— О нет! — вырвалось у Тупяка. Болело в стольких местах, что он даже заподозрил, что каким-то образом обзавелся новыми частями тела, специально чтобы было чему болеть. — Я же только…
А затем он снова исчез.
Спальню Сэмюэла озарила голубая вспышка, за ней последовал громкий хлопок и запах пригоревшей яичницы. Комнату заволокло промозглым туманом. Сэмюэл бросился на пол (Босвелл, естественно, тоже) и осторожно выглянул из-за кровати.
Туман медленно рассеялся, и взгляду мальчика предстало зеленокожее существо в красном плаще. Существо стояло, подняв ногу и прикрывая голову руками, словно ожидая, что на него в любое мгновение обрушится удар. Удара так и не последовало, и существо осторожно посмотрело сквозь пальцы, а потом облегченно выдохнуло.
— Что за приятные перемены, — пробормотал неизвестный и начал было расслабляться.
Увы, Босвелл выбрал именно этот момент, чтобы заявить о своем присутствии, и зарычал, заставив нежданного гостя вскочить в кресло и вновь закрыть голову руками.
— Что ты делаешь? — спросил Сэмюэл из-под кровати.
— Съеживаюсь, — ответил неизвестный.
— Почему?
— Потому что всякий раз, как меня переносит в ваш мир, мне делают больно. Честно говоря, это уже начинает утомлять.
Сэмюэл встал. Босвелл, почувствовав, что существо в кресле и наполовину не такое грозное, каким показалось в первый момент, решил еще порычать в экспериментальных целях и с удовольствием полюбовался, как зеленокожая персона задрожала.
— Это не тебя только что сбил грузовик? — спросил Сэмюэл.
— Вот, значит, как та штука называется? — уточнил Тупяк. — Я не успел обменяться с ним любезностями — он вышиб меня в другое измерение. Наглец!
— Ты кто такой? — поинтересовался Сэмюэл.
— Я — демон, — сообщил Тупяк. — Тупяк, бич пяти божеств.
— Что, правда? — скептически спросил Сэмюэл.
Одежда у демона была потрепанная, и Сэмюэлу как-то слабо верилось, что демонам полагается запрыгивать на кресло в поисках спасения от собачонки.
— Нет, я кастрюля! — раздраженно прошипел Тупяк. — Конечно же, я демон! — Он кашлянул. — На самом деле я очень могущественный демон!
Он посмотрел на Сэмюэла. Тот недоверчиво приподнял бровь.
— Ну ладно, сдаюсь, — сказал Тупяк. — Нет, я не могущественный. Живу в глуши, в компании доставучего существа по имени Горчун. Никто меня не любит, и никакой силы у меня нет. Что, доволен теперь?
— Да, пожалуй, — отозвался Сэмюэл. — Кто тебя послал?
— Никто не посылал. Меня просто… приволокло сюда. И надо добавить, было это очень неприятно. — Тупяк посмотрел на Босвелла.
— Это кто?
— Моя собака. Его зовут Босвелл. А я — Сэмюэл.
Услышав свое имя, Босвелл помахал хвостом, но потом вспомнил, что ему полагается быть свирепым, снова оскалил зубы и зарычал.
— Кажется, он мне не рад, — заметил Тупяк. — Хотя мне никто никогда не рад…
— Ну, ты появился довольно внезапно.
Тупяк вздохнул.
— Извини. Тут я не виноват. Как думаешь, можно мне перестать съеживаться? А то у меня судорога начинается.
У Сэмюэла было чутье на людей. Он мог отличить хорошего человека от плохого, зачастую даже раньше, чем этот человек успевал открыть рот. Его опыт общения с демонами был более ограниченным, но что-то подсказывало: хоть Тупяк и не сказать чтобы хороший — в конце концов, он же демон, а к этим созданиям предъявляются совсем другие требования («Требуется демон, хороший…»), — но он и не то чтобы совсем плохой. Как и большинство обычных людей, Тупяк был просто… самим собой.
— Ну ладно, — произнес Сэмюэл, а потом добавил фразу, услышанную в фильме про полицию: — Только без резких движений.
— А выпадение в другое измерение считается? — уточнил Тупяк.
— Нет.
— Тогда хорошо. — Тупяк уселся в кресле и оглядел комнату. — Приятное местечко.
— Спасибо.
— Сам украшал?
— В основном папа.
— А!..
Они немного помолчали.
— Извини, что я так говорю, но вид у тебя какой-то несчастный, — заметил Сэмюэл.
— Наверное, у меня шок, — предположил Тупяк. — Побыл бы ты на моем месте! Сперва тебя выдергивает из одного измерения в другое, потом сбивает грузовик, потом ты переносишься восвояси достаточно надолго, чтобы у тебя все заболело, а потом все сначала! Должен заметить, что это как-то не способствует бодрому взгляду на жизнь.
