Лютенс в этом смысле был из лучших. Он действительно прочитывал (или хотя бы просматривал) по несколько русских книг и журналов ежедневно (вроде Сталина, если верить тому, что пишет о нём в своих мемуарах К. Симонов[86]). Несколько лет жил в столицах бывших советских республик, не пытаясь выдавать себя за русского из России, просто за иностранца, хорошо знающего язык и стремящегося его усовершенствовать.
Он даже постиг такую тонкость – в каком случае человек может допускать лексические, семантические, фактологические ошибки, и это не вызовет никаких последствий, а в каких такая же вроде бы ошибка-оговорка может вызвать подозрения с далеко идущими последствиями.
Самое интересное – его нынешняя должность совсем не требовала такого «глубокого погружения». Обычному агенту под посольской «крышей» умения понимать язык на слух и без грубых ошибок на нём изъясняться было вполне достаточно. Так что Лерой Лютенс занимался как бы «искусством для искусства», или – своеобразным экстремальным спортом. Кому из нормальных людей действительно нужно забираться на Эверест или пересекать на вёсельной шлюпке Тихий океан? А ведь делают это тысячи людей, и постоянно.
Зато теперь Лютенс был уверен, что, как выражаются русские, «в случае чего» он спокойно может натурализоваться в этой стране, даже занять достаточно высокий пост в организации или фирме, не слишком интересующейся всей подноготной своих сотрудников. Кто его знает – а вдруг и пригодится…
Мужчины рядом с ним говорили все сразу и о разном, друг с другом и просто в пространство. Но тем и полезно участвовать в подобных стихийных сборищах, что невзначай можно услышать совершенно неожиданные вещи. Вот как сейчас…
– ГРУ это, зуб даю. Мы с грушниками в первую чеченскую плотно взаимодействовали, я их где хочешь отличу…
– Да чё ты гонишь, чё гонишь? Никаким краем не ГРУ, те совсем по-другому держатся. Это, похоже, из кавказских горных бригад контрактники, видишь какие береты… Этих бригад всего две, их совсем недавно сформировали…
Береты и вправду были необычные, светло-шоколадного цвета, с круглой кокардой спереди и трёхцветным шевроном справа. Такие же шевроны и на рукавах. Жалко, далеко от тротуара до середины проспекта, подробно не разглядишь.
– Чего зря языком молоть, – ни к кому специально не обращаясь, сказал плотный мужик лет сорока, под стать Лютенсу, только не рыжий с бледным веснушчатым лицом, как разведчик, а загорелый шатен. Заметно было, что он не совсем из гражданских – то ли недавний отставник уровня прапорщик-мичман, то ли работает в каких-то полувоенных структурах. Очень характерны эти особого рода подтянутость, экономно-координированные движения и спокойно-уверенный взгляд.
С такими людьми хорошо дружить, по этой же причине они вызывали у цэрэушника естественное опасение и настороженность. Из-за того, что с ними нельзя расслабляться. Народ наблюдательный и себе на уме. Скажешь или сделаешь что-то не то – сразу заметят, а как среагируют – бог весть.
– Никаких таких штатных войск у нас до прошлой недели точно не было. Это я гарантирую, – уверенным, не предполагающим возражений голосом говорил мужик, дымя чем-то без фильтра, но не «Примой». Скорее «Лаки страйк» или «Кэмелом». – Или где-то очень хорошо прятались, или заново сформированы. Я слышал, будто на юге, в Ставрополе, совсем новую армию по штатам военного времени разворачивают, может, оттуда. Из казаков преимущественно, с прежними правами и казачьими воинскими званиями.
Слова мужика Лютенса заинтересовали – появление в Москве неизвестных военных частей всегда заслуживает внимания, сейчас – в особенности.
