— Когда посмотрели их документы, оказалось, что они из ЭмАйТи [27], — добавил Антон. — А эти пустяками заниматься не станут.
— Как ты, братец, вообще оказался в Турции? — Старший угостил Козака еще одной сигаретой и сам дал ему прикурить от зажигалки. — Только коротко… целиком твоя жизнь тут никого не интересует.
— Коротко? — Козак сделал глубокую затяжку, выгадывая время на обдумывание слов, от которых, возможно, зависит его дальнейшая судьба. — Начинал службу в погранвойсках…
— Где?
— В Таджикистане. Служил в Московском погранотряде. Когда нас упразднили… и заменили местными, решил уволиться. Обосновался в Воронеже, остановился у дальней родни. Устроился на работу в «наркополицию», ну и там прослужил несколько лет.
— Так ты, значит, в органах работал?
— Да какие там «органы», — Козак скривил губы. — С местных барыг брали мзду, в основном с таджикских и цыганских кланов. Ну, отлавливали, конечно, мелочь из числа дилеров. На одной из операций по задержанию наркоторговцев меня крупно подставили.
— Что случилось?
— Изъяли тогда до хрена «герыча». На пару лимонов «зеленью» по оптовым ценам.
— Крупный улов!
— Ага. Вот только эта партия, оформленная как «вещдок» — исчезла.
— Свои же, наверное, скрысятничали?
— Скрысятничали, как вы верно сказали, и толкнули за полцены кому-то из торговцев. Но повесили — на меня.
— И что было дальше?
— До меня докопались люди из службы внутренней безопасности. Решили «оборотня» сделать. Меня предупредил кое-кто о том, что могут арестовать, навесить дело, «закрыть» лет так на восемь…
— И ты?..
— Ударился в бега.
— А украинский паспорт откуда?
— Сделал через знакомого. Не за так, естественно, пришлось нехило отмаксать. Зато документ получил надежный.
— И куда ты с этими новыми документами подался?
— Через того же знакомого узнал, что есть возможность устроиться в одну из частных военных компаний. Из числа тех, что охраняют объекты и базы в горячих точках, а также сопровождают грузы… ну и все такое прочее.
— То есть в наемники решил податься?
— А что мне оставалось делать? На родине меня в розыск объявили.
— Должно быть, там неплохо платят, в «частниках»?
— Я слышал разное. Смотря, в какую компанию удастся устроиться, куда попадешь и… И как повезет, короче.
— Сколько тебе обещали, Козак? — спросил Антон. — Спрашиваю из чистого интереса.
— От двух до пяти тысяч евро в месяц в первые три года службы.
— Не так уж и жирно…
— Наемникам из Восточной Европы редко платят больше. Разве что, если попадешь в Ирак или в Афган — там выплаты более солидные. Так вот…Знакомый дал мне контакт одного местного, через которого я уже вышел на рекрутинговую фирму. Когда мы столковались, приехал по вызову в Стамбул. И уже оттуда попал в учебный лагерь для подготовки сотрудников частной охраны в районе города Инджирлик…
Старший и «Николай» обменялись быстрыми взглядами. Затем «Саныч» спросил:
— А как попал в лагерь на границе? Вас привезли из инджирликской «учебки» прямиком в Килис Кэмп [28]?
— Эммм… — Козак замялся. — Не знаю, как называется тот населенный пункт, куда нас привезли. Только помню гарнизонную тюрьму — меня законопатили в камеру.
— За что тебя «закрыли»?
— Не захотел быть пушечным мясом… Ну, и проговорился об этом.
— То есть не захотел воевать наемником на стороне «крыс»? — спросил «старший». — Я правильно тебя понял, Иван?
— Да, именно так, — нехотя сказал Козак. — Я этих «духов»… на дух не переношу.
— Неплохой выдал каламбур, — усмехнулся Саныч. — Ладно, с твоей биографией более-менее понятно. Поэтому двигаем дальше. — Он покосился на «Николая», словно спрашивая, нет ли у того возражений. — Что ты можешь сказать про ту молодку, которую «митовцы» везли вместе с тобой?
— Да, про телку надо порасспросить, — оживился Антон. — Наши сирийские кореша уже шушукаются, что мы ее себе присвоили! И что с ними этой добычей никто делиться не будет…
— «Наташа»… вона и есть «наташа» [29]! — Сказав это, «Николай» презрительно сплюнул. — Курва… Наверно, в «кампе» турецких инструкторов обхаживала.
— А ты что скажешь, Иван? — старший хитро посмотрел на Козака. — Ты же с ней больше всех нас времени провел.
