К вечеру Оксана хромать начинает. Все сильнее и сильнее. Копье у меня просит. Не хотел сначала давать, что я за охотник без копья? Потом думаю, кто в горелый лес по своей воле пойдет? И даю. Она на него опирается. Оленю хитро ноги стягивает, на плечи забрасывает, к поясу привязывает. Сначала я думал, умно сделала, потом понял - глупо. Если упадет - самой не встать. Дважды падает, я сзади иду, помогаю подняться.
На ночлег останавливаемся в горелом лесу. Много прошли! Не поверите - два дневных перехода. Устали все, прямо на углях спать готовы. Костер из головешек сложили, разжигать лень. Так и сидим у незажженного. Но Оксана затевает свой шалашик ставить. Что-то сделала - шалашик вдвое больше стал. Не шалашик, а просторный шалаш. Стены совсем прозрачные делаются. Пока ставит да подстилку надувает, я объясняю парням, как ее зовут.
- Хозяйственная она у тебя, - одобряет Фантазер. Я его чуть не расцеловал. Шучу, конечно. Но если Мудреныш, Кремень и Фантазер признали, что девка моя, никто оспаривать не посмеет.
Решаем для ясности звать ее Ксаной. А что, девки часто имя меняют, когда в другое общество уходят. Но Верный Глаз все портит.
Не Ксана она, а Ксапа, - говорит. И рот до ушей. Я его когда-нибудь копьем в голову стукну, чтоб глупые мысли вытекли. Так ему и говорю. Но поздно. Парни решают, что Ксапа - Хулиганка по-нашему - самое подходящее имя для моей девки.
Вылезает из шалаша, рядом со мной садится. Опять слова спрашивает. И опять половину забыла.
Хватит на звезды смотреть, спать пора, - говорит Мудреныш, треплет ее по голове и ложится на самое удобное место. А что? Кто первый занял, тот и прав!
За ним Фантазер сообразил. И тоже Ксапе прическу лохматит. Парням понравилось. После четвертого Ксапа взвизгивает, хватает меня за руку и в шалаш тащит. Парни гогочут.
Улеглась, ладошки между коленок зажимает. Я подумал, завтра вставать рано, идти далеко. Пусть отдохнет. Ложусь рядом, обнимаю покрепче, прижимаю к себе, чтоб теплей ей было. Мерзлячка она у меня.
Утром просыпаюсь - нет девки в шалаше. Рядом сидит без штанов, с Мудренышем говорить пытается. Я слушаю.
- Нога, боль. Нет боль, - говорит Ксапа и накручивает на коленку какую-то длинную ленту. Щиколотка тоже лентой обмотана.
- Распухла у нее нога, - поясняет Мудреныш. - Отдохнуть бы ей дня два. Но идти надо.
Ксапа натягивает штаны, показывает мне, как ее подстилка сдувается, как шалаш складывается. Запихивает в КАРМАНЫ на бедрах. Карман - это такая сумка, к одежде пришитая. Пока собирается, охотники поднимаются, отряхиваются, к переходу готовятся. Ксапа удивляется, меня за рукав теребит.
- Я есть, - на рот показывает. Парни смеются.
- Чего ржете? - повышает голос Мудреныш. - Я тоже есть хочу.
Разбираем туши. Ксапа откуда-то из одежды вытаскивает прозрачный пузырь с водой. Половину выпивает, половину мне протягивает. Я пробую, вода вкусная, сладкая. Всем по глотку достается. Пузырь Хвост Ксапе отдает, хвалит.
К полудню Ксапа идти совсем не может. Хромает, на каждом шаге постанывает. Мудреныш привал объявляет.
- Девка идти не может. Что делать будем?
- Оставим ее и Клыка здесь, - предлагает Хвост. - Мы же всем обществом за перевал пойдем - вот и подберем их.
- Оставим ее, Клыка и двух оленей. Плохо. Нас голодные ждут, - возражает Ворчун.
- Недалеко идти осталось. Я смогу двух оленей нести, - говорит Кремень.
- Как ты две туши на плечи положишь?
- А одного за спину повешу, как Ксапа. Второго - сверху.
- Я тоже двух возьму, - решает Мудреныш. - А Клык пусть свою бабу несет.
Лесной олень - зверь не тяжелый. За перевалом они вообще мелкие. Сажаю Ксапу себе на шею и мозгую, что Ксапа тяжелее лесного оленя будет. Но легче двух. Все справедливо.
Как же... Кремень с Фантазером и Хвостом меняется. Мудреныш с Ворчуном и Верным глазом. А со мной никто меняться не хочет. Твоя баба - ты и неси, говорят.
Идем, конечно, медленно. Засветло не успеваем. Но, когда поднимаемся на холм да видим костры, Мудреныш скидывает туши на землю. Фантазер смотрит на него - и тоже скидывает. И я Ксапу со своей шеи ссаживаю.
- Эй! Племя голодных! - кричит Мудреныш. - Встречайте охотников с богатой добычей!
Что тут начинается! К нам все, кто бегать могут, бегом бегут. Кто бегать не может, ползком ползут. Не то, что туши, нас на руках готовы в лагерь нести. Я был бы не против.
В темноте Ксапу толком не разглядели. Она ко мне жмется, хромает, на копье опирается. Но если с копьем, и мы ее не гоним, значит, своя!
Туши у костров складывают, десять раз пересчитывают, радостные все! Но Старая нюхает, головой качает, говорит, что сырые есть нельзя, варить надо. Костры ярко горят, глиняные котлы водой наполнены, уважаемые люди туши разделывают. Детишки смеются, никто не спит. У всех слюнки текут.
Моя сестра Мечталка меня встречает, ко мне ластится. С женщиной поздравляет. Ксапа обижается, думает, сестра - моя женщина. Знакомлю, представляю. Сестра узнает, что мы Оксану Ксапой зовем, пополам от смеха сгибается.
С трудом объясняю, что Мечталка - моя сестра. Подзываю бабу из тех, что с тремя полосками да двумя детьми. На детей показываю, да на себя и сестру. Ксапа понимает, кивает, баба боится. Думает, детей забрать хочу. Почти год у нас живет, говорить толком по-нашему не умеет. Глупая совсем. Кремень осенью ее у Заречных на тушу лося выменял. Им голодно было - как нам сейчас. А они ее у степняков кочевых отбили. Поэтому и три полоски. Хорошая баба, послушная, шкуры хорошо выделывает. Только очень глупая и всего боится. Успокаиваю бабу, по попе хлопаю, к котлам посылаю. Там от нее польза будет. А Мечталка уже с моей за руки держатся, Мечталка тараторит без умолку. Поладили. Остальные бабы с опаской косятся. Ксапа-то с копьем. Не понимают, что копье мое. Пусть побаиваются. Обижать не будут.
Хорошо едим, досыта. Но все съели, завтра снова есть нечего будет. Что такое - восемь оленей на голодное общество? Нас же три с половиной сотни. Но все поели - это хорошо.
После еды Мудреныш хлопает меня по плечу и ведет за собой. Ксапа вытирает губы и спешит за нами. Даже ладошку в мою руку вкладывает. Но я-то понимаю, одна среди чужих боится остаться.
- Она знает наш язык? - интересуется Мудр.
- Нет, - отвечает Мудреныш. - Только несколько слов.
- Что вы видели за перевалом?
- Чудесное место, отец! Там все есть! Лес, река, птицы, звери. Они совсем не боятся людей. Завтра общество пойдет через горелый лес к перевалу.
- Сколько дней идти обществу в долину?
- Мы вернулись за два дня. Обществу надо пять-шесть дней.
- Люди голодные и слабые. Что будешь делать, сын?
- Я пошлю вперед лучших охотников. Четыре дня, и они принесут мясо.
- Через три, сын.
- Да, через три.
Ксапа ничего не понимает, но ловит каждое слово. И головой вертит. Догадывается, что разговор очень важный.
- Сын, я водил тебя в долину много лет назад.
- Да, отец.
- Знаешь, почему мы живем здесь, а не там?
Мудреныш думает, мы ждем. Ксапа мою руку сжимает, смотрит удивленно.
- Не знаю, отец.
- Долина маленькая. Мы съедим все за год-два.
- Не вести общество в долину?
Мудр долго смотрит в костер.
- Пять дней назад вернулся Головач с охотниками.
- Ты послал его к Заречным.
- Да, я послал его к Заречным. Они не пустили наших охотников на свой берег. Копьями грозили.
Сильно я разгневался! Мудреныш копье сжимает, пальцы побелели. Всегда мирно жили. Сколько их девок у нас, сколько наших у них! Всегда мирно жили.
- Не сердись на них, - говорит Мудр. - У Заречных всегда плохо со зверьем было. Их земля два общества не прокормит. Четыре охотника из Заречных перешли реку и отдали Головачу тушу быка. Но на свои земли охотиться не пускают.
- Все наше зверье за реку ушло! Что нам делать, отец?
- Завтра пойдем к перевалу.
- А через два года - что? Сколько лет надо, чтоб новый лес вырос?
- Когда ее сын, - Мудр указывает на Ксапу, - приведет себе девку, леса вновь будут зеленеть на наших землях.
Я подумал, что плохо нам будет, если у Ксапы дочки пойдут, и чуть не рассмеялся.
- Мы будем посылать самых плохих охотников сюда, - продолжает Мудр. - Пусть ходят вдоль реки, пусть Заречные и Степняки видят, что наши земли не пусты. Иначе они займут их. Нам предстоят тяжелые годы, сын.
- Ты далеко смотришь вперед, отец.
- Теперь расскажи, что это за девка.
Мудреныш рассказывает все, но чуть-чуть не так, как на самом деле. Верного Глаза, что копье бросил, ругает, а про Ксапу плохого слова не говорит. Что копье без спроса взяла и сломала, когда дерево пыталась повалить, сказал, но так, как будто не ночью, а утром, когда мы сообща дерево валили. Получается, будто виновата Ксапа совсем чуть-чуть, по глупости. А то, что с больной ногой оленя наравне с охотниками несла - это само за себя говорит.
- Ты как соловей поешь, - улыбается Мудр. - Я не спрашиваю, откуда у нее синяк на лице. Я не спрашиваю, почему вы ее Хулиганкой зовете. Я спрашиваю, зачем ты ее привел?
- Ты как соловей поешь, - улыбается Мудр. - Я не спрашиваю, откуда у нее синяк на лице. Я не спрашиваю, почему вы ее Хулиганкой зовете. Я спрашиваю, зачем ты ее привел?
- Хочу знать, кто такие чудики, - говорит Мудреныш. - Где живут, куда охотников посылают, как летающую волокушу сделали. Ксапа научится говорить, все нам расскажет.
- А если не захочет рассказать?
- Расскажет. Не мне, так Клыку. Не Клыку, так сыну.
Я обнимаю Ксапу рукой, прижимаю к себе. Вскрикивает от боли, но мою руку не скидывает, а на плечо передвигает. Я вспоминаю, что у нее синяк на ребрах.
- Ты правильно сделал, сын, - говорит Мудр. - Она расскажет.
Моя затевает свой прозрачный шалаш ставить, а не в общем ваме со всеми спать. И хорошо, и плохо. Лучше бы ей сначала со всем нашим родом перезнакомиться, а не сразу в свой... В мой, в смысле, выделяться. С другой стороны, тоже правильно. Незачем тычки да подзатыльники от старших женщин терпеть. Хоть и девка совсем, но старшая в роду. Уважение сразу. Велю Мечталке помочь да любопытных отогнать. А сам - к Мудренышу, на серьезный разговор.
Нехорошо получается. Он уже со своей женщиной лег. Но ко мне сразу выходит.
- Почему? - спрашиваю. - Почему Ксапу мне отдал? Почему себе не взял, если от нее судьба всего общества зависит?
- Ты ее на плече принес. Твоя девка, - говорит. Но глаза отводит. Все так, да не так.
- Тогда почему три полоски хотел, когда она твое копье сломала?
- Послушай, - говорит Мудреныш. - Тебе девка нравится, нет?
Что тут сказать...
- Я ее полдня нес. Радовался. Ноги подгибались, а не тяжело. С голоду умирать буду - последний кусок ей отдам.
- Так чего тебе еще надо? Живи с ней, детей заводи.
Ага... Детей заводи... А через два года голод начнется. Не помрут, так слабыми вырастут. С другой стороны, как удержишься? Не о том думаю!
- Ты ничего просто так не делаешь. Я ее принес, ты долго-долго думал, я видел. И потом - она шаг сделает, ты лоб морщишь. Она в небо посмотрит, ты полчаса в небе птиц считаешь. А когда разозлился на нее - почему мне дал, а Кремню - нет?
- Умный ты парень, Клык. Но временами такой дурак... - с тоской в голосе произносит Мудреныш. - Когда голодной зимой Заречные своих девок и молодых баб к нам привели, ты почему себе не взял? С голода ведь девки помирали. Ворчун себе двух взял. Многие наши взяли.
- С тех пор Ворчуна Ворчуном прозвали, - бормочу я. - Кто я был два года назад? Пацан сопливый. С пустыми руками с охоты приходил...
- Ну да. С добычей по тонкому льду - на тот берег, а потом с пустыми руками - назад. Девки Заречных о тебе до сих пор спрашивают. Ты хоть одну с собой клал?
Хорошо, что темно. Не видно, как щеки горят.
- Мудреныш, ты про дело говори. Я не такой умный, как ты.
- Я про дело и говорю. Если мы с чудиками пересечемся, твоя девка нас всех спасти может. Если захочет. А захочет - погубит, понял? Надо, чтоб не она для нас, а мы для нее своими стали.
Я ничего не понимаю, но запоминаю. Потом подумаю. А Мудреныш продолжает:
- Меня она бояться и слушаться должна. Друг ей нужен, чтоб защищал. Надо, чтоб за защитой к тебе бежала. Ты - добрый. За тобой девки табуном бегают, но ты их боишься. Тебя она полюбит. Но если ждать, пока ты догадаешься ее с собой положить, кто другой точно себе девку заберет. Вот мне и пришлось девку под тебя чуть ли не силой ложить. Тебе же три полоски подавай, других ты боишься.
- Спасибо, Мудреныш, - бормочу я и поднимаюсь.
- Забудь, что я сказал, - говорит он. - И береги Ксапу. Может, я или кто другой на нее наседать будем. Ты защищай и утешай. Я - злой, ты - добрый. Пусть она за защитой к тебе бежит.
Два раза повторил. Что я, совсем глупый, с первого не пойму? Иду назад словно оплеванный. Хорошо, никто не видит, все спят уже. Мудреныш все вперед видит, а я - только то, что под носом.
Шалаш Ксапы изнутри светится. Несильно, но все видно. Лезу внутрь. Ксапа без штанов сидит, мазь в больную ногу втирает. На щеках - мокрые полоски. Мазь вонючая. Пробую чуть-чуть на язык - горькая и жжет. Правильная мазь. Только воняет сильно.
Мечталка несколько шкур приносит. Тепло спать будет. Раздеваюсь, ложусь, шкурами укрываюсь. Ксапа заканчивает в ногу мазь втирать, раздевается, огонек гасит, ко мне под шкуры ныряет. Носом в плечо утыкается. Только я собрался ее взять, расплакалась. Тихонько старается. Пришлось утешать. Решаю, что утром возьму, когда плакать не будет.
Взял, как же! Мечтать не вредно. Утром вокруг нашего шалаша половина общества толпится. Прозрачные стенки руками трогают, на нас пальцами показывают. Моя одежку под шкуры затаскивает, вылезает одетая. Я тоже штаны так натягиваю. Выходим. Половина общества шалаш изучает, другая половина вамы складывает, шкуры увязывает. Мудр Головача с охотниками вперед посылает. В проводники им Фантазера дает.
Солнце еще в зенит не поднялось, а мы в переход трогаемся. Два человека шест от вама на плечи кладут, к шесту шкуры и скарб всякий привязан. Много груза несем. Все несут. Только малые дети да совсем старые без груза идут. Многие из старых не пройдут за перевал.
Ксапа за мной как привязанная ходит. Взялась шест в паре со мной нести. Сзади идет. Глупая, я хотел ее в паре с Мечталкой поставить. У девок шесты легче.
Тяжело идти по горелому лесу. А как он горел... Никто из стариков не видел, чтоб лес так горел. Ветер сильный был, искры нес, жар нес. Мы бежали, звери бежали. Нам повезло, совсем близко от реки стояли. Все спаслись. Тогда Заречные нас на свой берег пустили. На другом берегу реки стояли, лицо от жара рукавом закрывали, так лес горел. Но через реку пожар не перекинулся. Широкая река.
Четыре дня лес горел, семь дней дымил. Два дня мы коптили впрок мясо погибших животных. Потом мясо уже нельзя было коптить, и Мудр послал охотников на разведку во все стороны. Весь наш лес сгорел - от гор на восходе до гор на закате. От реки и до перевала. Жаркое лето было, дождей совсем не было. Теперь нет у нас леса, пепел под ногами, пепел на одежде, пепел на руках и на лицах. Сухой пепел серый, от пота чернеет. Пот в пепле светлые полоски промывает. Обугленные стволы под ногами. Трудно идти с грузом, перешагивать надо. Некоторые стволы пнешь - углями рассыпаются. Другие прочные, пнешь - только облако золы поднимается. Ветра нет, облако долго в воздухе висит.
Два раза Мудр привал устраивает. На третий раз стоянку объявляет. Солнце еще высоко стоит. Прошли мало, а устали сильно. Ксапа на холм забирается, дальнозоркую штуку достает, назад смотрит. Ко мне спешит, говорит что-то. "Человек, человек там", - рукой назад показывает. Да там не два человека, а два десятка, не меньше. Старые еще долго подтягиваться будут. Потому Мудр рано стоянку объявил, чтоб до ночи подтянулись.
Моя успокоиться не может. Мечталку среди женщин высмотрела, к ней бежит. Мечталка с девками вам ставит, моя у них шесты отбирает. Чуть не подрались. Я вспоминаю, что вчера Мудреныш говорил, подхожу, велю не спорить, а учиться у Ксапы и дать ей все, что просит.
Зря, наверно, так сказал. Моя два самых тонких шеста загубила. Каждый на пять частей ломает. Два длинных шеста на землю кладет, на них, поперек, короткие. И привязывает. Я не сразу понимаю, что волокушу делает. Чудную немного, но волокушу.
Потом оказывается, что эту волокушу вдвоем нести надо.
- НОСИЛКИ, - несколько раз повторяет Ксапа, указывая на свою волокушу. Пусть будет НОСИЛКИ. Смешное слово. Я беру два длинных ремня, длину отмеряю, чтоб ремень на плечах и шее лежал, привязываю к ручкам. Теперь вес не на руки приходится, а на шею и плечи. Руки только придерживают. Что я, волокуш не таскал?
Моя прибалдела сначала, потом обрадовалась, меня губами по щеке мазнула. Впереди встает, и идем мы с НОСИЛКИ к старой стоянке. Хотел спросить, зачем, да при всех неудобно. И не знаю, как спросить. Моя еще мало слов знает.
Понял, зачем идем. Недаром моя твердила: "человек, человек!". Вот он, на обгорелом стволе сидит. И зовут его Седой. Мать говорила, знатный охотник был. Ругаться любит. Его послушаешь - все теперь не так делают... То-то будет! Но виду не подаю, Ксапа затеяла, пусть сама и нарывается.
Ксапа кладет НОСИЛКИ под ноги Седому и приглашает его на них лечь. Слов не знает, поэтому сама ложится, пример показывает. Потом его за локоть хватает, к НОСИЛКЕ тянет. Седой сердится, я улыбаюсь да посмеиваюсь.
- Клык, что твоей бабе от меня надо? - не выдерживает Седой.
- Садись на волокушу, мы тебя как кабана понесем, смеюсь я.
- Сам дойду.
Надоело мне это.
- Ты до ночи идти будешь. А с тобой Мудр посоветоваться хочет. Нас за тобой послал. Мы молодые, ходим быстро.
- Так бы сразу и сказал, - перестает спорить Седой и садится на НОСИЛКИ.
Пока идем, я рассказываю ему, что волокуша эта называется НОСИЛКИ. Что моя ради них два шеста поломала и кучу ремней на куски изрезала.
К стоянке подходим, нас все общество встречает. И Мудр впереди. Сейчас Седой узнает, что я его обманул, опять ругаться будет...