– Чего ты? – не понял Вовчик.
– Скоро и я стану убийцей, честное слово, – прорычал Артем, глядя перед собой. – А ты говорил, не ходи на свидание. Вон стоит.
– Кто?
– Плохая примета. Видишь, тетку в белом пиджаке?
– Это ж твоя несостоявшаяся теща.
– Вот именно. Выметайся. И позови ее.
Артем закурил, наблюдая через лобовое стекло, как Вовчик подошел к Валерии Михайловне и указал на машину друга. Она легко, а была на высоких каблуках, сбежала по ступенькам, для пятидесяти лет эта женщина и выглядит на ять, и подвижна, как девчонка, и вообще неплохой человек. Лучше б она была стервой, было б проще. Валерия Михайловна села на место пассажира, благоухая дорогими духами, и, захлопнув дверцу, повернулась к Артему, а он даже глаз не скосил в ее сторону.
– Здравствуй, Артем. Как ты?
– Честно? Когда вижу вас, мне плохо. Ну и? Опять истерика, водопады слез, угрозы броситься под трамвай? И все из-за меня, гада. Я должен ехать к Лике, чтоб ее успокоить и остаться хотя бы на одну ночь, которую проведу в кресле. Так?
Безусловно, так, потому ей и нечего ответить, а его это еще больше злило. Хотя при чем здесь Валерия Михайловна? Она просто мать, у которой единственная дочь с пулей в голове. Тем не менее, при всем уважении к несостоявшейся теще Артем был уже не в состоянии жалеть ее и подминать себя под капризы дочери, посему тоже решил помолчать, давая понять, что точка поставлена. И вдруг она выдала:
– Лика беременна.
– Что?!!
Ужин. Без свечей. Натянутый. От утреннего настроения и следа не осталось. У Бориса физия несправедливо обиженного и несчастного ребенка, его поведенческая линия выстроена так, чтобы вызвать у жены комплекс вины. Поезд ушел, но Борька упорно пытается его догнать.
– Вина налить? – Он поднял бутылку.
– Не хочу, – отказалась София, водя вилкой по тарелке.
– Ты почти ничего не ешь.
Ха, заметил! К финалу их бракованного брака он научился оказывать знаки внимания жене, юность вспомнил, что ли? И научился ли? Это же очередная уловка, чтоб вернуть все на прежние места: здесь я, здесь опять я, и там я, а вы, господа, распределитесь по краям, но так, чтоб мне не мешать. И София – дура, жила по правилам мужа, превратившись в заурядную домохозяйку, как он требовал. Зачем? Зачем потрачено впустую столько лет? А когда поняла, что так больше не может, когда начала писать и устанавливать свои порядки, Борька оказался беспомощным перед ней. Вот и сейчас: тихий, несчастный и жалкий, но это же не он, это подмена. А ведь София еще не поставила его перед фактом, только собиралась с духом, но, даже вспоминая бездарную жизнь с ним, не могла как следует разозлиться и заявить: развод! Нелегко.
– Наверное, статью про себя прочла, потому раскисла? – пытался втянуть жену в диалог Борис.
– А, и ты читал. – Она мгновенно выпустила иголки, ведь он к ее творчеству относится, мягко говоря, скептически. – И что скажешь?
– А тебе интересно?
– Оч-чень.
– Знаешь, в каждой шутке есть доля шутки, значит, в каждом негативе есть и рациональное зерно.
– То есть ты на стороне журналюги?
– А ты хочешь только положительные отзывы слышать? Люди-то разные, восприятие у них разное… Ты куда?
– К любимому мужчине – компьютеру, – уходя, бросила София. – По крайней мере, он молчит по поводу моих книг.
