Михаил Григорьевич Бобров Автобус (Висенна — )
— До сих пор каждое обращение к Богу было исключением, молитвой, происходившей только в особых случаях и со священнодействием… А они превратили это в такую же вещь, как еда! Чудо происходит в точно установленный срок. За чудо берут деньги. Милостью Бога торгуют! Это оскорбление Бога. Это оскорбление нас всех. Мы жили здесь сотни лет, и мы могли только просить о милосердии. Нам бы в голову не пришло…
— Отдышись, вот, выпей.
— Пошел в туман!!! В голову не пришло бы заключать с Богом договор и требовать его соблюдения!
— Но они не требуют. Я знаю точно. Они точно так же просят, как и в нашем храме. Только чаще.
— Это и вся разница?
— Нет! Они превратили молитву в еду!
— Мы это уже слышали. Говори по делу.
— У них немного воинов и почти все — за деньги. За деньги мало кто встанет насмерть. Пойдем завтра в ночь. На рассвете доберемся. Перебьем их всех. Сожжем купол. Это просто. Соэрра выставят девять рук с таранами и десяток стрелков. Стаи Тэмр и Роа пойдут с нами: у них начало Охоты…
— Постой! Ты же сам лекарь. Ты получил плащ и право в Истоке. Разве нет уже вашей клятвы?
— Я не просто "лекарь". Я — лекарь города Топтаун. Я принадлежу городу больше, чем чему-либо иному. И потом, именно моя клятва требует уничтожать таких ублюдков. Они священное лекарское служение превращают в торговлю и продают, как пироги навынос!
— Так, значит, тебя заботит, что они получают с этого деньги… а ты нет?
— Нет!!! Как вы не можете понять? Вся их жизнь — наша смерть!
* * *— …Однако, это не совсем правда. Точнее, совсем неправда. Давай об этом потом, ладно?
— Хорошо. Сейчас вколи ему кубик тест-раствора и переверни его… Ого, какой тощий.
— После операции отъестся. Где промывка?
— Два дециметра, как обычно?
— Дай два и пять, тебе воды жалко?
— Посмотри зрачки: что там с тестом?
— То же, что и у всех. В автобус.
— А когда?
— Давай на послезавтра.
— Договорились. Пишите его девятым номером. Зовите родителей.
* * *Пиджак дорогой, синий, а ручка в нагрудном кармане золотого цвета. Может, и впрямь позолоченная. Пиджак дрожит: мелко-мелко трясутся рукава. Рубашка белая. Галстук опять синий. Заколка на нем опять золотистая.
Шея гладкая, выбритая. Щеки квадратные. Тоже гладкие. Едва уловимый запах лосьона. Щеки уже не трясутся. Нос прямой… Глаза… Да, так и есть: глаза тоже боятся — зрачки расширены. Но не бегают. Этот человек умеет держать себя в руках. Руки широкие и крепкие. Вымытые, вычищенные, а все равно для лопаты, не для сотового телефона. Впрочем, не за его клешнями приехали.
— Ну что?
Ну что, доктор? Что там с моим ребенком? Господи, зачем Ты не остановил этих малолетних придурков! Что их черти кинули в зону? Экстрима захотелось? Аномалии ловить? Поймал. Лучше бы триппер поймал. Лучше бы скандал. Скандал замазывается. Триппер лечится. А это — никто не берется. Этот сейчас тоже руками разведет: медицина-де бессильна. У-у, ссуки!!
Доктор разводит руками:
— Однако, дорого… Шестьсот тысяч надо, плюс-минус сто тысяч. Лекарство очень дорогое, американцы делают немножко в космосе, на экспериментальной установке, мы у них воруем. Потом сиделки надо целых две, чтобы день и ночь, на три смены это шесть человек, на два месяца, это все им зарплата, потом, их кормить надо. Потом, у нас установка тоже уникальная, к ней детали все штучного изготовления…
— Вы… Вы… Вы можете… Его… Вылечить?
— Я только диагноз ставлю. Лечат у нас в центре.
— А это где?
— Алтай. Беловодье.