Тупяк подпер непомерный подбородок руками и снова вздохнул.
— Как бы там ни было, — сказал он, — ты тоже не выглядишь особо счастливым.
— Я и правда несчастлив, — ответил Сэмюэл. — Отец от нас ушел, мама плачет по вечерам, а я думаю, что женщина с нашей улицы пытается меня убить. Тебя точно не она послала?
— Совершенно точно, — заверил его Тупяк. Ему впервые за много лет стало жалко кого-то еще кроме себя. — Как-то это нехорошо с ее стороны.
— Еще как нехорошо.
— Ну, как я и сказал, я живу в глуши. Там не на что посмотреть, нечем заняться и даже поговорить нам с Горчуном уже не о чем. На самом деле эта история с перемещениями между измерениями весьма украсила мою жизнь — или, точнее, украсила бы, если бы по мне не били здоровенными металлическими штуковинами. У вас тут очень интересное место.
Он уставился в окно.
— Смотри! — произнес демон, и в голосе прозвучали вековая тоска и печаль. — У вас здесь белые пушистые облака и солнечный свет. Чего бы я только не отдал, лишь бы видеть солнечный свет каждый день!
Сэмюэл достал из тумбочки пакетик жевательного мармелада.
— Любишь сладкое?
— Что-что?
— Сласти. Это жевательный мармелад.
Тупяк нерешительно потянулся к пакетику и достал оттуда длинную красную конфету.
— Они классные! — заметил Сэмюэл, отправив в рот оранжевую мармеладину и принявшись задумчиво ее жевать.
Тупяк последовал его примеру, и, похоже, результат его приятно удивил.
— Во здорово! — воскликнул демон. — Просто очень здорово. Пушистые облака. Жевательный мармелад. Большие металлические штуковины, которые умеют быстро ездить. В классном мире вы живете!
Сэмюэл уселся на кровать, а Тупяк вернулся в кресло.
— Ты же не сделаешь мне ничего плохого? — спросил Сэмюэл.
Тупяк с изумлением уставился на него.
— Зачем мне делать тебе плохое?
— Ну, ты же демон.
— Если я демон, это еще не значит, что я плохой, — возмутился Тупяк. Кусочек конфеты прилип к зубам, и демон отколупнул его длинным ногтем. — Меня не спрашивали, хочу ли я быть демоном. Просто так получилось. Однажды я открыл глаза — и нате! Я — Тупяк. Уродливый тип. Друзей у меня нет. Даже другие демоны не хотят со мной водиться.
— Почему? Как по мне, ты вполне себе ничего.
— Вот это-то и плохо. Я никогда не был особо демоническим. Мне не хочется никого мучить или там что-то портить. Мне не хочется быть ужасным и устрашающим. Мне просто хочется заниматься своими делами. Но мне сказали, что я должен заниматься чем-нибудь вредоносным, а то не поздоровится. И я решил подыскать себе роль, которая не привлекала бы повышенного внимания и не причиняла людям особого беспокойства, но всю такую работенку уже расхватали. Знаешь, существует демон, который следит, чтобы ты не мог выдавить из тюбика остаток зубной пасты, даже когда точно знаешь, что она там еще есть. Существует даже демон застенчивости — по крайней мере, должен быть. Его никто никогда не видел, так что наверняка сказать трудно. Мне бы такую работу!
Со временем некоторые демоны разозлились на меня за то, что я пытался примазаться к их деятельности, и изгнали. Все казалось совершенно безнадежным, а потом меня вдруг начало выбрасывать сюда. Кажется, я смогу что-нибудь подыскать для себя в этом мире. Здесь столько возможностей!
— И трудностей тоже. — В голосе мальчика промелькнуло нечто такое, отчего Тупяку захотелось чем-нибудь ему помочь.
Демон подобрал пакетик с конфетами и предложил их Сэмюэлу. Тот выбрал зеленую.
— Ты тоже возьми еще, если хочешь, — сказал мальчик.
— Правда?
— Конечно.
Тупяк просиял. Он попробовал черную конфету. Вкус у нее был странноватый, но все равно Тупяк в жизни не ел ничего слаще — если не считать первой конфеты.
— Ну так что ты хотел сказать? — поинтересовался Тупяк.
— Неважно, — ответил Сэмюэл.
— Нет, важно. Мне хочется знать. Правда.
И Сэмюэл ему рассказал. Про мать с отцом и про то, как папа ушел. И что, может быть, это он, Сэмюэл, во всем виноват, а может, и не он. Он рассказал про Босвелла и про то, как ему было бы паршиво без своего маленького друга.
И Тупяк, которому не досталось ни отца, ни матери и который никогда не любил и не был любим, слушал и поражался: как может столь чудное чувство причинять такую боль? Как ни странно, он даже позавидовал Сэмюэлу. Ему захотелось полюбить кого-нибудь так сильно, чтобы от этого было больно.
