Пара эсэмэсок пришла от девчонок из спортивной секции по фехтованию. Я им нажелала всего-всего-всего и еще немножко. Потом было непонятно чье сообщение с глупым стишком. Я даже не стала уточнять, кто автор, отправила в безызвестность «спасибо» и «взаимно».
Увидев имя следующего отправителя, чуть не выронила телефон. Олег! А я ведь даже ни разу не спросила его фамилии — Олег и Олег. Красивый, улыбчивый, уверенный. Неожиданно вспомнилось, как в последнюю нашу встречу он ел багет, откусывая прямо от батона. Человек со спокойной широкой улыбкой. Московский Смотритель. Он был первым, кто мне все рассказал — про вампиров и их извечных врагов. Он был готов сделать для меня все. Когда-то Олег хотел, чтобы я переселилась в Москву. Но мне хорошо там, где Макс, а ему с московскими Смотрителями делать вместе нечего. Если только открыть стоматологическую клинику «Для своих»? Замкнутый круг. Финиш. Не жить мне в Москве, не учиться в московском вузе. Таков мой выбор.
Зачем он мне написал? Сидел дома, скучал, слал эсэмэски всем подряд по списку. Читать или не читать? Однако любопытно! Прочитаю… «Маша! С Новым годом! Счастья! Не теряй себя!»
Миленько, незатейливо. Интересно, если я не отвечу, Олег решит, что я умерла? И московские Смотрители перестанут считать меня своей? Нет, иллюзий на мой счет они больше не питают. А им сейчас тяжеловато: Ирина увела Антона, я быть Смотрителем отказалась, их осталось трое. И каждого вампиры знают в лицо. Шансов на выживание никаких.
Ответить можно попозже. Или вообще не отвечать. Здесь надо быть осторожной. Я убрала сообщение и перешла к следующему.
Последняя эсэмэска была отправлена с телефона со сложным набором цифр: плюс тридцать три, шестьсот одиннадцать… Плюс тридцать три… Это код какой-то страны. У меня нет знакомых за границей. Шведы разве только. Но они не стали бы слать эсэмэски… И ушли Аскольд с Олафом еще не далеко, чтобы начать по мне скучать.
В тексте письма всего несколько слов: «С Новым годом. Берегите себя и Макса». И подпись — Лео. Я непроизвольно выпрямилась в кресле. Он знал? Хотел предупредить? Я вновь пробежала глазами текст. Когда сообщение пришло? В два часа ночи. Видимо, там, где находится Лео, была полночь. Макс сказал, что из Швеции до нас полдня пути. Сейчас шесть вечера. Легендарный киевский князь и его товарищи больше часа как ушли. Как раз полдня. Все сходится. А что, если шведы не ошиблись? Вдруг им специально дали неправильный адрес? Кто? Лео? Вряд ли. Он может сделать что-то против меня, но не против Макса. Значит, он хотел предупредить. И сделал это в такой экзотической форме. Спасибо, Папа-Король, я теперь буду очень осторожна.
Или я тороплюсь? После тяжелого дня готова видеть неприятности за каждым кустом? Пойти, что ли, с «березками» посоветоваться?
Я отбила типовой ответ, мол, поздравляю, стою на страже спокойствия наших границ.
Настроение испортилось. Опять вокруг что-то затевалось. Словно воздух перед грозой наэлектризовывался и начинал самопроизвольно потрескивать, вызывая неприятные мурашки. То-то я взвинченная последнее время! И не в шведах дело. Кому-то было нужно, чтобы нас нашли, и воины-викинги за кого-то выполнили черную работу. Аскольд советовал уходить. А не является ли это чьим-то желанием? Кто-то хочет, чтобы мы выбрались из нашей норки. Эдгар? Хотя зачем Эдгару такая сложная игра? Не нравится ему Ирина, он одним движением может ее убить. А с нами и подавно без церемоний обошелся бы. Дверь откроем, в дом пустим. Никто о нас не вспомнит до лета.
Телефон пропел, сообщая, что мое послание улетело за границу. Плюс тридцать три. шестьсот одиннадцать… Какие музеи на сей раз привлекли старого вампира? Голландии? Испании? Италии? Выбор широк.
