— Нине? — уточнила я.
— Ну да! — подтвердил Анатолий.
— А почему вы ей все это отдаете? — спросила я.
— Несчастная она! Полинка с ней разговорилась, а потом нам все рассказала. Она вообще очень добрая! Поля, в смысле! Вот она и предложила Нине помочь. А мы что? Мы согласились. Все равно эту гадость есть невозможно.
— Эк ты круто! — рассмеялась я. — Или ты такой забалованный и привередливый?
Анатолий усмехнулся и неожиданно прочел:
Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало.
Два важных правила запомни для начала:
Ты лучше голодай, чем что попало есть,
И лучше будь один, чем вместе с кем попало.
— Вот так! — закончил он.
— Ну, с Омаром Хайямом спорить не стану! — тихонько рассмеялась я.
— А еще говорят, что долго живет тот, кто сам себе готовит! — назидательно сказал Анатолий. — И не в том смысле, что ему отраву могут подсунуть, хотя и это тоже, а потому, что уж себе-то он всякое дерьмо в пищу не положит.
— Значит, говоришь, несъедобное все у вас в пайке? — спросила я.
— Не знаю. Крекеры с печеньем я даже не пробовал — они же сухие и могут горло поранить, а нам его беречь надо. Конфеты? Так это же карамель, а я лично ее не люблю. В йогуртах и газированной воде одна сплошная эссенция оказалась, и от нее потом во рту противно. — Анатолий даже покривился. — Пирожные — просто дрянь, потому что в креме один маргарин. А уж про колбасу я и не говорю — мясо там даже не ночевало. Это невооруженным глазом видно.
— Понятно! — сказала я. — Значит, ты пил только «Виту», а Виктор с Мариной что, не отдавали Нине, а ели сами?
— Виктор йогурты, а Маринка пирожные, — ответил Анатолий.
— А из тех четверых, что остались, кто что любит и ест сам, а что отдает? — продолжала допытываться я.
— Ванька отдает все! Он сказал: «Я знаю, что такое как вол ишачить!»
— Интересное выражение, — усмехнулась я. — Вол — и вдруг ишачит! А другие?
— Мишка воду пьет постоянно, но и потеет как не знаю кто, — скривился Анатолий.
— Бывают такие организмы, — заметила я.
— А душ на что? — возразил он. — Зайди и помойся! А потом дезодорантом побрызгайся! От него же вечно воняет так, что рядом стоять невозможно! А он еще этим гордится и говорит, что от мужика должно мужиком пахнуть! Что женщин этот запах привлекает и возбуждает!
— Черт с ним, с Михаилом, — отмахнулась я. — Ты лучше дальше рассказывай!
— Полинка тоже пирожные любит — девчонка же, — продолжил он. — А Женька — тот колбасу трескает, а остальное матери отдает. Вообще-то он сначала тоже хотел, как и мы, все Нине оставлять, но мы его уговорили этого не делать. Они вообще, как я понял, очень небогато живут.
— С этим все ясно, — сказала я и спросила: — Анатолий, ты уже знаешь, что у тебя не ангина, а просто раздражение от какого-то лекарства? — Он кивнул. — Понимаешь, парень, я поговорила с Леонидом Ильичом, и он ни на кого не грешит, но ты-то был с ребятами все время вместе, знаешь их лучше его и меня, вот и скажи: кто из них мог вам эту подлянку устроить? Ты ведь, наверное, думал об этом? — Парень снова кивнул. — Ну и кто же?
— Думаю, Мишка! — помедлив, ответил Анатолий. — Он всегда так самоуверенно говорил, что зря, мол, вы все стараетесь, из кожи вон лезете! Все равно победителем буду я, и смеялся при этом.
— Несколько опрометчиво с его стороны! — возразила я.
— А он вообще наглый и очень нахрапистый. В автобусе всегда переднее место занимает и вообще всегда стремится впереди быть. А уж эгоист, каких поискать! Язвит постоянно по поводу и без, издевается над всеми, — продолжал перечислять Анатолий.
— Над всеми? — переспросила я.
— Ну, Ивана он трогать боится, как и Полину, — поправился Анатолий. — Попробовал было один раз по поводу Польки пройтись, так Ванька его почти что вчетверо сложил! У Мишки аж кости затрещали! А Ванька пообещал ему, что в следующий раз башку оторвет. А что? Ванька может! Он в десантуре служил! Ну, Мишка больше их не трогал, а в основном на наш с Женькой счет проходился. Правда, на Женькин больше. Он его и маменькиным сынком, и поросеночком называет, а тот обижается до слез и вздыхает, но терпит.
— Неприятный тип, — согласилась я.
— Даже странно, что он тоже решил Нине помогать, — недоуменно пожал плечами Анатолий.
— Ну, выздоравливай! — пожелала я ему.