Так мальчик и демон просидели несколько часов. День разгорался, а они сближались, беседуя о зримом и незримом, о надеждах и страхах. Единственный раз тень омрачила их разговор — когда Сэмюэл поведал о событиях в подвале дома Абернати. От этого повествования Тупяку сделалось не по себе, хотя он изо всех сил старался понять, что бы это могло значить. Он решил, что в этом мире могут оказаться другие демоны, у которых есть какой-то план. Ну что ж, у Тупяка имелись собственные планы — если, конечно, он отыщет способ остаться в мире людей навсегда, а не скоротать свой век в болезненных протаскиваниях из одного измерения в другое.
Наконец у Тупяка снова стало покалывать пальцы.
— Мне пора, — с сожалением произнес демон и улыбнулся: движение это было настолько непривычным для него, что в первый момент мышцы попытались воспротивиться. — Мне вправду было очень приятно поговорить с тобой. Когда я добьюсь власти над этим миром, я позабочусь, чтобы с тобой хорошо обращались.
За миг до того, как Тупяк исчез, Сэмюэл успел сунуть ему в руку пакетик с жевательным мармеладом, так что когда демон вернулся в Запустение, ему было чем себя порадовать — ну и немного Горчуна.
Тупяк вновь возник на троне. Он открыл глаза и обнаружил, что слуга смотрит на него с тревогой.
— Что у тебя с лицом? — спросил Горчун.
Тупяк потрогал губы.
— Горчун, — произнес он, — я, похоже, улыбаюсь. На, держи мармеладину…
Глава тринадцатая, в которой Сэмюэл решает проконсультироваться с экспертом по демонам и аду, но у него ничего не выходит
Преподобный Эшер, викарий, и мистер Беркли, причетник, стояли у церкви Святого Несмелия и здоровались с прихожанами, что тянулись под лучи яркого утреннего солнышка.
Церковь получила свое имя в честь святого Несмелия Биддлкомбского, человека святой жизни, скончавшегося в 1380 году от Рождества Христова в возрасте тридцати восьми лет. Святой Несмелий стал знаменит после того, как в 1378 году решил поселиться в пещере за Биддлкомбом, чтобы его ничто не искушало поступать дурно. Это была не очень большая пещера, и когда люди приносили еду, Несмелий видел, как они подходят, или слышал их разговоры. Он решил выкопать себе другую пещеру рядом с этой, такую, чтобы уж точно никого не видеть и не слышать и не испытывать искушения согрешить. (Не совсем ясно, какие именно грехи опасался совершить Несмелий, потому что он об этом никогда не говорил, но, возможно, это как-то было связано с женщинами. Такое бывает нередко.)
К несчастью, когда Несмелий рыл вторую пещеру, свод первой обрушился и его погребло заживо под огромной грудой камней. Решено было признать Несмелия святым — за его стремление избегать дурного и еще потому, что тогда у Биддлкомба не было ни одного собственного святого, а ничто так не привлекает верующих и не помогает им потратить свои денежки, как хороший старомодный святой. Так и вышло, что старина Несмелий сделался святым Несмелием Биддлкомбским.
Нам с вами может показаться, что лучше бы Несмелию оставить свою пещеру и творить добро для других людей, например помогать старушкам переходить через дорогу или кормить бедняков, вместо того чтобы прятаться и ни с кем не разговаривать. В конце концов, не делать ничего плохого и делать хорошее — это разные вещи. Но именно поэтому мы с вами никогда и не станем святыми. С другой стороны, вряд ли нас с вами засыплет грудой камней из-за недостаточных познаний в инженерном деле, так что во всем есть свои хорошие стороны.
Тогдашнего епископа Биддлкомбского звали Бернардом, но он был повсеместно известен как епископ Бернард Гад. Очевидно, не родители его так назвали — это было бы слишком уж глупо. Ну, в смысле, если вы называете кого-то Гадом, вы же просто напрашиваетесь на неприятности. Разговоры бы вокруг ходили примерно такие:
Родители Бернарда: Здравствуйте. Это наш сын, Бернард Гад. Мы надеемся, что когда-нибудь он станет епископом. Хорошим, конечно же.
Другие люди: Э-э… А тогда зачем вы назвали его Гадом?