Я уронила лицо в ладони. О чем я думаю? Каких-нибудь четыре месяца назад Голландия, Испания и Италия были для меня другими галактиками, далекими и чужими планетами, выдуманными фантастами. Сейчас же они что-то близкое, куда легко можно попасть, и я это так спокойно воспринимаю. А все из-за того, что однажды днем в дверь подъезда моего дома не смогли сразу внести тяжеленное белое пианино. Или потому, что просто была осень, и так хотелось немного тепла и чуда. Когда сильно чего-то хочется, оно непременно случается. Чудо встретившихся глаз, неожиданного слова, некстати пришедших в голову мыслей. Осень, осень… Тогда все умирало, листья покорно ложились под ноги. А сейчас зима, и уже ничего не хочется, разве только спать — долго-долго, столько, сколько будет лежать снег, и проснуться уже другой, не гусеницей, а бабочкой, как говорил Макс. Стать имаго, быть не между тем и этим, а закончить свое превращение. Имаго… Хорошо звучит. Метаморфозы начались, но до завершения далеко. Из меня должна получиться хорошая бабочка. Интересно, что у Дракона написано в тетради? Если та тетрадь на самом деле существует…
И снова падал снег. Я сидела в кресле посреди заснеженного леса, напротив меня на низкой ветке ели устроилась неприятная черная птица Ничего не стоило встать и прогнать ее. Еще легче было ее убить. Но я этого не делала. Время еще не пришло. Поступок, совершенный не вовремя, страшнее бездействия.
Меня разбудили Маринка и начавший пробирать холод.
Маринка протопала через кухню, как стадо маленьких гиппопотамчиков, зачем-то начала с грохотом перебирать сложенные около печки дрова.
— О! Ты уже проснулась! — мрачно произнесла она. — А я как раз пришла. Очень кстати. Надо поговорить.
Какие-то секунды я соединяла реальность со своим сном, мне даже показалось, что где-то каркнула ворона. Или это кровать в комнате заскрипела?
Я потянулась, приходя в себя, глянула на Маринку. Глаза на меня не поднимает, гремит полешками. Специально разбудила. Накипело.
— Извини, — голос мой со сна был немного хрипловат, — с арканом неудачно получилось.
Девочка быстро глянула на меня и снова вернулась к дровам.
— Забыли, — ответила совсем по-взрослому.
— Ты испугалась?
Тело у меня ломило. Хотелось разобраться на запчасти и собраться по новой, но как-то удобней, что ли.
— Обрадовалась. — Поленья рассыпались вокруг нее. — Это так легко делается?
— Не очень. — Надо объяснить. В двух словах. Не пугая. — Аркан был не для тебя.
— А как от него защищаться? — Маринка даже не повернулась.
— Не нападать, — сказала быстро, не задумываясь. Зря. Не поймет.
Ноги затекли, я с трудом шевелилась, пережидая, когда утихомирятся разъяренные мурашки, взорвавшиеся в икрах.
— Я… — Маринка водила пальцем по полу — Макс сказал, что я могу уйти в любую минуту. И скоро уйду. Он мне больше ничего не даст.
— Марина, я никогда… — Девочка вскинула ладонь вверх. — Не надо ничего говорить! Вы уйдете, я тоже уйду.
Маринка вертелась передо мной и была сейчас похожа на котенка. Волосы у нее опять растрепались, так и хотелось посадить ее на колени, причесать, собрать всю ее непоседливость в хвост.
— Это скоро пройдет.
— Я не хочу, чтобы такое повторилось.
— Спасибо, что помогла мне сегодня, — прошептала я.
— Да ладно! — миролюбиво тряхнула гривой юная вампирша. — Ты тоже ничего.
В Маринке словно перекрыли кран с горечью и пустили веселье. Девочка живо оглянулась.
— А где Дима?
Не дожидаясь ответа, который я вряд ли могла дать, девочка помчалась в комнату и стала расталкивать уснувшего Дракона. Он сначала мычал, а потом накричал на нее и весь оставшийся вечер ни с кем не разговаривал. Особенно с Маринкой. Обиделся. По себе знаю, как тяжело обижаться на вампира, который не понимает твоих эмоций. Тем более зря это сделал Дракон. Маринка была не в том настроении, чтобы прощать своей игрушке проступок.
Вечер прошел в молчании. Без Маринкиной суеты дом наш как будто померк. К ночи пришел обещанный Максом мороз — столбик термометра упал до минус тридцати пяти. За стенами начало подвывать и подухивать, словно по снегу бродил старый леший, просящийся в дом погреться. Мы помочь ему ничем не могли, потому что сами мерзли. Из заткнутого подушкой окна поддувало, и мне начинало казаться, что лежу в сугробе.
Я куталась в два одеяла, размышляя, не натянуть ли мне шапку — вымороженная комната не хотела согреваться. Макс устроился рядом. Сначала, чтобы не добавлять мне холода, он сидел на стуле. Но потом не выдержал и прилег на край кровати.
— Каким ты был раньше? — Пальцем я осторожно водила по его бровям, по носу, по широкому гладкому лбу.
— Разным.
Макс лежал, довольно прикрыв глаза. Сейчас он был похож на кошку. На большую сытую кошку, готовую вот-вот заурчать от осознания собственного благополучия.
— Каким?
Хотелось прижаться к любимому, но шевелиться было лень. Я пригрелась, и малейшее
движение вызывало неприятные изморосные мурашки.