Не получилось перепрыгнуть семилетнюю планку, не взяла высоту, а трамплин был. М-да, Артем прав, не так-то просто разрубить узел, если есть внутри авторитетная планка из «можно» и «нельзя». Что ж, на сегодня осталась еще одна попытка…
История, которая продолжится так
Марго из седла наблюдала за осмотром трупа, сверху-то обзор лучше. Третью девицу обнаружили за городом в балке, куда нога человека добровольно не ступит. Взрослого человека, но не детворы, которая пролезет в любые щели и сунет курносые носики во все закоулки. Балка заросла кустарником, в том числе и колючим, потому туда неудобно пробраться, да и незачем, а с наступлением жарких дней в балку еще сползаются змеи. Что там понадобилось ребятне? Неизвестно. Но именно они наткнулись на труп, лежавший на дне. Для удобства полицейские расчистили саблями склон и место вокруг девицы, была надежда, что на этот раз преступники все же оставили какой-никакой след.
Девица лежала ничком, по волосам, фигуре и ситцевому платью можно было легко угадать, что она молода. Зыбин не соизволил спуститься к трупу, ведь потом пришлось бы подниматься по крутому склону и почувствовать всю слабость преклонного возраста: одышку, сердцебиение, усталость в ногах. Он стоял на краю и давал указания, а осматривал труп Чиркун. Наконец мертвое тело перевернули на спину, тут уж Марго не удержалась от комментария:
– Как же она молода! Совсем девочка…
– Должен заметить, сударыня, первые две тоже были не старухами, – сказал Зыбин, у которого зримо портилось настроение, ведь дело не двигалось с места и обрастало новыми трупами. – Ну, что там, Федор Ильич?
– Все в точности, как и первые разы, – откликнулся тот. – Вена разрезана, крови на одежде нет, имеются кровоподтеки на руке…
Было и отличие: у этой широко раскрыты бесцветные глаза, искаженное лицо, казавшееся маской боли и муки. Вдобавок чудилось, что девушка вовсе не мертва и смотрит прямо на тех (с упреком и негодованием), кто стоит на краю балки. Впечатление совершенно жуткое, во всяком случае, Марго засомневалась: мертва ли она? Скорей всего, особым образом падал свет на дно балки, отчего труп приобретал фатальный вид. По коже пробежал суеверный холодок.
Полицейские уложили девицу на плащ-палатку и вытащили наверх, за ними поднялся и Чиркун:
– К сожалению, господа, улик нет-с.
– М-да… м-да… – побивая кулаком ладонь, задумчиво произнес Зыбин. – Ну, теперича надобно позвать дядюшку, что племянницу потерял. На опознание.
– Когда? – поинтересовался Кирсанов, который был тут же.
– Да завтрева, голубчик. С утра поезжай за ним, а также… – Зыбин поднял указательный палец, – жену его привези, поглядеть на нее хочу. Поторопись, а то девица протухнет, придется захоронить ее, как и первых двух, в безымянной могиле да за казенный счет. Что за напасть, а? Ведь нигде ничего подобного нет! Ну, кражи… ну, много краж, а у нас труп за трупом. Прославимся, нехорошо-с прославимся! М-да, господа, для нас дело чести отыскать душегубов.
– Виссарион Фомич, – подъехала ближе Марго, – вы разрешите мне присутствовать при опознании?
Он находился в расстроенном состоянии, был зол, но ее сиятельству не нагрубишь, выместив на ней гнев, посему Зыбин, шумно втянув носом воздух, ограничился брюзжанием:
– Да нет ничего занимательного в нем, сударыня, это вам не представление заезжего шапито-с, а довольно скучно, время будет потрачено зря…
– Так можно или нет? – сдерживая усмешку, ибо раскусила его, переспросила она.
– Ну, коли желаете…
– Желаю, желаю, – заверила Марго.
– Тогда утром-с… Эй, поганые ваши рожи! – налетел Зыбин на полицейских, преобразившись в свирепого начальника. – Чтоб ни одна душа не проговорилась про трупы девиц! Коль пойдут слухи по городу, я вас всех оштрафую за недозволенные речи, нагоняющие страх на народ!..