Родители Бернарда: Ой, блин…[23]
Епископа Бернарда Гада прозвали так за то, что он был очень неприятным типом. Епископ Бернард не любил людей, которые с ним не соглашались, особенно если они не соглашались с его решением украсть кучу денег. Он убивал людей, у которых было что-то такое, чего он мог захотеть, и имел детей, хотя иметь детей ему не полагалось, поскольку он был епископом. Вообще-то священнику ничего из перечисленного не полагается делать, но епископа Бернарда это не останавливало. Он был уверен, что нет на свете таких проблем — ну, или почти нет, — которые нельзя было бы решить, сунув кому-нибудь в задницу горячую кочергу. Если это не помогало — а случалось такое редко, — он вздергивал своих врагов на дыбу и тянул, пока они не начинали громко вопить, или просто убивал их, зачастую медленно и мучительно. Епископ Бернард знал, что люди за глаза зовут его Бернардом Гадом, но ему было на это наплевать. Ему скорее нравилось, что его боятся.
К тому моменту, как святой Несмелий Биддлкомбский, который вообще не был плохим, только немного запутался, умер у себя в пещере, епископ Бернард уже постарел. Он решил, что следует построить церковь и назвать ее в честь святого Несмелия, и когда он, епископ Бернард, умрет, его похоронят в специальном склепе в этой церкви. Таким образом, он сможет прикинуться, будто у него есть нечто общее со святым, и, возможно, по прошествии времени, раз его похоронят в церкви, люди позабудут, что он был плохим.
Но люди не дураки.
Вместо этого епископа Бернарда после смерти похоронили под комнатушкой в боковом приделе церкви, и единственным, что напоминало об епископе, была каменная плита в полу с высеченным на ней именем. Впоследствии, когда по церкви водили туристов, им говорили о епископе лишь мельком, да и то лишь о гадостях, которые он творил, — главным образом потому, что ничего хорошего он никогда в жизни не делал.
Такова история церкви Святого Несмелия. Почему это важно, вы прочтете попозже. А пока вам довольно знать, что преподобный Эшер и мистер Беркли стояли у ее дверей и обменивались любезностями с прихожанами, когда мистер Беркли увидел приближающегося Сэмюэла и слегка пихнул викария локтем.
— Гляньте-ка, викарий, — сказал он, — вон тот странный мальчишка Джонсон.
Викарий забеспокоился. Сэмюэлу Джонсону было всего одиннадцать лет, но временами он задавал такие вопросы, что озадачили бы и почтенных философов. Вот совсем недавно, как припомнил викарий, у них состоялась длительная дискуссия про ангелов и булавки. Это как-то было связано со школьным проектом, хотя викарий представить себе не мог, какая школа — кроме разве что теологического колледжа — может потребовать от своих учеников обсуждать численность и природу ангельского воинства. Если уж начистоту, от этой дискуссии у преподобного Эшера голова пошла кругом. Он подумал, что Сэмюэл Джонсон, быть может, необыкновенно одаренный ребенок или вообще гений. Но с другой стороны, он, возможно, всего лишь крайне надоедливый мальчишка, каковых, по мнению преподобного Эшера, на свете и так уже слишком много.
И вот Сэмюэл явился сюда снова, сосредоточенно хмурясь, и это заставляло предположить, что познания викария о сущности божественной и ангельской снова подвергнутся суровому испытанию.
— Здравствуй, Сэмюэл, — поприветствовал викарий, изобразив на лице некое подобие благорасположения. — О чем ты размышляешь нынче утром?
— Викарий, вы верите в ад? — спросил Сэмюэл.
— Э-э… — Викарий замешкался с ответом. — А почему ты спрашиваешь про ад, Сэмюэл? Неужели боишься попасть туда? Мне что-то не верится, чтобы у такого юноши, как ты, имелись веские основания страшиться… э-э… вечных мук. Или даже временных, если уж на то пошло.
Стоящий за спиной викария мистер Беркли сдавленно кашлянул, намекая на то, что был бы совсем не прочь увидеть Сэмюэла Джонсона претерпевающим муки в каком-нибудь жарком месте — пусть даже недолго, лишь бы ему отшибло охоту задавать викарию неудобные вопросы.
— Не то чтобы я боялся попасть туда, — ответил Сэмюэл. — Скорее боюсь, что ад попадет сюда.
Викарий впал в замешательство. Он знал, что в ходе этого разговора может впасть в замешательство, но не думал, что это произойдет настолько быстро.
— Боюсь, не вполне тебя понял.
— Я хочу спросить: может ли так случиться, что ад придет сюда?
— Придет сюда? — вмешался в разговор причетник. — Ад тебе не автобус сорок седьмого маршрута!
Сэмюэл не обратил на него внимания. Он всегда был невысокого мнения о мистере Беркли, который постоянно хмурился, даже рождественским утром, когда никому хмуриться не положено.
Викарий жестом заставил мистера Беркли замолчать.
— Нет, Сэмюэл. Даже если ад существует — а я не вполне в этом уверен, — он не имеет ничего общего с царствием земным. Он обособлен и изолирован. Люди могут попадать туда, но я с некоторой толикой уверенности могу сказать, что ад никогда не попадет сюда.