Это только недалёкие люди, судящие по американским, насквозь пропагандистским (куда там советским) фильмам, где русских военных и милицейских одевают в уродливую, ни на что не похожую форму с карикатурными знаками различия, думают, что за океаном действительно не представляют, что носит и чем вооружён «вероятный противник». Кому нужно, знают, и назубок, до последней пряжки и значка классности. Лютенс тоже разбирался и не мог не согласиться со «знатоком».
Сейчас вмешаться в разговор – вполне мотивированно будет, и интереса маскировать не нужно, и эрудицией блеснуть можно, чтобы собеседников раскрутить… Очень удобная вещь – безадресный трёп в толпе, главное – палку не перегибать, не ошибиться в господствующем общественном настроении. Не стоит восхвалять «русский империализм» на Болотной площади и необходимость немедленной «демократизации по-американски» на Поклонной горе.
– Чего ты рассказываешь-то, чего рассказываешь? – повернулся к «знатоку» Лютенс. – Ну, формируют, сорок девятая армия называется, в газетах писали, так она чисто общевойсковая, только две отдельные горно-стрелковые бригады туда передали. И с чего бы это им форму меняли? Там только одна ДШБ[87] «казачьей» называется. Чего-чего, а этого добра и старого хватает, знакомые ребята говорили, что ещё «сталинской суконной» на складах полно…
– Суконку давно моль поела, – скупо усмехнулся мужик. – А ты, видать, только газеты и читаешь, причём неизвестно какие…
Вот тут он в самую точку попал. Правильно Лерой таких, как он, опасается.
– Сейчас комдиву, а командарму тем более ничего не стоит позвонить кому следует, не говоря, чтоб в баньку сходить, а на Кавказе люди в этом толк понимают, и завтра хоть цвет берета меняй на свой вкус, хоть знаки различия. Про значки, нарукавные эмблемы и кресты всякие самодельные я не говорю. Что, не обратил внимания – последнее время безо всякого приказа снова вместо штампованных «птичек», как у америкосов, сержанты начали старые наши лычки носить? Кто красные, а кто и галунные. Или эти, новые из Следственного департамента, на повседневную форму золотые погоны нацепили, как при царе… Сейчас по форме не суди, – с полной авторитетностью продолжал вещать мужик.
– Не об том базарите, парни, – вмешался ещё один «знаток и ценитель», помоложе, но тоже с глазами очень и очень неглупыми. И – цепкими. Что и напрягает здесь Лютенса постоянно. В Штатах всё просто и понятно – как в муравейнике, где каждая особь обладает интеллектом и манерами, соответствующими врожденной функции.
В собравшейся по такому же примерно поводу уличной толпе в Нью-Йорке или Волнот-крике[88] каком-нибудь, едва ли встретишь людей, органично смотревшихся, хотя бы внешне, в гарвардских аудиториях и кампусах. А чтобы на равных эти «средние американцы» со студентами и преподавателями на специальные темы дискутировали (и выигрывали, что вполне вероятно, хоть рассказ Шукшина «Срезал» вспомнить) – и в гротескном сне не приснится. А здесь – свободно, здесь сильно выпивший тракторист, вытащив из грязи «Лексус» среднего калибра олигарха, легко может тут же начать ему доказательно, с яркими примерами разъяснять причины и движущие силы сначала Февральской, а потом и Октябрьской революции, и чем эти исторические аллюзии грозят вот таким, как он с его кодлой. Разойдётся, так может в знак презрения и деньги не взять. Плюнет под ноги и пойдёт собеседника поприличнее искать…
И как себя с таким народом вести? Разумеется, подобному человеку невмоготу заставить себя восемь часов в день у конвейера прикручивать третью гайку на заднем колесе. А вот (с двумя классами образования) сообразить, как сделать, чтобы ружейная смазка не замерзала на тридцатиградусном морозе, и мотор американского грузовика, рассчитанного на высокооктановый бензин, работал на керосине[89] – каждый почти солдат Отечественной войны легко мог, без видимых интеллектуальных усилий. По наитию. У немецких инженеров во Вторую мировую, при всём их «сумрачном тевтонском гении», такие вещи не получались. Автоматы зимой плохо стреляли, танки не заводились и даже дизель от «тридцатьчетвёрки» за четыре года скопировать не смогли.
