– Ты понял, какой козел?! – возмутился неуемный Саид. – А ты еще базаришь…
Что уж там хотел сказать Саид, осталось тайной, потому что, еще произнося сакраментальное «козел», Саид занес нижнюю конечность во внушительного вида ботинке с массивной рифленой подошвой, чтобы в третий раз произвести акт экзекуции, но на слове «базаришь» Свиридов перехватил его ногу и, потянув на себя одной рукой, легко вывернул, а потом швырнул Саида в сторону так, что тот ударился о стену над диваном напротив свиридовской кровати и, оглушенный, вяло сполз на пол.
– Ты же сам говорил, что я не какой-то там лох, – устало сказал Свиридов второму, а небритый юнец захихикал и присел к пострадавшему Саиду.
Тот, второй, ничего не сказал, а схватил остекленело глядящего перед собой ошеломленного отпором Саида и буквально выволок его из комнаты.
* * *
Свиридов остался один. Еду все не несли, и он поневоле вынужден был погрузиться в тягостные мысли, стараясь таким образом заглушить симфонии пустого желудка.
Беспорядочные звуки, издаваемые упомянутым внутренним органом Владимира, были единственным, что нарушало мертвую тишину, повисшую в квартире. Свиридов мог только догадываться, насколько она велика.
И внезапно – прямо за стенкой – послышался грохот падающей мебели, а потом хриплый матерный вопль, зависший на самой пронзительной ноте и оборвавшийся сухим треском двух выстрелов. Потом – полный ужаса и боли вопль, все приближающийся и нарастающий, и дверь свиридовской комнаты распахнулась, и влетел с выкаченными от ужаса глазами Саид, а за ним высокий массивный человек в разорванной на спине рубашке и босиком. В руке босого человека был перехваченный за дуло пистолет. Он настиг Саида и, перехватив его горло длинными пальцами, нацеленно ударил рукоятью пистолета в темя.
Тот конвульсивно вытянул вперед руки, вцепился в ворот и без того рваной рубашки своего противника – и, коротко простонав, осел на пол.
– Вот так, Вован, – не оборачиваясь, сказал человек в рваной рубашке. И Свиридов почувствовал, как по его коже волной пробегает леденящая дрожь. Потому что этот голос принадлежал тому, в чью смерть он уже почти поверил. Это был Афанасий Фокин.
– Какая комедия, – пробормотал Владимир и начал смеяться – глухо, неправдоподобно, нелепо. – Что же это такое, черт побери?
– Комедия в самом деле весьма занимательная, Свиридов, – проговорил тот, – я бы сам разобрался, что к чему, но прежде нам надо свалить отсюда… клянусь пресвятой богомат… м-мать твою!
– Куда свалить-то?
– А тебе не все равно?
– Честно говоря, так-то оно так, – откликнулся Владимир, – но уж больно у них наручники основательные. Я бы, конечно, открыл, но когда под рукой только скрепка, которую я нашел вон в той книге, все становится куда проблематичнее.
– Ы-ых, гррехи мои тяжкие! – вздохнул отец Велимир и вынул из кармана связку ключей. – На, примерь.
– Подойдет, – сказал Владимир и открыл кольцо наручников. – А что, в квартире больше никого не осталось?
– Почему? – отозвался тот. – Трое здесь, считая этого, – он кивнул на находящегося в депрессивном коматозе Саида, – еще трое там, – и он сделал какой-то неопределенный жест в сторону комнаты, откуда двумя минутами раньше раздались звуки выстрелов, крики и грохот мебели.
– Ну что… Господь осенил нас своей всеблагой милостью, – проговорил Свиридов, вставая и разминая затекшие члены, – кстати, благословляю тебя, сын мой.
Тот непонимающе посмотрел на Владимира и многозначительно покрутил пальцем возле виска.
– Я же тоже теперь духовное лицо, причем очень значительное, – продолжал Свиридов. – Правда, католической конфессии…
* * *
Илья проснулся оттого, что кто-то длинно и очень настойчиво звонил в дверь. Он повернул голову и почувствовал, что мозги, размазанные по стенкам черепа, болезненно колыхнулись и бросились в лобовую часть с таким энергетическим импульсом, что из глаз брызнули малиновые искры, а в ушах поплыл отнюдь не малиновый тягучий звон.
– Какого х.. – начал было Илья, и тут его взгляд прополз по скомканной и почему-то рваной простыне и наткнулся на неподвижное женское тело в метре от себя, на котором этой самой простыни, пусть даже рваной, не было. Впрочем, в том состоянии, в коем находился сейчас Свиридов-младший, было не до обнаженных женщин и тем более не до назойливых звонков в дверь.