* * *— До Беловодья отсюда два дня езды. Автобус послезавтра. Вот лекарство. Возьмите любую бутылку, литра на два. Разведите порошок и поите. Оно горькое, но можно сахара сколько угодно сыпать. Будет часто хотеть в туалет. Так и должно быть. Первая стадия — промывка… Есть нельзя ничего. Совсем ничего. Что съест, перед операцией все равно выкачаем, будет больнее. Так что ничего не есть. Можно сладкую воду или компот, но никаких ягод. Пить можно сколько захочет. Все понятно?
— Я… Да… Это что?
— Это Ваш номер — седьмой. Жетон не потеряйте. Отдайте автобусной бригаде, когда придут. Теперь так: надо чтоб вы взяли на работе отпуск на два месяца. Или уволились. Или как-нибудь договорились, как знаете.
— Зачем?
— Восстановительный период сложный. Надо сиделка, и не одна. А денег у Вас нет. Поэтому посидите с ней, все нам экономия. Опять же, лучше матери никто не справится.
— И что будет?
— Будет ходить. Только первый год будет слабая. Никакой физкультуры. Упражнения специальные назначим. Ну, это все потом…
— Как — ходить?!! У нее же церебральный паралич с рождения! Это же не лечат!
* * *— Да не лечат такое, Борис Петрович! Тут не то, чтобы искусство хирурга там или что… Физически невозможно. Химических реакций таких в природе не существует. Веществ таких нет, чтобы…
— То есть, они шарлатаны?
— Ну… Они могут представить вылечившихся? Хоть одного?
— Представь себе, могут. Десятков пять мы уже нашли.
— К-как пять десятков?
— Послушайте, может все проще? Они едут до своего Алтая через всю страну… Остановить этот их автобус, проверить, пусть предъявят методику лечения…
— Хрен свой они предъявят! И ты им еще честь отдашь. У них в каждом наборе на десять бесплатных один-два таких, которые тебя самого куда хошь отпредъявляют, во все дыхательные и пихательные. Вот смотри, кто у них на пятом номере в этот раз…
— Я эту фамилию где-то видел…
— Да ты совсем мозги пропил, полковник! Это твоего министра родной внук.
— О, бл…! Так это анекдот: "Не знаю, кто там едет, но за рулем у него…" Ого-го…
— Что будем делать?
* * *— Нападем перед рассветом. Пустим вперед Тэмр. А потом…
— Ты уже надоел со своим нападением. Зачем нам это нужно?
— Они упрямо пропихивают сюда свой мир. В этом ничего хорошего нет.
— Это — "почему". А зачем?
— По-моему, он просто боится, что цену собьют.
— Я за налет.
— Я тоже.
— Я против.
— Еще бы: у тебя сын к ним ушел.
— Это мое дело.
— Не бойся, мы его не тронем.
— У меня там дочь.
— Князь? У вас?!!
— Но ведь…
— Вы все не того опасаетесь. Не бойтесь!
* * *— Не бойтесь. Места тут достаточно. Автобус, сами видите, двухэтажный. Боксы внизу, а сопровождающие на втором. Добротная немецкая железяка.
— А еда…
— Вы себе взяли?
— Да, а…
— Вас же предупреждали: перед операцией ничего не есть! Ну что за глупости! Признавайтесь, пожалели? Ел он что-нибудь?
— Не… нет. Только пил…
— Уже лучше. Ваш жетон… Номер три. Отлично. Нечетные все.
— А что это значит? Ну, четные, нечетные.
— Да ничего. В дороге еще пересортируем по порядку оперирования, по медкартам. А пока все лежат просто в порядке записи.
— Как живая очередь в поликлинике?
— Ну…Хм… Наверное, можно и так сказать… Извините, минутку… — в сторону:
— Эй, ты дверь хорошо закрепил?
— Да, готово… Веди ее в салон.
— Пожалуйста, пройдите, Ваше кресло номер три.
— Ну, долго вы там еще? Пора!
* * *— Пора выступать, чего мы ждем!
— Я против нападения. А совет без меня приказать не может.