– Не о том, – повторил парень. – Береты – херня, я сам и чёрный, и краповый носил…[90] Вы на их оружие посмотрите…
Лютенс и все остальные посмотрели. До этого как-то не обращали внимания – далеко, да и автоматы бойцы сложили на броню, только у одного висел на плече стволом вниз.
Вот что значит – стереотип восприятия. Раз автомат, значит «АК», в данном случае «АКСМ» или «АКСУ», раз без деревянного приклада. Ан нет!
– Во, бля! – Это Лютенс искренне сказал, всё по обстановке и в тему. Действительно новость, да какая… Точнее, как говорил Черчилль, «загадка, обёрнутая в тайну». Автомат действительно был чистая экзотика – самый настоящий ППС, опознать который вот так, навскидку, теперь уже способен мало кто из людей младше сорока, не эксперт-криминалист и не оружейник, ну и не завсегдатай военно-исторических сайтов.
Это что же получается? В России закончилось современное оружие? Абсурд, за шестьдесят с лишним лет «калашниковых» наштамповали несколько десятков миллионов, «всем способным держать оружие» хватит, и на продажу ещё столько же останется, от Аргентины до островов Фиджи – каждому желающему. Значит, что? В тот момент, когда вооружали именно это подразделение, под руками не было ничего, кроме складов «очень длительного хранения»? Так? Не было времени ждать, пока подвезут из ближайшей воинской части? Тогда что это за люди, которых ОЧЕНЬ срочно собрали, вооружили тем, чем придётся (а где такое «приходится»?), и тут же бросили патрулировать Москву? Что, все остальные войска настолько ненадёжны? Может, и вправду казаки? Или что-то другое? Одеты они как раз однообразно и очень неплохо.
Это что же получается? В России закончилось современное оружие? Абсурд, за шестьдесят с лишним лет «калашниковых» наштамповали несколько десятков миллионов, «всем способным держать оружие» хватит, и на продажу ещё столько же останется, от Аргентины до островов Фиджи – каждому желающему. Значит, что? В тот момент, когда вооружали именно это подразделение, под руками не было ничего, кроме складов «очень длительного хранения»? Так? Не было времени ждать, пока подвезут из ближайшей воинской части? Тогда что это за люди, которых ОЧЕНЬ срочно собрали, вооружили тем, чем придётся (а где такое «приходится»?), и тут же бросили патрулировать Москву? Что, все остальные войска настолько ненадёжны? Может, и вправду казаки? Или что-то другое? Одеты они как раз однообразно и очень неплохо.
– Именно что «бля», – гордо ответил парень. – Я как раз об этом. Эти гвардейцы сидели где-то с одними пистолетами, скажем, а тут – боевая тревога и спецзадание. А через дорогу – музей боевой славы с коллекцией этого добра. Катит?
– Да как-то не особенно. Где у нас с одними пистолетами сидят, да в таких количествах? И на казарменном положении. Не бывает. А ты что, в разведке служил? – спросил старший из собеседников, «прапорщик», как обозначил его для себя Лютенс. Конечно, не «складской» прапорщик, а из тех, что комвзводами или замкомроты в спецназах служат. Остальные любопытствующие, числом свыше десятка, прекратили свои разговоры и насторожились. Что-то интересное обозначилось в и без того непростой обстановке.
– Разведка, само собой. Да что я, ещё пацаном кино про войну не смотрел? – спокойно ответил парень.
– Забавно, – кивнул и Лютенс. – Что бы это могло значить?
– Вот и я спрашиваю.
– Такое добро долго искать будешь – не найдёшь. А тут в Москве по случаю государственного переворота полк как минимум спецназа по тревоге подняли и с таким антиквариатом вывели. А антиквариат-то новенький, и магазины у него не родные, пластиковые, на полста, наверное, патронов. Что, их снова на вооружение приняли? Даже не смешно. Тогда на следующем углу с трёхлинейками стоят?
– Ну и вывод? – спросил «прапорщик». А скорее никакой не прапорщик, судя по прорвавшейся интонации – не майор даже, подполковник и выше.
– Слышь, ребят, а может, просто кино снимают? Фантастическое, вроде «Обитаемого острова», – предложил вариант парень немного за двадцать.
– Хорошая мысль, только кинокамер не вижу, – ответил «прапорщик».
– То есть логически непротиворечивого ответа не просматривается, – заключил недавно подошедший немолодой мужчина преподавательского вида. Вообще толпа любопытствующих как-то сама по себе стала увеличиваться, как всегда бывает, когда в городском пространстве образуется своеобразная ретенционная точка[91].
– Естественно. Если б сейчас начали собирать народное ополчение – тогда любое оружие оправданно, какое под руками есть. А так…
– Вы не совсем правы, – возразил «интеллигент». – Я сторонник сократической логики. Мы с вами наблюдаем очевидность. Значит, нужно найти ей непротиворечивое, причём простое и осмысленное объяснение…
– Ну-ну…– подзадорил кто-то из толпы.
– Интересно, – согласился «прапорщик», – что невоенный человек придумать может?
– Я, к вашему сведению, капитан запаса, – вдруг обиделся «интеллигент», – «двухгодичником» честно оттянул командиром первого огневого взвода, то есть старшим офицером гаубичной батареи под Хабаровском.
– Уважаю, – сказал «прапорщик». – Так что скажете, товарищ капитан?
– Кто-то вдруг решил, что для городских дел в нынешних обстоятельствах «АК» и его производные избыточно мощны и опасны. Шальная пуля и за километр панельную стену пробить может, особо если утяжелённая. А пистолет-пулемёт – совсем другое дело… Жильцы верхних этажей на той стороне проспекта могут быть спокойны…
– Не лишено, – согласился бывший морпех-разведчик.
– Только не верю я, что в нынешних обстоятельствах, при всей панике и суматохе, кто-то такой ерундой заморачиваться стал бы. У нас проще – по площадям из чего придётся, – сказал «прапорщик».
– Вот чего-чего, а как раз паники и суматохи я ни сейчас, ни с самого утра не наблюдаю. Даже странно, – сказал бывший артиллерист. – Есть, правда, ещё одно объяснение, но слишком уж оно… Против Оккама.
– Кого против? – спросил «разведчик».
– Был такой монах средневековый, учил, что лишней херни придумывать не нужно, когда и имеющейся достаточно, – не задумываясь пояснил «прапорщик», чем вызвал удивлённое «хм?» «артиллериста-интеллигента».
– Да вы говорите, чего уж, нам сейчас и без всякого Оккама…
Что именно, «прапорщик» не пояснил.
– Говорят некоторые, что вообще не наши это люди. Из «параллельной России» к нам прибыли. Порядок наводить…
– Какой такой «параллельной»? – с агрессивным интересом выкрикнул кто-то из толпы, постепенно всё разрастающейся.
– Ну, такой же, как наша, только рядом существующая, где ни революции, ни войн наших не было, «красных» сразу побили и царь там до сих пор правит. Вот каким-то образом нашёлся проход оттуда сюда, они и двинулись…
– Да что ты там несёшь? Не бывает такого!
– Отчего же? До Колумба про Америку никто не знал, а когда открыл – разве кто-то удивился? Теперь представь, что там уже не каменный век, а вполне развитой капитализм. Только по морям плавать не умеют. Отчего-то. Отчего-то в Америке и лошадей, и колеса не было. А когда их «открыли» – собрались и двинулись «новый» для себя свет открывать, – вроде как с некоторой издёвочкой, но вполне серьёзно разъяснил «интеллигент».
