Незадолго до ярмарки они собрали то немногое, что могли взять с собой, заперли дом и отправились в путь.
Чтобы добраться до речного порта в Эльдорадо, им потребовалось две недели. Часть пути они проделали в автобусе, часть в кузове грузовика, немалую долю прошли пешком. По дороге им пришлось побывать в городах со странными обычаями, таких, например, как Самора и Лоха, где индейцы из племени сарагуру из поколения в поколение носят лишь черную одежду в знак вечного траура и скорби по Атауальпе.[2]
Оставшаяся часть пути заняла еще неделю. На этот раз им пришлось плыть в каноэ. С непривычки их обоих чуть не разбил паралич от недостатка движения. Наконец за очередным – неизвестно каким по счету – изгибом реки лодка ткнулась носом в берег. Единственной постройкой, встретившей переселенцев, был большой ангар из оцинкованной жести, в котором размещались администрация, склад семян и инструментов, а также – на первое время – и сами прибывшие в эту глушь поселенцы. Это и был Эль-Идилио.
Вновь прибывшим без всяких проволочек выдали большую бумагу со множеством разных печатей внушительного вида, гласившую, что предъявители сего документа являются не бродягами и самозванцами, а участниками государственной программы по заселению отдаленных территорий. Им выделили участок земли – два гектара дикой сельвы, а также пару мачете, несколько лопат, несколько мешочков семян, изрядно подпорченных жуком-долгоносиком, а кроме того, твердо пообещали полную техническую поддержку со стороны государства. Что это такое и в чем оно должно было выражаться, так никто никогда и не узнал.
Новые поселенцы на скорую руку, как могли, соорудили какое-то подобие дома и принялись за расчистку от леса склона ближайшего холма. Работая целый день от рассвета до заката, они могли выкорчевать одно большое дерево, срубить вокруг него кусты в радиусе нескольких метров и расчистить этот клочок от лиан. Уже на следующее утро лес почти полностью залечивал нанесенную ему накануне рану. Лианы затягивали проплешины, словно соревнуясь с людьми, словно подгоняемые жаждой мести, словно желая наказать незваных пришельцев.
К началу первого сезона дождей у переселенцев закончились запасы продуктов. Что делать дальше, не знал никто. У некоторых колонистов было свое оружие – старые, быстро ржавеющие во влажном климате ружья. Беда состояла в том, что звери, обитавшие в этих джунглях, оказались проворными и на редкость хитрыми. Даже рыба в реке, казалось, от души веселилась: то и дело показываясь на поверхности и плескаясь в заводях, она никак не хотела попадаться ни в самодельные сети, ни на удочку.
Оторванные от всего мира дождями, казавшимися им стихийным бедствием – едва ли не всемирным потопом, – переселенцы жили впроголодь в своих лачугах с протекающими крышами в ожидании чуда. Работать в такую погоду было абсолютно невозможно, и им только и оставалось, что смотреть целыми днями на набухшую от дождевой воды реку, уносившую вниз по течению стволы огромных деревьев и вздувшиеся трупы животных.
Люди тоже начали умирать. Одних смерть настигала в виде неизвестных плодов, оказавшихся ядовитыми; кого-то валили с ног лихорадка и другие, невиданные в горах болезни; некоторые навеки сгинули в пасти огромных удавов, которые, напав на жертву, сначала душили ее, затем все теми же стальными мышцами ломали грудную клетку и подолгу, порой по несколько часов заглатывали тело, чтобы впоследствии в течение долгих недель переваривать эту неожиданную, но тем не менее питательную добычу.
Поселенцы чувствовали себя потерянными в этой бесплодной борьбе с дождями, так и норовившими разрушить их жилища и оставить людей без крова, и с москитами, которые полчищами накидывались на них, облепляя с ног до головы, напиваясь кровью, оставляя под кожей свои личинки, которые в скором времени начинали пробираться наружу, к свету, превращая человеческое тело в сплошную гноящуюся рану. Многие поселенцы стали жертвами голодающих в сезон дождей хищников, спускавшихся с холмов поближе к реке и оглашавших окрестности поселка ужасающим рычанием. Спасение пришло совершенно неожиданно и в столь же неожиданной форме. В один прекрасный день в лес рядом с Эль-Идилио явились полуодетые люди с раскрашенными лицами и разноцветными украшениями в волосах и на руках.
Это были индейцы шуар. Насмотревшись на страдания переселенцев, они сжалились над ними и пришли протянуть незнакомцам руку помощи.