— Я ее совсем мало знаю, — после небольшой паузы сказал Иван (и, в сущности, не соврал). — Она говорит, что не проститутка, что ее реально так зовут.
— Все так говорят, — ухмыльнулся Антон. — А она ничего… симпатичная. Только прикид ей надо поменять, а то выглядит, как шармута [30].
— Курва… — вновь процедил «Николай». — Скольких вона через себя пропустила?! Та ще, майбуть, лобковые вши у ней!
— А мне по херу, — продолжая скалить белые зубы, сказал Антон. — Я нормальной телки уже месяц не видел. А эти местные «биби»… страшны, как чума. И, опять же, кондом на что?
— Антон, сбавь обороты, — сухо произнес старший. — Не уподобляйся зверью, с которым мы тут имеем дело.
— Да ладно, командир, — тот пожал плечами. — Я пошутил.
Старший вновь посмотрел на Козака.
— А как она, эта Наташа или как там ее, попала в лагерь оппов на границе, откуда вас везли «митовцы»?
— Вот этого я не знаю, Саныч.
— Что она еще рассказывала о себе?
— Говорит, что приехала в Турцию по «горящей» турпутевке.
— Город не называла?
— Нет. Но я и не спрашивал.
— Давно приехала?
— Да вроде бы несколько дней назад.
— И что случилось?
— Говорит, что познакомилась с каким-то местным парнем…
— А! — ухмыльнулся Антон. — Приехала, наверное, оттянуться по полной? Думала потрахаться с местными жеребцами?!
— Не знаю. Говорит, что ей что-то подсыпали. Очнулась в каком-то загородном доме. — Не удержавшись, Иван добавил от оговоренной предварительно с Джейн версии уже от себя. — В каком-то собачьем питомнике…
— Симпатичных и одиноких молодых телок в Турции частенько воруют, — задумчиво произнес старший. — Могли спецом «киднепнуть», чтобы перепродать сутенерам. Потом подсаживают на иглу…
Он не успел закончить: снаружи через открытую дверь донеслись чьи-то возмущенные голоса. Поднялся шум, гам; зазвучали выкрики на русском и арабском…
А следом — лопнул выстрел!
Все трое разом вскочили на ноги!
Антон и Николай, подхватив «калаши», развернулись к двери и взяли проем под прицел. Старший сдернул с плеча трофейный ХК и стал смещаться в сторону полуоткрытой половинки ворот…
Козак тоже поднялся с ящика. Оружия у него при себе нет, желания подставлять голову под пули тоже не было никакого. Так что он принял чисто прагматичное решение: попятился к той части сарая, где можно было в случае заварухи укрыться за мешками с цементом.
— А ну прекратите! — крикнул Саныч кому-то, кого Козак мог разглядеть со своего места. — Что за хрень?!
Лопнул еще один выстрел! И еще два или три!
— Прекратите… бараны!! — проорал в проем Саныч. — Толстый! И ты, Марат!! Уберите стволы!!!
Старший, чуть высунувшись в проем, — его страховал Антон — что-то крикнул по-арабски, выказав недурственное знание шави , местного северосирийского диалекта. В ответ послышались недовольные голоса…
— Брат Салех! — крикнул старший. — Ты где?
Снаружи послышался гортанный мужской говор. Саныч выбрался из сарая; следом за ним, забросив автомат за спину, но расстегнув поясную кобуру, вышел Антон, а потом и бритоголовый…
Козак, предположив, что непосредственной угрозы жизни нет, выбрался из своего временного укрытия и переместился к приоткрытым воротам. Судя по доносившимся репликам, по кругу участников, по рассерженным лицам некоторых, возникла какая-то ссора. Что-то не поделили между собой те двое «русскоговорящих», что возились возле пикапа с тяжелым пулеметом в корме, и кто-то из местных…
Особенно вызывающе вел себя смуглый вертлявый парень в «арафатке», перепоясанный ремнем с подсумками — этот размахивал пистолетом; при этом он что-то выкрикивал, пинал ногой в борт пикапа, выпучивая глаза и брызгая от бешенства слюной.
Насколько мог судить Иван по звучащим репликам, спор вышел именно из-за этого пикапа. Парень все время обращался к «брату Салеху», очевидно, командиру арабоязычной части отряда, призывая то его, то Всевышнего в свидетели…
— Отдайте им эту тачку! — распорядился старший, адресуясь к тем двум, кто сцепились с местными. — Они вчера ее пригнали… пусть им и остается!
— Мы ее только на один день хотели арендовать, — процедил рослый худощавый парень в разгрузке. — А этот баран подумал, что совсем ее забираем!
— И сам колесо еще прострелил! — добавил другой. — О-от же дебил!