– М-м-м… ык! – вырвался из глубин его измученного существа густой утробный звук, и он по неправильной синусоиде направился открывать, тем более что в дверь уже начали стучать.
– Ы-ы… кто?
– Милиция, – ответил энергичный ясный голос. – Мы от вашего брата, гражданин Свиридов.
Илюха истратил слишком много энергии, чтобы еще что-то пытаться соображать, и потому открыл без разговоров. В прихожую вошли двое улыбающихся милиционеров в звании от сержанта до старшего сержанта, и старший по званию весело осведомился:
– Похмелье, дружок?
– Похмелье, – буркнул Илюха и обессиленно прислонился к стене.
Второй заглянул в гостиную и присвистнул:
– Ого!.. Василь, гля, какая тут бордель, е-мое!
– «Бордель»… м-м-м… мужского рода, – невнятно пролепетал Илья.
– Чево?
– Ладно, Ленчик, чего с ним попусту моросить? Одевайтесь, гражданин Свиридов, вас очень хотят видеть.
– А с этой чего? – спросил сержант Ленчик.
– А пусть спит, – махнул рукой его напарник, – нам насчет возможных лиц женского полу легкого, так сказать, поведения ничего не говорили, и ладно. Пусть дрыхнет, мымра!
– А она ничего, – заметил второй представитель правоохранительных органов и снова заглянул в комнату. – М-да-а-а-а…
* * *
Илюху снова водворили в КПЗ. Впрочем, он понял это только к вечеру, потому что весь день находился в полубессознательном состоянии, а по прибытии в камеру незамедлительно рухнул навзничь и заснул.
На следующий день его вызвали на допрос. Допрос вел капитан Буркин, тот самый типаж серийно-запойного вида, что наличествовал в кабинете Панина в тот памятный момент, когда туда привели на беседу Владимира Свиридова.
– Присаживаемся, – сказал Буркин Илье и уткнулся в какие-то документы, разбросанные на столе. Прошло минут двадцать, и, казалось, он забыл о существовании задержанного в своем кабинете.
Наконец он вспомнил об Илье.
– Свиридов, – неожиданно визгливым для человека с таким багрово-пропитым цветом лица заговорил капитан, но потом отхлебнул воды и скорректировал голос до обычного своего сиплого баритона, – вы обвиняетесь в том, что принимали участие в деятельности преступной группировки, возглавляемой вашим братом. Согласны ли вы с предъявленным обвинением?
Илюха онемел. Несложно понять состояние человека, которому с интервалом в двое суток инкриминируют убийство и участие в организованной преступной группировке.
– Что ты молчишь? – несколько повысив голос, напористо спросил Буркин.
– Какой… преступной группировки? – наконец выдавил бедный Илюха.
– Да что ты валяешь дурака? – рявкнул капитан. – Твой брат находится в федеральном розыске, а он тут ломается, как мальчик-одуванчик!
– Я не понимаю… – пробормотал Илья, который в самом деле ничего не понимал. Он бы и рад сказать то, чего от него ждут, да никак не поймет, в чем суть грозного обвинения.
– Хорошо, – сурово сказал Буркин и значительно наморщил лоб, – я тебе скажу, раз ты такой непонятливый. Твой брат находится в федеральном розыске по обвинению в ряде террористических актов и убийств. В частности, он обвиняется во взрыве в московской клинике, при котором погибло несколько человек.
– Да, он говорил, – машинально пробормотал Илюха, – что-то читал в Интернете… профессор Бланк и еще какая-то опергруппа…
– Ага! – воскликнул Буркин и кивнул тихо притулившемуся в углу плюгавому стенографисту: – Запиши, что обвиняемый признал факт совершения его братом теракта в московской клинике номер…
– Позвольте, о каком теракте вы говорите? – быстро выговорил Илья, который внезапно почувствовал, что сказал какую-то двусмысленную глупость. – При чем тут… мой брат? Это же дело рук Кардинала… вы же знаете… Должны знать.
– Вот именно, – заключил капитан Буркин, – а я тебе о чем толкую?
– А о чем вы толкуете?
– О том, что твой брат и находящийся в розыске за ряд преступлений террорист Кардинал – одно и то же лицо, мать твою!
– При чем тут моя… – И только тут до Ильи дошло, что сказал ему капитан Буркин: по всей видимости, его мозг не совсем восстановился после тех алкогольных тестов на прочность, которым хозяин так часто подвергал бедный мыслительный орган последние двое суток. – Да что вы такое говорите? – тихо и неожиданно внятно проговорил он.
