобно?
– Да… – протянула Марго, думая про себя: «Черт бы вас взял, подполковник, вы будто из стали сделаны! Неужели ничего не чувствуете? Тогда вы тупица. Нужно немедленно себя отвлечь, болтать и болтать». – Признайтесь, Александр Иванович, Мишель убежал к Урсуле?
Если б Марго была экзальтированной особой, с ней случился бы обморок, и виноват был бы Суров, вернее, его голос, дыхание, касавшееся ее щеки, да и сама близость.
– Мне он сказал, что подружился с Медьери.
– Хм! Уж вы-то знаете его не хуже меня. А я так надеялась во время прогулки выведать о нем и слепой Урсуле… Впрочем, Мишель тоже слеп, ему бесполезно открывать глаза.
– По-моему, вы рано забили тревогу, Мишель один раз обжегся, теперь вряд ли потеряет голову. К тому же право выбора все равно останется за ним, как бы вам ни хотелось помочь ему в этом.
Марго не терпела, когда ей возражают, поэтому растрещалась не хуже сороки:
– Положим, обжигался он не раз, уроки не идут ему впрок. И, между прочим, он всегда делает плохой выбор – да, да, плохой. Нет, я надеюсь на благоразумие месье Медьери, который не оставит сестру наедине с Мишелем…
– Медьери влюблен в вас.
– Да? А я не заметила, – равнодушно пожала она плечами, что вообще-то являлось знаком. – Медьери меня никогда не интересовал и никогда не заинтересует.
Но Суров знака не понял, а сказал – так и вовсе чушь:
– Вы, Маргарита Аристарховна, мало что замечаете.
– Как и вы, – буркнула она упрек под нос.
И наконец Марго задала себе, пожалуй, главный вопрос, который раньше и задавать-то страшилась: если б Суров признался ей в любви, она изменила бы с ним мужу? Ужас, кошмар, но – да, да, да! У, как стыдно! И как грешно!
Несмотря на пожар в теле, дорога получилась замечательная хотя бы тем, что была длинной. И всю эту длинную дорогу Суров прижимал ее к себе, дышал в затылок и в щеку, его дыхание проникало внутрь и никуда не девалось, а копилось, копилось, заполняя Марго… Повезло, что он не видел ее лица, иначе все понял бы.
В город въехали далеко за полдень. Чтоб не дать повода сплетникам, которые неожиданно встречаются вопреки законам логики, Марго пересела на отдохнувшую Ласточку. Но окраина, куда они попали, была незнакома ей, нищета здесь царствовала безраздельно, а персоны будто сошли со страниц Диккенса. Да, их могла создать только фантазия – так Марго думала раньше, но когда увидела воочию злобные рожи, включая женские, нервно сказала:
– Мне кажется, они вот-вот накинутся на нас и съедят. Очень неосторожно мы поступили, въехав с этой стороны.
– Не бойтесь, Маргарита Аристарховна, я и Степан расправимся даже с толпой голодранцев, ежели они посмеют к вам…
– Стойте!
Не редкость, когда у женщин слова расходятся с делом, Марго приказала стоять, а сама направила Ласточку в закоулок, откуда, вытянув шею, смотрела на строение неизвестного предназначения. Ничего не оставалось делать и Сурову со Степаном, как стать рядом с ней.
– Что случилось, Маргарита Аристарховна? – не понимал ее поведения подполковник.