Парень в «арафатке», то ли обидевшись за данное ему прозвище, то ли еще как-то по-своему истолковав прозвучавшие слова, скаля зубы, выстрелил в воздух!..
Козак увидел, как напряглись «русскоязычные». Из-за спины старшего выскользнул бритоголовый.
Быстрым, едва заметным глазу движением извлек из поясной кобуры пистолет.
Поднес «тихий» ствол почти к самой закутанной в клетчатый платок голове…и нажал на курок.
Несколько секунд во дворе фермы царила тишина.
Стало слышно, как где-то невдалеке, южнее, над окраинами Халеба, в небе зудит «вертушка». Потрескивая, поскрипывая ржаво, провернулся вокруг оси под порывом ветра установленный на шесте флюгер. Далеко на юге, километрах в пятнадцати или двадцати от фермы, погромыхивает — то ли гроза приближается, то ли бьют по каким-то целям танки и работает артиллерия.…
Козак стоял у ворот не дыша. И не он один, надо сказать, изображал сейчас из себя соляной столп. Кто-то замер от неожиданности, от того, как молниеносно все это случилось; кто-то — испугался, потеряв дар речи; но большинство попросту растерялись.
Это была та самая пауза, которую принято называть затишьем перед бурей.
Козак видел, как напряглись парни в арафатках; видел, как пятеро «русскоязычных», а также еще двое славянской наружности мужиков в камуфляже, выбежавших из другого строения, потянулись кто к автомату, кто к кобуре с пистолетом…
«Ни хрена себе… — подумал Иван. — А не так уж все гладко тут у вас…»
Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не Саныч.
— Отставить! — крикнул он на русском. — Отставить!!
Затем, перейдя на «шави», глядя на местных, на их старшего, грузного мужчину лет тридцати пяти, чье круглое смуглое лицо влажно заблестело от пота, заговорил властно и громко:
— Это — предатель! — он махнул рукой в перчатке на лежащего в пыли возле кузова пикапа парня с простреленной головой. — Он — шайтан, засланный к нам шайтанами! Вы видели, он первым начал стрелять!! Предатель хотел, чтобы мы перестреляли тут друг друга, вместо того чтобы воевать сообща с нашим общим врагом!.. Хвала Всевышнему, да пребудет с нами милость Его, этот злодейский план не удался!..
Старший, переведя дыхание, обращаясь уже к «брату Салеху», — но так, чтобы слышали остальные — выкрикнул:
— Братья! Слушайте, что скажу! Добрые люди оказывают нам помощь! Пришло очередное пожертвование… этой ночью всем раздадут деньги!..
Саныч, переговорив с двумя местными уже тет-а-тет, вернулся в каменный сарай, который служил им чем-то вроде штаба.
— Бараны, — зло процедил он. — Устроили пальбу средь бела дня… А я ведь просил, чтоб сидели по норам и чтоб было тихо!..
Он посмотрел на Козака. Криво усмехнувшись, сказал:
— Местная специфика… Некоторые уважают только силу.
Иван хотел было спросить, что за «добрые люди» оказывают матпомощь их отряду, но — не стал спрашивать, передумал.
— Вот так и воюем, — зажав сигарету уголками губ, сказал Саныч. — А ты как сам-то? — Он протянул Ивану початую пачку «Мальборо». — Что думаешь дальше делать?
Козак не стал чиниться — взял сигарету. Прикурил от чужой зажигалки, пыхнул дымом, задумчиво произнес:
— Если те двое были турецкими спецслужбистами… То ходу мне обратно к османам нет.
— Можем тебя вывезти к сирийским военным, у нас есть соответствующие контакты. Да вот хоть завтра отвезем тебя к ним.
— Умгу, — угрюмо сказал Козак. — Те сообщат обо мне в наше посольство… Или сами туда передадут — с рук на руки.
— А тебя это напряжет?
— Еще как, — выпустив колечко дыма, сказал Козак. — Я же говорил, что на меня дело заведено. А сам я числюсь в федеральном розыске.
— Я вижу, ты не глупый мужик, — старший одобрительно покивал. — Соображаешь…
— Саныч… — Иван посмотрел на старшего. — А у вас тут, часом, вакансии для такого, как я, не сыщется?
— Может быть… — прищурив правый глаз, сказал тот. — Может, и сыщется. Смотря что ты умеешь в военном деле и как сумеешь поладить с остальными нашими.
— Кое-что умею, — Козак слегка усмехнулся. — А у вас тут что, еще и деньжат немного можно заработать?
— Ты хочешь воевать или деньги получать? И на чьей именно стороне ты хотел бы воевать?