Колонисты научились у индейцев искусству охоты и рыбной ловли, научились строить жилища, способные противостоять натиску стихии в сезон дождей, отличать съедобные плоды от ядовитых. А самое главное – они научились у шуар искусству сосуществования с сельвой.
Когда сезон дождей закончился, индейцы помогли поселенцам расчистить несколько участков на склонах холмов, не забыв предупредить о том, что все это бесполезно. Выслушав советы индейцев, поселенцы все же поступили по-своему. Первые семена легли в землю, отвоеванную у джунглей. Очень скоро стало понятно, что индейцы были абсолютно правы. Местная почва оказалась совершенно неплодородной. Дожди промывали ее до такой степени, что не привыкшие к подобным условиям растения погибали, не успев отцвести, – либо от недостатка питательных веществ, либо пожираемые полчищами насекомых.
С наступлением очередного сезона дождей первый же ливень смыл в реку те немногие всходы, что поселенцы сумели сохранить в непрестанной борьбе с надвигавшимися на поля со всех сторон джунглями.
Долорес Энкарнасьон дель Сантисимо Сакраменто Эступиньян Отавало не выдержала таких тягот и на второй год скончалась в бреду и горячке от малярии.
Антонио Хосе Боливар Проаньо понял, что в свой поселок в горах он никогда не вернется. Бедняки готовы великодушно простить человеку все – все, кроме неудачи в попытке вырваться из нищеты.
Он понял, что должен остаться. Остаться и жить, не имея ничего, кроме воспоминаний. Ему хотелось отомстить этой проклятой земле, этому зеленому аду, который разбил его мечты и украл у него любовь – единственную ценность в его небогатой жизни. Все его мечты сводились теперь к одному и тому же кошмарному видению: он страстно, всей душой желал увидеть, как гигантский лесной пожар превращает амазонскую сельву в выжженную пустыню.
Бессильный в своей ненависти, он вдруг неожиданно для себя осознал, что совершенно не знает сельву – не знает настолько, что даже не может ее по-настоящему ненавидеть. Он стал охотиться вместе с племенем шуар и постепенно освоил язык индейцев. Вместе с ними он охотился на тапиров, агути, капибар, ксаино – маленьких кабанов с вкуснейшим мясом, на обезьян, птиц и пресмыкающихся. Он научился пользоваться духовым ружьем и оценил по достоинству это оружие, незаменимое на охоте, а также приноровился к копью, с помощью которого очень удобно добывать рыбу.
Общаясь с индейцами, он отбросил предрассудки крестьянина-католика. Он ходил всегда почти голым и старался как можно меньше общаться с новыми поселенцами, которые в свою очередь не слишком жаловали его, считая сумасшедшим.
Антонио Хосе Боливар Проаньо никогда не задумывался над смыслом слова «свобода», но, живя в сельве, без каких бы то ни было ограничений пользовался ею в свое удовольствие. Первое время он еще пытался оживить в себе планы мести окружающему зеленому миру, но постепенно настолько освоился в нем и прочувствовал его прелести, что забыл о своих обидах, да и практически обо всей своей прошлой жизни. Соблазны дикого, свободного мира, лишенного всяких границ и деления на хозяев и слуг, богатых и бедных, победили в нем жителя цивилизованного общества.
Он ел, когда хотел есть, а не тогда, когда предоставлялась возможность. Ел то, что ему хотелось, а не то, на что хватило денег. Он мог выбирать любые, самые вкусные фрукты, мог отказаться от аппетитной рыбины только потому, что та из-за своей лени стала бы слишком легкой для него добычей. Порой, не без труда выследив в джунглях какое-нибудь животное, он опускал уже наведенное духовое ружье и уходил прочь лишь потому, что его аппетит вдруг закапризничал и потребовал вместо мяса какой-либо вегетарианской пищи.
Когда наступала ночь, он, если ему хотелось побыть одному, устраивался на ночлег где-нибудь на берегу реки, под перевернутой лодкой. Если же ему хотелось общаться, он шел к ближайшему стойбищу индейцев.
Шуар всегда с радостью принимали его. Если он приходил с пустыми руками, они делились с ним пищей. Если приносил с собой какую-то добычу, она тут же шла в общий котел. Поужинав, вся компания садилась вокруг вечного источника света – костра из трех толстых веток, – и начинался вечерний разговор. Индейцы с удовольствием затягивались сигарами Антонио Хосе Боливара и начинали расспрашивать его обо всем подряд.
– Скажи: вот какие мы? – спрашивали они его.
– Скажи: вот какие мы? – спрашивали они его.
– Вы-то? Красивые, как стадо обезьян. Говорливые, как пьяные попугаи. А уж кричать начнете – так сущие черти!