– Просто так взяли и двинулись?
– Значит, не просто, раньше уже было обговорено. Да ты сам посмотри, похожи они на наших?
– А давайте подойдём да спросим, – вдруг предложил Лютенс. – Чего нам? Сразу всё понятно будет. Если и не из «другой России», так всё равно ещё чего узнаем…
Американца мысль о «параллельной России» совсем даже не напрягала. Во-первых, разведчик должен быть готов сохранить самообладание в самой невероятной, по обывательским меркам, обстановке, а во-вторых, Лерой ещё в молодости читал и Пола Андерсона, и Айзека Азимова, достаточно хорошо представлял, о чём речь идёт. Фантастика-то она фантастика, но, пусть и вопреки Оккаму, способна объяснить очень многое.
– Можно и подойти. Почему и нет, народ и армия едины… – согласился «прапорщик».
Все они, затеявшие этот разговор, и ещё человек пять заинтересовавшихся, не долго думая, двинулись вперёд, не дожидаясь даже, пока на перекрёстке загорится красный для машин, идущих по Арбату. Ничего, пропустят.
Лютенс хотел было присоединиться к группе, да вдруг расхотелось что-то. А он привык доверять своим эмоциям и инстинктам. Этим-то мужикам всё равно, терять нечего, и никто им ничего не сделает, а вот если кто-то из непонятных бойцов (или осуществляющий их оперативное сопровождение) заинтересуется Лероем, можно неслабо залететь… Может быть, он и так уже давно «под колпаком» или «на крючке». Чёрт его знает, но в этой стране всеобщего бардака и коррупции иностранные агенты тем не менее попадаются в лапы «кровавой гэбни» с вызывающей удивление систематичностью, даже и документы имея вполне надёжные, вплоть до прикрытия думскими мандатами, и спецподготовку, для столь расхристанной страны даже избыточную….
То ли наследие сталинизма, когда каждый следил за каждым и бдительные пионеры пачками препровождали американских парашютистов «куда следует»[92], то ли генетическое, за тысячу лет отшлифованное свойство «нутром» угадывать «чужих», что по крови, что по убеждениям, и реагировать автоматически. Как в известной блатной песне тех же сталинских лет поётся, о том, как американский шпион предложил уголовникам выкрасть «советского завода план»: «Советская «малина» держала тут совет, советская «малина» врагу сказала – нет! Потом его мы сдали стрелкам НКВД, с тех пор его по тюрьмам я не встречал нигде». Шутки шутками, а так ведь оно примерно и обстоит. По крайней мере, на уровне «простого народа». А ведь там враг предлагал ворам «фунты, франки и жемчуга стакан».
Тем более Лютенс не имел ни малейшего представления, как сумели столь блестяще сработать «на опережение» российские спецслужбы, пусть небольшая их часть, но непонятным образом сохранившая все прошлые умения и навыки. И это при том, что почти всё их руководство давным-давно превратилось не в воровскую малину даже, а просто в банку, куда некий любитель острых ощущений накидал без счёта ядовитых тарантулов, скорпионов и сольпуг. Не просто бессмысленно-злобных, но ещё и корыстолюбивых, чего в мире насекомых не бывает.
Вся эта братия, снедаемая противоположными чувствами – честолюбием и трудно представимой даже в Риме эпохи упадка жаждой наживы, погрязнув в финансовых махинациях, запутавшись в связях с криминалом и уже просто не понимая, кто есть кто, от кого брать деньги можно и нужно, а кого пора немедленно травить или отстреливать, смертельно боясь при этом, что кто-то из друзей-соперников успеет первым перетянуть на свою сторону Президента и начать «новый тридцать седьмой год», с восторгом откликнулась на приглашение поучаствовать в государственном перевороте. Эта идея, как казалось, решала сразу все проблемы сразу у всех. Финансовые, карьерные, всякие.