– А коль проговорятся отцы ребятни, что нашли сей труп?
Вопрос задал полицейский, без сомнения недавно поступивший на службу и еще не знавший толком, когда, у кого и что можно спрашивать. Беда с низшими чинами: жалованье небольшое, текучесть, напротив – велика, отбора не проходят, потому ответственность невысока, да и глупцы с пьяницами не редкость. А надо делать жесточайший отбор при поступлении новичков – это позиция Зыбина, который нашел, на ком оторваться. Он подступил вплотную к молодому мужчине и сунул ему под нос кулак:
– Проговорятся? А это видал? Вы-то для чего в полиции служите? А чтоб порядок блюсти, чтоб лишних слухов не водилось, чтоб тайны полицейские оставались в стенах наших, а языки ваши – за зубами-с, когда хотят задать глупый вопрос. Прошу прощения, мадам, дураки-с…
Зыбин слегка поклонился Марго – лишь бы дань вежливости отдать (в такие минуты она ему страшно мешала) – и отправился к коляске, заорав:
– Кирсанов! Кирсанов!
– Слушаюсь, ваше высокоблагородие! – подлетел к нему тот.
– Новичков из низших чинов на труп не брать!
– Слушаюсь…
Полицейский обиженно хлопал глазами, наверняка так и не догадавшись, в чем же будет его вина, если проболтается один из мужиков.
– Грубый человек, – осудил Зыбина Суров. – Интересно, а что же должен сделать полицейский?
– Да всего лишь припугнуть мужиков, чтоб не вздумали рассказывать о девице в балке, – хохотнула Марго. – Меня, право, удивляет, почему вы-то, Александр Иванович, задали этот вопрос.
– Видимо – оттого, что я не полицейский, а военный, сударыня.
– Кстати, вы как думаете, на что похожи эти убийства?
– На убийства, сударыня, – заулыбался Суров, глядя на нее с отеческой нежностью.
– Видимо – оттого, что я не полицейский, а военный, сударыня.
– Кстати, вы как думаете, на что похожи эти убийства?
– На убийства, сударыня, – заулыбался Суров, глядя на нее с отеческой нежностью.
Случалось, он злил Марго без причин, примерно как сейчас, и не догадывалась она, что в этом схожа с Зыбиным. Причиной ее злости стала белозубая улыбка Сурова и отческий взгляд, будто Марго калека из приюта, нуждающаяся в опекунстве.
– Хм, – фыркнула она высокомерно, – будто я этого без вас не знаю! Мне чудилось, человеку, видавшему смерть не раз, как никому знакомы способы и цели тех, кто убивает хоть на поле брани, хоть в мирной жизни.
– Сравнение это, сударыня, неуместно. Да, на войне убивают – и весьма жестоко, но там есть цель, есть страстное желание выжить, а здесь я не вижу цели. Девицы слишком молоды, чтоб причинить кому-то вред и жестоко за то расплатиться.
– Но цель-то должна быть!
– Должна. И она есть. Однако мы ее не видим.
Теперь и Наташка все звуки за дверью воспринимала враждебно и вжималась в стену точь-в-точь как Арина. Она молилась неистово, беззвучно шевеля губами и надеясь на чудо, но, очевидно, чудеса обходят стороной сирот. Наташка пробовала добраться до оконца, подпрыгивала, пытаясь ухватиться за решетку, иной раз ей удавалось зацепиться, она повисала, умудряясь даже дергать за нее, раскачиваясь. Прутья были крепкими, вделаны в стену намертво и не поддавались усилиям выломать их. Обессилев и отчаявшись, она горько плакала.
Поздно ночью, хотя Наташка не знала, который шел час, внесли новую девицу, скинули ее на пол и захлопнули дверь. Еще одна живая душа, пока живая. Впрочем, это было знамение, что Наташкина очередь близко, но завтра, если она доживет, можно попробовать вдвоем выломать решетку. Нет, нужно пробовать!