– Это доказано совершенно точно и документально, – заявил капитан, напыжившись от осознания важности сообщаемых сведений, – улики настолько неопровержимы, что не имеет смысла оправдываться.
– Это доказано совершенно точно и документально, – заявил капитан, напыжившись от осознания важности сообщаемых сведений, – улики настолько неопровержимы, что не имеет смысла оправдываться.
– Это какая-то ошибка, – стараясь говорить уверенно, произнес Илюха, – не может быть…
Капитан Буркин посмотрел на Илью неопределенным мутным взглядом, а потом вынул из ящика стола газету и швырнул перед Ильей. Это была свежая «Комсомольская правда».
– Третья страница, – сквозь зубы процедил капитан. – Посмотрим, как после этого будешь… отнекиваться.
Илья развернул газету и тут же наткнулся на заголовок, набранный на всю страницу огромными жирными буквами: «Бывший элитный офицер ГРУ примеривает маску террориста». В глазах замелькали фразы: «Знаменитый террорист Кардинал, в марте сего года совершивший дерзкий побег с тремя убийствами и взрывом операционной палаты, чуть не сотворил преисподнюю из всего Средневолжского региона…», «тайна имени Кардинал материализовалась в жителе провинциального города… настоящее имя супертеррориста по утверждению компетентных источников – Владимир Свиридов…», «Биография в высшей степени занимательна и в чем-то типична для нашего жестокого времени… бывший капитан ГРУ Владимир Свиридов, принимавший участие в войне в Чечне сначала в составе войск российского спецназа, а потом предположительно на стороне чеченских бандформирований…»… «Один из наиболее знаменитых террористов вот-вот попадется на крючок российским спецслужбам… двое членов его преступной группировки проходят дознание в ФСБ».
– А теперь посмотри это, – проговорил Буркин, не давая Илюхе опомниться, и протянул ему областную газету «Новый Арбат», украшенную великолепным заголовком – «Традиции семьи Свиридовых»: «Брат знаменитого террориста Кардинала (Владимира Свиридова) Илья Свиридов арестован по обвинению в убийстве и участии в деятельности преступной группировки, имеющей отношение к ряду терактов на территории Российской Федерации, в частности в Северокавказском регионе».
У Ильи перехватило дыхание, потому что только идиот мог теперь все еще надеяться на то, что это не конец. Когда и пресса пестрит разоблачительными материалами уже через сутки после самой перестрелки на территории ельховского комбината… это значит, что к такой раскрутке приложили руку губернские высшие власти. К тому же даже в не столь громких преступлениях имя обвиняемого «не разглашается в интересах следствия»…
– А где был ваш брат пятнадцатого марта? – торжественно провозгласил Буркин и отхлебнул из стоящего перед ним стакана. Потом поморщился и отставил в сторону, потому что в стакане была все-таки вода.
– А что было пятнадцатого марта? – пролепетал Илья.
– Нет, вы отвечайте на прямо поставленный вопрррос! – рявкнул Буркин.
Да откуда помнить до смерти перепуганному, оглушенному нежданными жуткими новостями и не отпускающим болезненным опустошением похмельного синдрома… Откуда ему помнить в середине мая, где был его брат пятнадцатого марта?
– Не помню, – пробормотал Илья, найдя в себе силы воспроизвести членораздельную речь, – по-моему, он ездил куда-то… в Питер, что ли.
– Вот видишь, – удовлетворенно протянул Буркин и, вынув из сейфа початую бутылку коньяка, налил себе полстакана и проглотил одним махом. Лицо его, и без того цветом напоминающее персонаж сказки Джанни Родари «Чиполлино» – синьора Помидора, еще больше побагровело. – В Питере, в Москве… в нашем городе его не было. А именно пятнадцатого марта произошел теракт в московской клинике.
Нельзя сказать, что выводы капитана Буркина отличались особенной стройностью и ценностью, но для Илюхи и этого вполне хватило. Он уже готов был поверить в то, что его брат и есть Кардинал. Тем более что девяносто процентов прошлого и примерно две трети настоящего в жизни его брата оставались для Ильи если не неразрешимой загадкой и тайной за семью замками, то во многом неясными и покрытыми мраком недосказанности.
– Я не знаю, – выговорил он и низко опустил голову, – я ничего не знаю…
* * *
Владимир и отец Велимир беспрепятственно покинули квартиру, где их держали двое суток. Правда, перед этим они кардинально – Владимир настаивал именно на такой формулировке – сменили гардероб, тем более что их облик привлек бы внимание даже в том случае, если бы они были обычными законопослушными налогоплательщиками, а не террористами, находящимися в федеральном розыске.
К счастью, в одном из шкафов обнаружилось достаточно одежды, нашелся размер даже для отца Велимира. Он сбрил бороду, надел элегантный темный костюм, нацепил темные очки и стал похож на персонажа из голливудского мегахитового бреда «Люди в черном». Нет, не на инопланетянина, а на распухшего от неумеренного потребления чипсов, чизбургеров и прочей «хотдоговой» американской жратвы Томми Ли Джонса.
– Н-да-а, – протянул Свиридов, внимательно рассматривая своего преобразившегося друга, – в восьмидесятые тебя бы мигом арестовали по подозрению в шпионаже в пользу Израиля.
– Почему Израиля? – уточнил пресвятой отец.
– А песенку знаешь? «В нашем кране нет воды-и… Воду выпили жиды!.. В нашем кране есть вода, значит, жид нассал туда», – фальшиво пропел Свиридов.
Исполняя эту неимоверно режущую слух вокальную партию, Свиридов рылся в выдвинутом ящике массивного трельяжа, намереваясь в свою очередь изменить внешность.
Фокин сидел в комнате и, методически двигая челюстью, бессмысленно рассматривал откинутую ногу неподвижно лежащего перед ним бандита, одного из тех, кто входил в комнату к Свиридову. Неподалеку лежал второй, тот самый небритый молодой человек, что исполнял функции надзирателя в комнате, где содержался Владимир, – этот несчастный был придавлен здоровенным столом, а из свежей раны на сиротливо торчащей из-под стола голове все еще сползала тонкая темная струйка. Третий находился на диване. Он был застрелен двумя выстрелами – в грудь и в голову.
В тот момент, когда мрачный отец Велимир созерцал дело рук своих, прожевывая кусок хлеба с сыром, в комнату семенящей радикулитной походкой вошел старичок – со сгорбленными плечами и чуть подрагивающей сутулой спиной, вибрирующими непослушными ногами и скорбным морщинистым лицом под жидкими седыми волосами.
Одет старик был по последней моде вымирающего коммунистического электората: орденская планка на стареньком коричневом пиджаке, жеваные серенькие брюки и разношенные тряпичные туфли.
Увидев это, российский Томми Ли Джонс выплюнул кусок недожеванного бутерброда и отрывисто захохотал.
– Ну артист, е-мое! – воскликнул он, несколько раз подскакивая на жалобно завизжавшем диване. – Рональд Рейган на пенсии, чтоб меня черти давили!
– Господин Рейган страдает болезнью Альцгеймера, – ответил Свиридов старческим скрипучим фальцетом, а потом добавил обычным своим голосом: – То бишь старческим слабоумием. А я пока что нет. Пошли, Афоня, будешь конвоировать своего престарелого родителя.
– А где ты выкопал все это обмундирование?
– А черт его знает… У них там целый шкаф этим тряпьем завален – дом престарелых одеть можно. Наверно, жил тут какой-нибудь старикашка… Эти молодцы его уморили, значит, а гардероб не выкинули, – мрачно буркнул Владимир.
– Ну-ну… – Фокин порылся в карманах и протянул Свиридову записную книжку, по всей видимости, принадлежащую одному из валявшихся перед ним бугаев. – Я тут посмотрел… глянь-ка в букву «М».
Свиридов открыл книжку, пробежал глазами ряд написанных корявым малоразборчивым почерком фамилий и увидел ту, ради которой Фокин и дал ему на просмотр эти записи. «Морозов Николай Ильич. Тел. 72-12-82. Раб. тел. 26-55-93». И сбоку уже другим, тоже отнюдь не каллиграфическим почерком дописано: «Дела со старперами».
* * *
Было уже около девяти вечера, когда отец Велимир и «его престарелый родитель» покинули роковую квартиру, где остался один труп и трое молодцев без сознания. Едва ли не у подъезда они наткнулись на человека в форме.
Это был лейтенант Бондарук, который только что вышел из серой «Волги», лишенной заднего бампера.
Впрочем, он прошел мимо парочки, даже не посмотрев в их сторону. Отец Велимир сжал кулаки и прорычал что-то угрожающее и ругательное, а Владимир крепко вцепился в его руку, желая предупредить всякие несанкционированные действия, могущие проистечь от несдержанности смиренного служителя церкви.
Они медленно прошли через арку и почти неожиданно для себя вышли на Казанскую – одну из центральных улиц города с наиболее оживленным движением.
– А я так и не пойму, – прошамкал Владимир, – каким образом ты умудрился так по-отечески напутствовать в лучший мир того милого гражданина и пожурить его собратьев… так, что они едва богу душу не отдали?