— Ну, туман тебя заешь!
— Они не нарушили ни одного закона.
— Они просто прикрываются законами. И потом, дух закона важнее буквы. А что важнее, чем благополучие Леса?
— Жизнь Леса.
— Да, жизнь они возвращают, не поспоришь.
— Не они, а только Бог. Они при нем, как блохи при собаке: пропадут — обрадуешься.
— Вот чего ты им простить не можешь! А еще лекарь! Как не стыдно!
— Как-как… А вот так!
— Уберите оружие!
— Хорьки тупые!
— Что? Оружие на совете?!
— Охрана!
— Рубите его, чего вы ждете? Пока он всех продаст этим пришлым?!
— А! Вот тебе, змеиная кожа!
— Держи его! За ноги хватай!
— Загривок!
— Ты мне на руку стал!
— Уроды!
— Ох… О, тьмаа…
— Всем стоять!!!
* * *— Почему стоим?
— Таможня. Еще часа полтора.
— У нас три номера не заполнено: шестой, десятый и четвертый.
— Десятый номер подберем в Кулунде. А что седьмой, как бета-ритм?
— Нормально.
Узкий проход между креслами. Лампа где-то впереди, в сторону водителя. На откидном столике что-то быстро пишет медсестра; волосы в свете лампы, конечно же, рыжие. За окнами ночь. Час или два. Вот таможенник машет светящимся жезлом: проезжай. Вот заворочались стеклоочистители, заскрипели по налипшим на лобовое стекло комарам и бабочкам. Теплая ночь. Южное лето. Степь вокруг. Ни огонька. Павлодар проехали. Впереди Кулунда, за ней соленые озера. Потом Горно-Алтайск, но еще о-ох как неблизко. Только немецкому автобусу все без разницы. Даже таможенники. Даже страшные целинные колеи. Лето. Солнце забетонировало глиняные дороги — тверже камня. Таможенники улыбаются: детей лечить везут. Не туристы. Не торговцы. Дети — это святое. Пусть едут. Повезло, сегодня на таможне хорошая смена. Куп джаксы Куп джаксы — казахская идиома, которую здесь можно перевести как "хорошо".!
На заднем сиденье разговор. Тихо, вполголоса:
— Третью на девятую позицию поставь… Девятку передвинь вперед, он самый слабый, с него начинать…
— Денег опять нет?
— Сегодня есть. Один платный попался. Министерский. Шестьсот тысяч слупил с папика. На два месяца хватит. Номер пять. И еще сотню сдеру на радостях, как вернемся.
— Вы их всех по номерам, как чемоданы. Неприятно…
— Не путай меня, рыжая! И так голова кругом. Ты имена помнишь, ты и называй.
— Но перед родителями же неудобно!
— Неудобно дракона…ть — хвост мешает.
— Дай ему по морде. Но тихо.
— Слушаюсь, госпожа.
— Уй-е-е… Не всерьез же!
— А нефиг всякую дрянь читать… Хоть пальму Пальма — Palm, наладонный компьютер, с которого можно читать. отбирай.
* * *— Утром, мастер, они придут утром…
— Ты узнал, сколько их будет?
— Стаи Тэмр и Роа — они придут на Охоту. Поединки в честь бога. Этих бояться нечего. Соэрра, горные медведи… Сотни три… Много. Придут за своим лекарем.
— А тот почему зол?
— Он говорит, вы убиваете Бога. Силу, о которой люди молятся и мечтают, вы дергаете себе на потребу, как воду из крана.
— Вот как… И что же князь?
— Он возражал.
— Еще бы!
— А то!
— Тише!.. И чем закончился Совет?
— Началась драка. Тигр Кайлая тоже выступал против налета.
— Жив?
— Видел, как несли. Точнее не знаю.
* * *— Точнее! А то к рассвету опоздаем.
— Не могу… Вон та горушка. Дальше белки Белки — горы, покрытые снегом, в отличие от более низких гольцов, т. е. голых гор… А перед ней перевал…
— Можно подумать, первый раз едешь. Жопорез Искаженное "GPRS". Не совсем то. Говорящий хочет включить систему позиционирования по спутникам, но не знает точного названия. включи!
— Уже нельзя, барьер рядом. Кстати,… — в микрофон:
— Дамы и господа сопровождающие! Просим Вас всех отключить Ваши сотовые телефоны. Их излучение создает помехи для нашей электроники.
— Но ведь еще даже зданий не видно! У вас что, такая тонкая аппаратура?
— Мы вводим поправки даже на суточные колебания магнитного поля Земли.
— О!
— Все отключились? Ну, тогда едем.
Автобус медленно катится сквозь лес. Ветки скребут полиакриловые окна. Поворот. Впереди долина.
— В хорошую погоду Вы бы уже видели наш центр и операционный зал. К сожалению, сейчас туман…
Автобус ныряет в туман. Двигатель внезапно замолкает; мгновение тишины — потом снова ровный гул. По первому этажу автобуса двигаются белые халаты, наклоняются к боксам и носилкам.
— Прибываем… Открой пасть, девочка… Ага, улыбнулась — очень хорошо. Жуй витаминку. Да, сам знаю, что безвкусная. Ты давай жуй, а вкус образуется…
— Третьего готовь, он в правый поток пойдет…
— Пятерке вколи еще ноль-ноль два кубика, пусть стабилизируется.
— Восьмерка что-то дышит неровно.
— Волнуется… А, нет! Ритм! Слышишь?
— А… Ага… Слышу!
На втором этаже автобуса — сопровождающие. Матери. Сиделки. Телохранители пятого номера. По проходу — рыжая медсестра в зеленом халате. Халат отглаженный и очень строгий. Лицо у медсестры спокойное и сосредоточенное. Разносит маленькие чашки с чаем.
— Выпейте до дна. Вам понадобится ясная голова.
— Скажите, когда начнется операция?
— Сейчас.
— Что?
— Сейчас, сразу по прибытии.
— Что, всех одновременно?
— Нет, но промежуток небольшой. Материалы уже готовы, а лю… специалистов у нас хватает.
— А…
— Не ходите туда! Вы не должны мешать подготовке!
— Я его больше не увижу! Пустите! Я…
Тихо, в сторону:
— О, господи, еще одна истеричка. — И громко:
— Сядьте! Успокойтесь! Выпейте!
— Но что это так гудит?
— Это и есть наша установка. Вы чувствуете ритм?
* * *Ритм пока еще слышен слабо. Пассажирам не до ритма. Крутят головами, липнут к тонированным окнам. Автобус вкатывается в небольшую долинку. Дорога мягкая, две колеи и зеленая трава между ними. Лесной проселок. Трава по обочинам. Серо-зеленый тоннель. Рассвет скоро. Цвета блеклые. Контуры размытые. Впереди светлое пятно. Вот выехали из леса. Сине-серые горы справа и слева, и далеко впереди тоже. У входа в долину, справа, небольшой круглый холм. На нем хмурой грудой классическая деревянная крепость: тын из заостренных бревен, потом ров. Насыпь. По гребню срубы-тарасы, заполненные землей; поверх всего этого дозорный ход. А высоко!
— Ух ты! И что же это?
— Местные толкинисты. У них нашелся богатый спонсор.
И тут автобус накрывает первая волна звука.
Рев. Ритмичный грохот. Металлический лязг. Выкрики. Просто дикий вопль, от которого волосы дыбом. Пассажиры автобуса переглядываются. Телохранители хватаются за оружие.
Тишина.
— Что это было?
Экипаж автобуса не отвечает. Все сосредоточены. Автобус ползет все медленнее. Из рассветной мглы понемногу проявляется большое здание. Купол на колоннах. Ротонда. Купол так себе: на ширину городской улицы. Но здесь, в горах, среди густого леса, круглится упавшим солнцем. Огромный. Гигантский. Весь вид заслоняет. За постройкой — долина, но не видно, что там. Автобус подходит к куполу. Тот расположен на широком стилобате Стилобат — каменная или земляная платформа, на которой строится здание… Вокруг купола толпа. Люди. Одежды разноцветные. Покрой как в историческом кино: длинные рубахи, старинные платья, широченные штаны, расшитые пояса, мягкие остроносые сапоги. Те самые толкинисты. Видны щиты, вон мелькнула на ком-то кольчуга, вон рукоять меча из-за спины выглядывает. А это кто там рядом с ними? А это звери. Маленькие, по колено, остромордые псы с колючками, похожие на громадных ежей. Позади всех живыми холмами — медведи. Настоящие?! Настоящие. Коричневые, бурые, черные с белым треугольником на груди. Шерсть лоснится. Красавцы!
Удивляться некогда: вторая волна звука. Люди колотят в щиты и просто ногами в пол. Звери ревут, вопят и визжат. Акустика в горной долине превосходная. Голоса не смешиваются. Звук такой силы, что листья дрожат; и даже, кажется, дрожит пол автобуса. Ритм! Все существа согласно отбивают простой ритм: Там! Та-та-там! Там!
Небо все светлее. Солнце вот-вот появится.
Автобус тормозит. Из-за гор показывается краешек солнца. Третья волна звука сильнее обеих предыдущих. Глаза закрываются сами собой. Сто двадцать децибел. Или больше. Болевой порог.
Автобус встал точно напротив широкого прохода, ведущего сквозь толпу прямо к куполу.
Солнце!
Между колонн купол заполнен зеленым стеклом. Или камнем. Или зеленым шелком занавешен: мерцает, переливается в рассветных лучах. Густой зеленый цвет. Ни дверей, ни окон. Гладкие опоры и искристый занавес между ними. Из первых рядов толпы к автобусу бегут двенадцать белых халатов. Это так непривычно. Так странно! Белые халаты означают: операционная, тишина, стерильная чистота, точные движения… Сестра, передайте скальпель…
А тут все наизнанку. Дикая толпа. Желто-зеленая юрта. Бегущие врачи. Жуткий ор. Нет бы какое красивое песнопение. Таким воем восход встречать! А еще говорят, что медведи любят тишину. Тишиной здесь и не пахнет. Вообще как-то подозрительно пахнет… Телохранители пятого номера согласно вскидываются, но чай со снотворным уже сработал. Мягко валятся обратно в кресла.
Ритм обретает четкость.
Движения белых халатов — как на конвейере. Выхватили из бортового люка первые носилки, покрывало с пациента сдирают на ходу, а одежду убрали еще в автобусе; бегом носилки к куполу, поставили на пол, толкнули. По гладкому полу носилки вкатываются в зеленую стену и проходят сквозь нее.
Не камень, не стекло и не шелк.
Живой зеленый свет. Он и пульсирует в том же ритме.
Люди на платформе неистовствуют. Крик. То нарастает, то опадает. Грохот. Лязг. Вой. Звуки смешались, наконец. Ритм словно молотом: грум! Гу-гу-грум! Пол вздрагивает. Вторые носилки пошли. Кощунство какое-то. Издевательство над земной медициной. В зеленую печь второй человек. Третий.
И тела начинают плавиться!
Выкрученные кости распрямляются. Срастаются переломы. Сухая кожа свежеет. Нарастают атрофированные мышцы. Заживает сетчатка в глазах. Деревянные носилки пускают корни и побеги. Солнце все выше. Зеленый свет все ярче. Ритм все быстрее. Экипаж автобуса сноровисто таскает носилки из дальних боксов — в люк, на руки купольной команде. Подмигивает. Не бойтесь! Уже шестой пошел. Быстрее! Седьмой — пошел! Следующий!
А в зеленом бассейне чудо. Первые пациенты выходят. Неуверенно. Робко. Непривычно. Кто с травмой позвоночника. Кто с ДЦП всю жизнь провел. А теперь идут на своих ногах. И обитатели долины — люди и звери — приветствуют их. Отбивают ритм. Оттанцовывают. Вот медсестры подхватывают первого, большим полотенцем обтерли — и назад, в купол. Ходи! Радуйся!