– Ты кто? – не стала она тянуть со знакомством. – Как тебя зовут?
– Ася. А ты кто?
– Наташка. Где тебя забрали?
– На улице, – всхлипнула девушка, подползая к ней. – Я бежала домой, работаю сиделкой у старой барыни, ее родные обещали мне оказать содействие в поступлении на фельдшера, и вдруг… Кто они?
– Не знаю.
– А что хотят от нас?
Настал миг выбора: сказать девушке или по примеру Арины не пугать ее заранее, дать какое-то время пожить без страха? Молчать – значит, покорно ждать смерти? Наташка сделала правильный, на ее взгляд, выбор:
– Убить нас хотят.
– За что?! – вскрикнула Ася.
– Не знаю! Будем ждать рассвета.
– Зачем?
– Посмотришь. А сейчас спи, набирайся сил.
Ася улеглась на тюфяк и горько плакала. Ну, пусть поплачет, решила Наташка и рассказывала ей об Арине. Должна же она знать, что милости ждать глупо.
Зыбин со вчерашнего дня не подобрел, был надут и хмур. Что это, как не переживание за дело, которому служишь? Поэтому у Марго нашлось несколько успокоительных и ободряющих слов для него.
– Да будет вам терзать себя, Виссарион Фомич, все одно вы и только вы найдете убийц, я уверена в этом.
Физия Зыбина разгладилась, да и кто же останется равнодушен к лести? Впрочем, грань между лестью и подлинной умелой оценкой способностей тонка. А каждый человек жаждет признания, Зыбин не исключение, к тому же достоин признания с восхвалениями.
– Так ведь три трупа, матушка, – забрюзжал он. – Три! Куда ж больше-то? Кому понадобилось лишать жизни юных дев? А коль не знаешь кому – как напасть на след? Вон Федор Ильич и тот разводит руками, ибо не понимает, зачем из девиц выпустили кровь. А ведь все выглядит так, будто кровь собирали-с! Оттого и чиста одежда. Нехорошие дела творятся, его превосходительство велел дело раскрыть немедля, а как?!
Откровенничал он крайне редко, Марго просто таяла в эти моменты, потому что дело его считала увлекательным и мечтала стать ему постоянной и полезной помощницей. Если б она не являлась графиней и была мужчиной, поступила б служить в полицию.
– А не расставить ли ловушку, как прошлый раз? – осенило ее. – Заставим мою Анфису ходить ночью по городу, авось встретит она убийц.
– Прошлый раз мы примерно знали, кому готовим западню, да и то едва не погубили вашу горничную. Нет, не могу я подвергать смертельной опасности Анфису.
Вошел Кирсанов, поклонившись Марго, доложил, что привез Балагановых, Зыбин велел завести обоих в кабинет. Супруги остановились у порога, прижавшись друг к другу и со страхом таращась, будто им уже присудили каторжные работы. Наверняка любой на их месте стушевался бы под сверлящим взглядом Зыбина, а то и заподозрил себя в том, чего не совершал.
– Мы слыхали, – елейно сказал Зыбин, – пропала ваша племянница, но вы не сделали заявления в полицию, отчего так?
– Надежда у нас есть, что Наташка наша вернется, – выпалила Балаганова. – Молода, женихи так и кружат, так и кружат, погуляет девка…
Балаганов толкнул жену, мол, закрой рот, она подчинилась, ведь здесь не дом, а присутственное место.
– Так она у вас гулящая? – посочувствовал Зыбин.
– Нет, господин начальник, – угрюмо ответил Балаганов, – жена моя в заблуждение ввела вас, Наташка девушка хорошая.
– Стало быть, согласия меж вами нет, коли на одну девицу по-разному смотрите, – посетовал Зыбин. – К делу, господа. К нам в мертвецкую попала одна девушка, вас привезли, чтоб вы поглядели на нее. Ежели это ваша Наталья, заберете ее. Пройдемте, господа.
Марго с Кирсановым завершали процессию и слышали, как жена Балаганова, семенившая впереди, тихонько зашептала:
– Петя, что за мертвецкая такая, зачем нас туда ведут?
– Мертвецов там держат, – шикнул он.
Жена ойкнула, а входя в холодное помещение, заскулила, крестясь:
– Свят, свят, свят… Ой, страшно! Мне дурно…
– Держитесь, сударыня, – презрительно бросила Марго. – Мертвые не страшны, живые иной раз похуже будут.
Помощник Чиркуна пригласил супругов к телу, накрытому полотном, да застыл, скрестив на груди руки, пока Зыбин диктовал писарю, кто присутствует на опознании. Тем временем внимание Марго приковалось к Балагановой, мало того, что женщина была бледна и действительно могла упасть в обморок, она еще и тряслась, словно в лихорадке. Неужели покойников боялась до дрожи? По знаку Зыбина помощник Чиркуна поднял часть полотна и уложил его на грудь покойнице, открыв только голову.
– Не она, – хрипло выдавил Балаганов. – Нет! Не племяшка!
Последние слова он выкрикнул радостно, впрочем, это понятно. А жена его никак не отреагировала, лишь вытянув губы трубочкой, бесшумно выдохнула и забегала глазами по сторонам. На обратной дороге она слишком бойко щебетала для дамы, которая недавно была в предобморочном состоянии:
– Я и говорила, Наташка наша девка заметная, в самый возраст вошла. Ей бы все с женихами погулять, думает, в городе не узнают и не осудят, мол, не деревня. Она у нас из деревни, воли много получила от мужа моего, вот и загуляла. Попомните мое слово: вернется вскорости. Прогонит ее ейный кавалер, и она вернется. Худо будет, коли в подоле принесет, позору не оберемся…
Слушая ее, Марго шепнула спутнику, который учтиво наклонился к ней:
– Посмотрите, господин Кирсанов, что это супруга Балаганова так порочит родственницу?
– Да я за ней только и гляжу, – в тон ей ответил он. – Соседка сказывала, будто навещал ее некий господин в отсутствие мужа. Надо бы допросить тетушку одну, без мужа.
– Окажите мне любезность, сообщите, когда допрашивать будете, очень интересно послушать ее.
– А это как решит Виссарион Фомич, ваше сиятельство.
Однако Зыбин отпустил Балагановых, взяв с них слово, что опознание останется в тайне.
Последнюю ночь мертвый Макар Титович провел в доме, где вырастил внучку, которая, став взрослой, заботилась о нем, а ближе к полудню его похоронили. Убитую горем Настеньку не оставляли соседки ни ночью ни днем, а также готовили поминальный обед. Сергей оплатил большую часть расходов, ведь состояния у покойного не было, Илларион его даже зауважал, но и мучился подозрениями, что добро тот делает неспроста. Юноша жалел, что недостаточно был краток в тот роковой для Настеньки день и не добился ответного признания с обещанием руки и сердца, а теперь стало не до того.
Пришла и мадам Беата, поразив соседей девушки шикарным видом, осталась на обед, а уходя, поцеловала Настеньку в лоб и дала совет:
– Завтра в дрэгой половине дня приходи в магазин, не сиди по четырем стенам, не давай горю себя сломить, душа мо€е.
Настенька плакала и плакала, оставлять ее одну в таком состоянии было нехорошо, с другой стороны, ей требовался покой. Соседка обещала присмотреть за девушкой, после этого Сергей с Илларионом отправились домой на пролетке. Остановившись у дома Лариосика и дождавшись, когда тот спрыгнет, Сергей недоуменно произнес, видимо, эта мысль его давно мучила:
– Не возьму в толк, чего дед пошел к Настасье, ежели все уверяют, будто он выходил крайне редко, да и то далеко от дома не отлучался?