«Ну вот! — думала я по дороге в гостиницу. — Что-то начинает уже вырисовываться! Получается, что один из конкурсантов, точно выяснив, кто что ест сам, может безошибочно добавлять лекарства в эту пищу, но как? Они же все время вместе. Значит, нужно искать сообщника, а еще врача или фармацевта, а еще источник информации! Да уж! Дел у меня навалом!»
Вернувшись в свой номер, я закурила и первым делом просто на всякий случай прослушала запись с «жучка», установленного в номере Светлова. Сначала он, судя по шуму, просто ходил из угла в угол, потом что-то пробулькало, и через некоторое время раздался его голос:
— Здравствуй, Верочка, это я. У меня все нормально…Да! Конкурс идет своим чередом, и конец, к счастью, уже близок. Как там вы? Как Софочка?…Лежит? И опять боли начались?…О господи, Верочка, за что нам это? Ну, ты скажи ей, что дедушка скоро приедет… Что он ее очень любит и обязательно поможет!..А ты еще раз скажи!..А она все меня зовет?…Верочка, прошу тебя, успокой ее!..Да не могу я раньше приехать! Ну, ты скажи ей, что дедушка зарабатывает денежки, чтобы ей сделали операцию и она стала у нас совсем здоровенькая!..Ну, ладно, родная! Целую вас! Вы уж крепитесь там!..Хорошо! Завтра позвоню!
Снова раздалось тихое бульканье, а вслед за тем глухие, сдавленные рыдания.
— Да! — сочувственно прошептала я. — Паршиво тебе приходится!
Помотав головой, чтобы отогнать грустные мысли, я промотала записи с камер и увидела, что на пятом этаже Сереброва с Вероникой вернулись в свой номер и больше не выходили, а в люкс Глахи официант привез сервировочный столик с ужином. На моем же этаже тоже ничего необычного не произошло.
— Все нормально! — пробурчала я себе под нос. — До завтрашнего конкурса уже ничего не случится — Анатолия ведь уже вывели из игры. А потом у меня будет три дня на то, чтобы разобраться со всем остальным.
Налив себе уже остывший кофе, я поглядывала краем глаза на мониторы и начала думать, с чего мне начать: с конкурсантов, с поиска сообщника или с определения источника информации? И пришла к выводу, что проще всего с третьего, благо кандидатур всего две: Елкин и Толстов. Включив ноутбук, я начала искать в Интернете что-нибудь относящееся к этим двум людям, но не нашла ничего интересного: были только упоминания о том, что один является членом Союза писателей, а второй — членом Союза композиторов. «Туда-то я завтра для начала и загляну, — решила я. — Ведь вполне возможно, что эти двое болтают о конкурсе, не закрывая рта, на всех углах и кто-то из их слушателей мотает информацию на ус, а затем передает заинтересованному лицу».
Далее я посмотрела, что есть в Интернете на Сереброву и Глаху. О первой информации было маловато, и она была действительно очень благожелательной, зато про Глаху!.. Биографию ее я даже читать не стала — ясно же, что она выдумана от начала до конца. Фотографии тоже проглядела мельком и углубилась в описание учиненных ею скандалов.
Покончив с Интернетом, я начала рассуждать по поводу возможного сообщника преступника и додумалась даже до разветвленной шпионской сети, пустившей корни во все пищевые предприятия города с единственной целью — обеспечить некоему подонку победу в конкурсе. Обалдев сама от такого заключения, я посмотрела на часы — время было позднее — и, решив, что утро вечера мудренее, пошла в душ.
«Интересно, — подумала я, заворачиваясь в большое махровое полотенце, — а мне горничная будет, как в европейских отелях, каждый день постельное белье с полотенцами менять? — И тут меня осенило: — Черт! Я же с Ниной не поговорила! — А потом я вовсе застыла, как столб. — Мама родная! Да как же мне это раньше в голову не пришло! У нее же мать больна раком! Вот на этом-то ее и взяли! На лекарствах! Когда у человека родная мать болеет, так он на все пойдет! А все отравления были медикаментозными и произошли как раз в ее смену! Значит, это точно она!» Выскочив из ванной, я быстро оделась, вышла из номера и направилась к комнате дежурной.
— Что? Не спится? — встретила она меня вопросом.
— Да, дел хватает! — согласилась я и спросила: — Где мне Нину найти?
— Так она опять к матери убежала, — ответила дежурная, а потом почему-то шепотом, хотя вокруг никого не было, добавила: — Она вообще-то частенько на ночь убегает. А мне что? Уборки-то ночью никакой нет. А у нее дома дел невпроворот! Только уж вы…
— Поняла, я никому ничего не скажу! — заверила я дежурную. — Как она вернется, пришлите ее ко мне. Поговорить мне с ней надо.