— Я хочу получать деньги за свое ремесло. Политика и прочая хрень меня не интересует.
— Разумный подход. — Вновь в адрес новичка последовал одобрительный кивок. — Война — это деньги. — Старший наступил на окурок подошвой тяжелого армейского ботинка. — Все остальное от лукавого.
Бойцы в «арафатках» после ЧП куда-то растворились, как и не было их. Поблизости из «русскоязычных» один только Антон — он сидел на перевернутом ящике у открытых ворот бывшего склада. Парень с простреленной головой все еще лежал там, где его застигла смерть, у пикапа; из-под него уже натекла лужица крови.
Старший, глянув на часы, сказал:
— Половина четвертого… Пойдем, Козак, посмотрим с нашего вээнпэ на окрестности.
Они обошли каменное строение, за которым обнаружилась кирпичная водонапорная башня. С этой стороны фермы сохранилась также часть стены, сложенной из обожженного кирпича. В стене кое-где зияли прорехи, а на самой «башне», высота которой около восьми метров, как и на укрепленной сверху металлической цистерне, видны отверстия и глубокие ссадины от пуль и осколков.
Старший и Козак поднялись наверх по металлической лестнице. Здесь, на площадке, оборудованной из поднятых сюда брусьев, дежурил наблюдатель — худощавый парень в камуфляже и пятнистом кепи лет двадцати пяти, славянской наружности. На приступке — поверх заботливо расстеленной дерюжки — снайперская винтовка Steyr Elite.
«Не самый дешевый австрийский винтарь, — отметил про себя Козак. — Но и не так чтобы слишком навороченный или редко встречающийся образец снайперского инструмента…»
— Что у тебя тут интересного, Филин? — спросил старший. — Как наши ближайшие соседи среагировали на стрельбу?
— Ничего тревожного, командир, — покосившись на новичка, сказал наблюдатель. — На «анаданском» КПП, ближнем к нам, выстрелов, похоже, не расслышали.
Старший взял у него бинокль Leica. Подойдя к имевшейся в кладке башни прорехе, стал что-то высматривать в оптику…
Иван видел перед собой — через этот же проем с неровными краями — чуть холмистое поле с редкими вихрами поникших — не убранных с прошлого года — зерновых. На другой его стороне, между двумя оливковыми рощами, обнаружились какие-то строения. До них километра три примерно; и к ним, к этим строениям, к шоссе, которое угадывается за деревьями, ведет от фермы узкая асфальтированная дорога…
— Видишь те здания, за оливами?
— Я как раз туда и смотрю, — сказал Иван. — Какой-то населенный пункт?
— Это КПП «Анадан»… — не отрываясь от окуляров, сказал старший. — Там сходятся две магистральные дороги… Обе идут к Халебу от турецкой границы. И обе уже довольно давно и плотно контролируются повстанцами.
— На этом КПП, должно быть, серьезный гарнизон?
— Конечно. Там сейчас базируются местный батальон «аль Нусры» и еще какие-то подразделения «тапочников»… Окраины Халеба видишь?
— Могу я глянуть в оптику?
— Держи «лейку»…
Иван стал вглядываться через линзы восьмикратной оптики в пасмурную даль. Правее одной из оливковых рощ видны светло-серые и песчаного цвета строения; хорошо виден также минарет… И еще один…
Похоже на жилые кварталы. Сразу в нескольких местах клубится дым; кое-где сизый, редкий, распадающийся на тонкие лоскуты, а где-то жирный, поднимающийся темными клубами к небу и потому видимый издалека.
Что это за строения, которые он видит в окулярах бинокля, Козак мог лишь гадать. Хотя, если прикинуть по сторонам света, можно предположить, что там, куда он смотрит, на юге и юго-западе, находятся именно окраинные районы второго по величине города Сирии — Алеппо.
— А вы не боитесь, Саныч, что сюда могут нагрянуть гости?
— Ты имеешь в виду, что мы слишком близко к ним расположились?
— Да, именно это.
Старший усмехнулся.
— Не только не боюсь, но нахожу нашу нынешнюю диспозицию — отличной.
— Почему так?
— Впереди — минное поле… «Противопехотки» здесь ставили как сами повстанцы, так и сидевшее здесь прошлой осенью армейское подразделение. Техника тоже не пройдет — дорога и обочины заминированы. А саперов у «тапочников»… кот наплакал.
— Понятно, — высматривая видневшиеся на поле там и сям подозрительные холмики, а также обратив внимание на остовы нескольких машин, сказал Козак. — Понятно… — Он вернул бинокль наблюдателю. — Ну а с другой стороны? Там, кажется, еще одна подъездная дорога?