Эти метафоры вызывали у индейцев просто бурю восторга. Они от души хохотали и громко пукали от удовольствия.
– А там, откуда ты, – как там?
– Там-то? Холодно. Ночами и по утрам бывает очень зябко. Нужно носить пончо – длинные и теплые, из шерсти. И, конечно, сомбреро.
– Вот-вот, потому-то вы такие и вонючие. Вы когда какаете, пачкаете свои пончо.
– Нет, хотя… иногда и такое бывает. Но вообще-то дело в другом. Просто, когда холодно, мы не купаемся так, как вы здесь – сколько угодно и когда угодно.
– А обезьяны там, у вас – они тоже в пончо ходят?
– В горах нет обезьян. Там и тапиров нет. Люди там почти не охотятся.
– А что же вы тогда едите?
– Да что придется – картошку, кукурузу. Иногда – обычно по праздникам – всем достается по куску свинины. Ну, или, например, курицы. А еще… да, на ярмарке можно купить кролика или агути. Но это если денег хватит.
– А что же вы тогда целыми днями делаете, если не охотитесь?
– Работаем. Начинаем работать с рассветом и не разгибаем спины до вечера, до самых сумерек.
– Какие же вы глупые. Дураки, да и только! – приговаривали индейцы.
Прошло пять лет такой жизни, и Антонио Хосе Боливар понял, что никогда не уедет из этих мест. Окончательно убедило его в правильности принятого решения тайное послание судьбы, начертанное на его запястье двумя ядовитыми клыками.
Общаясь с индейцами, он научился пробираться по сельве бесшумно, ступая всей ступней, прислушиваясь к каждому шороху, всегда с мачете наготове. Не выпускать оружие из рук ни на мгновение было одним из главных правил выживания в джунглях. И вот однажды, уверовав в собственный опыт, он совершил непростительную ошибку. Воткнув мачете в землю, чтобы поудобнее перехватить висевшую за плечом плетеную корзину с фруктами, он через пару секунд привычным движением обхватил рукоятку ножа. В тот же миг запястье пронзила боль, и Антонио Хосе Боливар увидел ядовитую змею, которую шуар называли словом «крест». Уползая, та оставляла на земле цепочку крестообразных отметин. За этот характерный след пресмыкающееся и получило у индейцев свое имя.
Он бросился за ней; взмахнул мачете, сжатым в укушенной, уже немеющей руке, и с одного удара отсек змее голову. Кровь, смешанная с ядом, брызнула ему в лицо.
Чувствуя, как силы покидают его, он на ощупь нашел в траве отрубленную змеиную голову и, сжав ее в ладони, пошатываясь и спотыкаясь, пошел по направлению к ближайшему стойбищу шуар.
Увидев, как он неверной походкой приближается к лагерю, индейцы вышли ему навстречу. Они поняли, что дело плохо. Говорить он уже не мог. Язык, конечности, да и все его тело уже распухли, словно накачанные изнутри ядовитой жидкостью, вызывающей воспаление во всем организме. Едва успев показать индейцам сжатую в ладони голову укусившей его змеи, он потерял сознание.
Очнулся он лишь спустя несколько дней. Опухоль на теле чуть спала, равно как и жар, мучивший его все это время. Впрочем, ощущение внутреннего пожара сменилось изматывающим ознобом.
Немалых трудов стоило колдуну из племени шуар поставить его на ноги. Много дней прошло, прежде чем он вновь ощутил себя в силах добывать себе пищу.
Отвары и настои каких-то трав вывели яд из его организма. Растирание холодным пеплом и сон в остывших костровых ямах сняли жар, озноб и избавили его от кошмарных видений. Диета из обезьяньих мозгов, печени и почек помогла ему встать на ноги через три недели.
Во время всего периода лечения ему не разрешали и на несколько шагов отходить от стойбища. Каждое утро после очередной ночи, проведенной в золе и пепле, женщины племени дочиста отмывали водой и пучками какой-то травы все его тело.
– Внутри у тебя все еще слишком много яда, – говорили ему индейцы. – Нужно, чтобы он вышел из тебя почти весь. Остаться должна только самая малость – та, что будет защищать тебя, если вдруг ядовитая змея когда-нибудь снова укусит.
Его почти насильно пичкали сочными фруктами, кислыми травяными отварами и всевозможными горячими и холодными напитками, отчего он бесконечно мочился, выводя таким образом из организма остатки яда.