— Так она только утром вернется, где-то в полседьмого, — сообщила дежурная.
— Значит, тогда и пришлете! — настойчиво сказала я и пошла к себе.
Вернувшись, я снова надела халат и села в кресло, чтобы допить кофе, а заодно и покурить на ночь. Вдруг один из мониторов ожил, и я чуть кофе не пролила: дверь в комнату Михаила приоткрылась, высунулась его голова, он огляделся и потом тихонько вышел в коридор, аккуратно прикрыв за собой дверь. А уж когда я увидела его крадущимся к двери Серебровой, то не выдержала и фыркнула. Дверь люкса открыла Вероника, и Михаил проскользнул внутрь, после чего дверь закрылась. Представив себе рядом в постели Тамару Николаевну и Михаила, я с отвращением поежилась, но потом вспомнила слова Светлова: «Не судите, да не судимы будете!» — и уже спокойно допила кофе. Решив узнать, чего мне ждать дальше, я бросила гадальные кости, и мне выпало: 4 + 36 + 17. Это значило, что, несмотря на трудности, мои дела пойдут так, как надо. «Хорошо бы!» — вздохнула я и легла спать.
Четверг
Разбудил меня очень осторожный стук в дверь. Взглянув на часы, я поначалу возмутилась, но потом поняла, что это Нина, накинула халат и открыла дверь. Нина оказалась симпатичной, но бесконечно уставшей женщиной лет тридцати, с потухшим взглядом и натруженными руками.
— Вы хотели со мной о чем-то поговорить? — тихо спросила она.
— Да! Проходите, пожалуйста, — пригласила я ее. — Садитесь в кресло! — предложила я. Нина, осторожно присев, вопросительно посмотрела на меня. — Нина! — начала я. — Мне сказали, что у вас тяжело больна мать.
— Да, — кивнула она.
— Наверное, ей постоянно нужно обезболивающее? — В ответ Нина снова кивнула. — Но того, что вы получаете по рецептам, конечно, уже не хватает? — Нина испуганно на меня уставилась. — Да или нет? — спросила я и по тому, как она опустила глаза, поняла, что права. — Значит, не хватает, и вам приходится где-то его доставать. Где?
Нина молчала.
— Тогда я сама скажу! К вам обратился какой-то человек и предложил снабжать вас обезболивающим для матери, если вы согласитесь ему помогать. И просьбы его были на первый взгляд совсем безобидные: добавлять что-то в продукты из пайка, который Антонина Ивановна развозит по номерам. Скорее всего он давал вам уже наполненный чем-то шприц и говорил, кому именно и во что именно нужно впрыснуть эту жидкость. Виктору вы впрыснули слабительное в йогурт, Марине — рвотное в пирожное, а Анатолию — непонятную гадость в «Виту». Так?
Пока я говорила, Нина смотрела на меня широко раскрытыми глазами, а когда я закончила, гневно воскликнула:
— Вы с ума сошли?! Или вы всех по себе судите? Да эти ребятишки ко мне со всей душой отнеслись. Посочувствовали мне! Помогать начали! А я им в ответ такую подлость сделаю? Да как у вас язык-то повернулся мне такое сказать?
— То есть вы утверждаете, что ничего подобного не было? — недоверчиво спросила я.
— Конечно, не было! — выпалила Нина. — Никогда в жизни никому подлостей не делала и впредь не собираюсь! Да вы сами подумайте, какая нормальная женщина на такое пойдет, с двумя дочками и больной матерью на руках? А вдруг там отрава смертельная? А как поймают и посадят? Куда дети отправятся? В детдом? А мать? Оставить ее на руках чужих людей умирать? Ну уж нет! Я своим близким такого не желаю! — распаляясь, почти кричала Нина. — Я еще и сама в состоянии матери на лекарства заработать!
— Наркотики покупаете? — тихо спросила я.
Нина с трудом сглотнула и промолчала.
— Да не нужны мне от вас никакие имена, адреса и пароли! — заверила я ее. — Скажите только: да или нет!
— Да! — тихо выговорила Нина и, посмотрев мне прямо в глаза, спросила: — А вы знаете, что это такое, когда самый родной на свете человек, твоя мама, от боли червяком изворачивается и хрипит, потому что кричать уже не может — голос сорвала. А ты смотришь на нее и ничего не можешь сделать? Вы знаете, что это такое?
— Нет, — опустив глаза, тихо ответила я.
— Вот то-то же! И дай вам бог никогда этого не узнать! — закончила она и сникла.
— Наркотики-то хоть помогают? — спросила я.
— Все чаще колоть приходится, — нехотя ответила Нина. — Врач вчера был и сказал, что уже днями… — Закончить она не смогла и тихонько заплакала.
— Не держите на меня зла, — попросила я. — Это моя работа — найти того, кто конкурсантов травил.