— Тщеславным.
— О чем мечтал? — Я хихикнула, нарушая хрупкий баланс между робким теплом под одеялом и холодом снаружи.
— Тщеславным.
— О чем мечтал? — Я хихикнула, нарушая хрупкий баланс между робким теплом под одеялом и холодом снаружи.
— У меня была очень красивая мать, она пользовалась популярностью в свете. Талантливый отец. Я был как бы при них. Милый мальчик замечательных родителей.
— А на самом деле?
— На самом деле мне всегда нравилось нарушать те правила, которых следовало придерживаться. В правило входили необходимость определенных знаний, подходящий круг знакомств, удачная партия, приумножение капитала семьи.
— Не оригинально, — покачала я головой. Бороться с холодом больше сил не было. Я расслабилась, разрешая себе мерзнуть.
— Не забывай, Германия в середине девятнадцатого века не была отдельным государством. Мелкие княжества входили в состав то одной, то другой страны, и держались они только на старинных правилах и обычаях. Революции и бунтари рождались либо западнее — в Испании, либо восточнее — в России. У Германии были деньги, но не было пассионариев.
— Ты хотел совершить революцию? — Я смотрела на правильно-красивое лицо любимого, всегда такое спокойное, и не могла представить его с винтовкой на баррикадах.
— Нет, пытался сбежать из дома.
— Далеко?
— Насколько хватало сил терпеть голод. Дня на три. Потом или меня возвращали, или я возвращался сам.
— Герой! — Я растрепала его челку.
— Ja, ein Held! [Да, герой! (нем.)] — грустно произнес Макс. — Пытаюсь вспомнить, почему я тогда выпрыгнул из окна. Мне кажется, из-за того же — из-за желания кому-то что-то доказать. Мать была такой идеально-правильной и погибла только потому, что я совершил ошибку. Любое мое самостоятельное действие вело к неудачам. Я даже умереть не смог. И это мне помешали сделать.
У вампиров весьма специфическое представление о спасении. Для них единственная форма жизни — быть вампиром. Я была с ним не согласна. Как прошло превращение Макса, я знаю только по рассказам. Его мать, сильный берлинский Смотритель, погибла, защищая сына. Поняв это, Макс шагнул из окна, но не умер. Рядом оказался Лео. Макс так же спас Маринку. Она сильно болела, была при смерти, и он сделал ее вампиром, спасая и от болезни, и от смерти.
— Вечно все делают за меня, — прошептал Макс.
— Неправда! — Терять мне уже было нечего. Я откинула одеяло и придвинулась к любимому. — Ты не видишь то, что делаешь сам. Наша с тобой любовь не зависит ни от чьего желания или решения.
Моей щеки коснулись осторожные прохладные губы.
— Я все время жду какого-то подвоха, — прошептал Макс мне на ухо. — Как будто время готовит нам страшную западню. То его много, а то вдруг становится мало. Мы ведь не торопимся в принятии решений?
— Торопимся? — Я чуть отстранилась, чтобы лучше его рассмотреть, но Макс прижал меня к себе.
— В жизни главное — не торопиться. Знаешь, что сгубило Ромео и Джульетту? — Ссора родителей.
— Нет, они просто поторопились. Очень хотели получить все сразу, спешили избежать трудностей. Время сыграло с ними злую шутку.
Поторопились? Я вспомнила наш с Максом бесконечный бег. Если кто здесь и торопится, то наши преследователи, не мы.
Я поерзала, удобней устраиваясь рядом с любимым.
— Не думаю, что мы спешим. Ты немец. Ты спешить не умеешь. Ромео был итальянцем, а они по жизни бешеные.
— «Две равноуважаемых семьи в Вероне, где встречают нас события, ведут междоусобные бои и не хотят унять кровопролития…» — прикрыв глаза, процитировал Макс Шекспира. — Верона стоит на реке Адидже. Река впадает в Адриатическое море… — Он приподнялся на локте. — Ты права. Знаешь, я впервые не жалею, что шагнул в окно. Это был самый удачный поступок в моей жизни. Который привел меня к тебе.
От поцелуя привычно закружилась голова, и стало неважно, что было и что будет. Холод, комната, старая кровать — все уплыло вдаль и дало два прощальных свистка.
Я открыла глаза, на секунду забыв, где нахожусь. Рядом был только Макс и…
Вдруг вспомнила.
— Дракон! — зашептала я, выбираясь на край кровати.
— Он давно ушел.
Я непонимающе посмотрела на соседнюю кровать. Одеяло свесилось, подушка закинута в ноги. Куда делся Сторожев? Ах да! Сбежал еще в самом начале нашего разговора. Как только мы с Максом начали устраиваться на кровати, недовольно закхмекал, засопел, демонстративно долго искал свои унты и, забрав куртку, ушел на кухню. Там было теплее. И еще там была Маринка. Спокойной ночи, Дима! Приятных кошмаров!
— А мне никогда не хотелось сбежать, — призналась я, вновь устраиваясь на подушке.
— Так бывает, когда не знаешь, куда можешь прийти.
— А ты знаешь?
— Теперь — знаю. Я не могу предсказать, что будет конкретно, но как может быть, представляю.
— Все будет хорошо?
— Если мы будем вместе, то — да.
Я хмыкнула. Его бровь дернулась, пытаясь изобразить удивление, и я засмеялась в ответ. Будет хорошо? Возможно. Я же уверена только в том, что соскучиться нам точно не дадут. И первое января тому подтверждение. После такого начала года оставшиеся дни мы обречены провести в бегах.
— А что было потом? После того как Лео превратил тебя в вампира?
Макс лежал на спине, глядя в потолок.
Вспоминал? На быстром режиме просматривал хронику минувших дней? Придумывал подходящий ответ?
— Я учился жить заново.
Из Макса мог получиться замечательный партизан. Он никогда не отвечает на вопросы.
Я недовольно поджала губы. Любимый скосил на меня глаза.
— Лео протащил меня по всем странам Европы. Я бесился, он все терпеливо сносил. Мне было тяжело примириться с тем, что наш мир подчинен правилам. Например, восходам и заходам солнца, смене времен года, циклу человеческой жизни.
— И ты смирился?
— Как видишь, — усмехнулся Макс. — Тебе же Лео рассказывал, что я не принимал участия во Второй мировой войне. Можно было проявлять чудеса героизма и спасать людей, как сам Лео. Можно было бродить по фронтам, пристраиваться к госпиталям, чтобы все время быть сытым, как поступала наша милая подруга Катрин. И это было бы по правилам. Я же соблюдать эти правила не хотел.
— Что же ты делал?
— Жил, читал книги, наблюдал восходы и закаты. В исторических архивах сохранилась информация о деревнях, которых не коснулась война. Их просто не замечали. Это были исключения из правил, жизнь не по законам.
— А разбитое окно как раз подходящее исключение из правил? — жалобно прошептала я. Оказаться во время войны в деревне, в сторону которой не полетело ни одной пули, наверное, замечательно, а жить в постоянном холоде уже не тек здорово.
— Да, с окном получилось не очень хорошо, — Макс встал, оставив после себя холодную пустоту, — Но я придумал, как тебя согреть.
— Холодно, — пожаловалась я, намекая на то, что ему не мешало бы вернуться.
— Сейчас приду.
На прощание он накрыл меня своим пальто. Я сильнее закопалась в одеяла, поджала ноги, в слабой надежде, что смогу создать себе островок относительного тепла. Долгие мгновения ждала, что согреюсь, но тело с моим ожиданием не согласилось. Меня стала бить легкая дрожь. Я клацнула зубами и заставила себя замереть. Дрожь осталась. Шла она почему-то не изнутри, а сверху. И не от меня, а от одеяла.
Кажется, я схожу с ума.
Дрожь от плеча скатилась к шее, ударила по носу. В панике я сбросила одеяла и села. Передо мной вибрировал телефон. Видимо, выпал из пальто. Я так укуталась в одеяла, что карман оказался наклоненным, и заработавшая трубка легко из него выскользнула. Мобильный лежал экраном вниз и, как настойчивая муха бьется головой о прозрачное стекло, стучался об угол подушки. Макс его почему-то не слышал, хотя его дрожание и противный вибрирующий «з-з-з» оглушал.
Надо было позвать Макса, но моя рука помимо воли потянулась к трубке и перевернула ее. Знакомый смартфон, небольшая плоская черная коробочка. На светлом экране что-то написано, судя по всему, на немецком, а снизу бежала строчка номера. Я успела ухватить только последние цифры: двадцать шесть — восемьдесят. Номер выскользнул снова. «Плюс тридцать три, шестьсот одиннадцать…»
Длинной змеей-удавкой цифры проплыли у меня перед глазами, скрылись в невидимые воротца и показались вновь из левых дверей компьютерной памяти. Еще один круг, и я наконец поняла, откуда я знаю высветившийся номер, —
звонил Лео.
Телефон последний раз обиженно вякнул и замолчал, выкинув на экран информацию о пропущенном звонке.
Да, я не должна была этого делать. Это было пространство Макса, и я не имела права в него вторгаться. Но желание подтвердить догадку было сильнее. Экран стал обиженно гаснуть, и я, желая его пробудить, коснулась иконки с зеленой трубочкой. Смартфон ожил, показывая мне список звонков. Последний был пропущен, напротив него стоял красный крестик. Но был и еще один, с желтой стрелочкой в сторону номера, значит, звонили с этого телефона.