Поняв, что здоровье их чужеземного приятеля явно идет на поправку, шуар совершили обряд приношения даров спасенному. Антонио Хосе Боливар получил новое духовое ружье, большую связку заготовленных для него дротиков, нитку бус из речного жемчуга и налобную повязку, украшенную яркими перьями тукана. Уважительно похлопав его по рукам, плечам и ногам, индейцы объяснили, что своим спасением он обязан не их заботам или искусству колдуна, а – ни много ни мало – капризу в настроении кого-то из бесчисленных мелких божеств, которые частенько оказываются рядом с людьми в виде самого обыкновенного жука или светлячка. Впрочем, если игривым божествам захочется поморочить людям голову, они легко принимают обличье звезды или солнечного зайчика. Влекомые этим ложным светом, люди порой подолгу блуждают в сельве, полагая, что вот-вот выйдут на поляну или на берег реки.
Не переставая читать спасенному какие-то торжественные заклинания, индейцы разрисовали все его тело разноцветными пятнами, символизирующими раскраску гигантского питона. Затем его попросили исполнить с мужчинами племени ритуальный танец.
Антонио Хосе Боливар Проаньо оказался одним из немногих счастливчиков, которым удалось выжить после укуса «креста», и такое событие следовало отметить большим праздником, посвященным змеиному божеству.
Под конец праздника он впервые выпил несколько глотков натемы – сладкого галлюциногенного напитка, который индейцы готовят, долго отваривая на медленном огне корень яуаски. После этого он не то во сне, не то наяву увидел себя неотъемлемой частью этого зеленого, вечно меняющегося и столь же неизменного мира. Он был будто еще одним слоем шелухи на луковице невиданного по красоте растения. Он ощутил себя одним из шуар. Он думал, чувствовал и действовал, как рожденный в сельве индеец. Он увидел себя идущим по джунглям в почетном облачении лучшего охотника племени. Он шел по следу зверя, и зверь этот не был обычным животным, на которых охотятся люди, живущие в амазонской сельве. Не было у этого зверя ни формы, ни размера, ни запаха, ни тени. Самый чуткий нос не мог учуять его, и самый зоркий глаз не помогал найти в джунглях его след. Единственное, что точно было у этого таинственного зверя, – то, что видел сам идущий по его следу охотник, – это два сверкающих оранжевым огнем глаза.
Антонио Хосе Боливар Проаньо расценил это видение как приказ высших сил – оставаться там, куда его забросила судьба. Так он и поступил.
Вскоре у него появился друг – индеец из самого далекого клана народа шуар. Звали его Нушиньо. Родился и вырос он в таких далеких краях, что даже не мог описать дорогу туда по привычным для шуар, обитавших на берегах Нангаритцы, ориентирам. Их мир заканчивался в том направлении притоками реки Гран-Мараньон, а судя по описаниям пришельца, путь оттуда до его родных мест был еще ой как не близок. Нушиньо появился у стойбища на берегу Нангаритцы, спустившись на полузатопленном каноэ вниз по течению. Он был без сознания и почти истек кровью. В его спине зияла воспалившаяся рана от пули. Это был результат знакомства Нушиньо с перуанскими солдатами, совершавшими очередную попытку освоения диких земель.
Шуар из клана шумби вылечили его, и, когда он встал на ноги, разрешили остаться в их стойбище, ибо это допускалось древними обычаями, когда речь шла о дальнем родственнике по крови. Шуар, как и многие другие индейские народы, верили, что каждое племя происходит целиком от одного предка.
Антонио Хосе Боливар Проаньо подружился с Нушиньо, если, конечно, можно назвать дружбой эти отношения двух охотников-одиночек, принадлежавших к двум абсолютно разным народам. Нушиньо был невероятно сильным и ловким. Широкий в плечах и узкий в бедрах, он умел плавать и нырять на зависть даже самим речным дельфинам. Но самое главное заключалось в том, что у него всегда было хорошее настроение.
Индейцы знали, что Нушиньо и Антонио Хосе Боливар часто охотятся вместе. Выследив какого-либо крупного зверя, опознав по помету, в каком состоянии он находится, друзья разделялись, и, в то время как Антонио Хосе Боливар оставался где-нибудь у звериной тропы или на опушке на краю лесной прогалины, Нушиньо, сделав большой крюк, гнал намеченную жертву прямо на него, под несущие неминуемую смерть отравленные дротики.
Время от времени они продавали часть добычи – обычно одного или двух кабанов – переселенцам. Полученные от этого деньги имели для них лишь вещественную стоимость. Им было важно только, хватит ли этих монет и бумажек на новый мачете или на мешочек с солью.
В те дни, когда Антонио Хосе Боливар не охотился вместе с Нушиньо, он в одиночку выслеживал ядовитых змей.