— Да понимаю я, — вытерев глаза, сказала Нина. — Только обидно, что на меня такое подумать могли.
— Ну, извините! — пробормотала я, вставая. — И крепитесь!
Нина только обреченно махнула рукой и вышла.
«Значит, не она», — подумала я, закуривая. Ложиться снова спать было бессмысленно — сон я себе уже разбила, и я, с тоской подумав, что в баре еще никого нет и кофе мне не видать, решила сегодня же купить кофеварку и привезти сюда — неизвестно же, сколько мне здесь торчать придется. Я просмотрела запись с камер, но увидела только возвращавшегося в свой номер Михаила. А больше за ночь ничего интересного не произошло.
Покончив со своими утренними делами, я пошла на завтрак, который был сервирован в банкетном зале. Вероника и Сереброва с довольным видом сытой кошки уже сидели за своим столом. Я решила выполнить данное Светлову обещание, подошла к ним и сказала:
— Здравствуйте, Тамара Николаевна. Я хотела бы извиниться перед вами за то, что вчера была так не сдержанна. Просто порученное мне дело оказалось очень запутанным, а сроки ограничены. Вот я и сорвалась на ни в чем не повинного человека.
Последние слова дались мне не без труда — я вспомнила ночной визит к ней Михаила.
— Да бог с вами! — улыбнулась Сереброва. — У каждого из нас своя работа, и еще неизвестно, у кого она сложнее. А что, дело действительно такое серьезное?
— Более чем, — кратко ответила я.
— Тогда, может быть, Вероника вам чем-то сможет помочь?
— Спасибо за предложение, но я постараюсь справиться сама, — отказалась я. — Однако если вдруг… То я обязательно обращусь.
— И не стесняйтесь, — добавила Сереброва.
Я снова села вместе со Светловым.
— Доброе утро! — сказала я дежурную фразу, на что Леонид Ильич, вздохнув, ответил:
— Главное, чтобы день тоже был добрым!
— Нам с вами остается на это только надеяться, — философски заметила я.
Вскоре в зале появились конкурсанты, причем Евгений и Полина заметно нервничали, Иван изо всех сил старался развеселить девушку, а у Михаила вид был, как всегда, наглый и самоуверенный. «Интересно, чем закончится сегодняшний тур? — подумала я. — Но чем бы он ни закончился, по его результатам уже можно будет определиться точнее — кого стоит плотно пасти».
Позавтракав, все отправились в театр. Светлов сказал, что на служебном входе люди будут предупреждены и меня беспрепятственно пропустят в зал. Конкурс начнется в двенадцать часов.
— Не обещаю, что приеду, но постараюсь, — ответила я и объяснила: — Мне еще кое-куда съездить надо.
Выпив для бодрости еще одну чашку отвратительного кофе — бар был пока закрыт, и отвести душеньку мне не дали, — я поднялась к себе на этаж.
— Татьяна Александровна! — окликнула меня уже новая дежурная. — Вам тут Арам Хачатурович велел передать. — С любопытством меня разглядывая, дежурная протянула конверт.
«Распечатки звонков», — поняла я, поблагодарила женщину и скрылась у себя в номере. Захватив с собой на всякий случай фотографии конкурсантов и диктофон с чистой кассетой, я отправилась в местное отделение Союза композиторов.
— Вы мне не поможете? — обратилась я к одиноко сидевшей даме. — Я готовлю статью в «Тарасовские вести» о конкурсе «Молодые голоса Тарасова», и мне бы хотелось побольше узнать о Елкине — он ведь не только член жюри, но там и его песни исполнялись.
— Конечно, помогу, — охотно согласилась дама. — Я его всю жизнь знаю. А что вам конкретно надо?
— Хотелось бы как-то оживить статью некоторыми деталями его личной жизни. Например, пошли ли его дети по стопам отца? Тогда получилась бы преемственность, а это всегда вызывает симпатию, — сказала я.
— Только в том случае, если дети ничем не уступают отцу или даже превосходят его, — возразила мне дама.
— А это что, не тот случай? — удивилась я.
— А! — отмахнулась дама. — Сын Елкина служит военным дирижером в Самаре, а дочь преподает музыку в школе. Согласитесь, что гордиться здесь особо нечем.
— Ну, может, хоть внуки? — с надеждой спросила я.
— По поводу тех, что в Самаре, ничего сказать не могу, а тарасовская внучка учится в университете, кажется, на филолога. Представляете, она начисто лишена слуха. Бывают же такие капризы природы! — воскликнула дама.
Услышав слово «филолог», я насторожилась — ведь там же учится и Евгений. «А что? Вполне может быть! Они встречаются, любовь-морковь, и все в этом духе! Девушка узнает у деда, кто победитель, передает Женюрочке, а уж тот неведомым мне пока способом пакостит», — подумала я, а вслух спросила: