— Как тебя зовут, малыш?
— Клаус Болау. Ты похож на моего папу. У него такой же пиджак. Ты тоже солдат, дядя? Ты и папу привез?
Подозрения Бергена усилились.
— Ты уже поправился, Клаус?
— А я и не болел!
— А мама дома?
— Да. Заходи, дядя.
Берген пошел за мальчиком. Злость и возмущение овладели им. К этому примешивалось еще сожаление. На Бергена полными ужаса глазами смотрела худая, изможденная женщина.
— Вы командир Вилли? Что–нибудь случилось? Он давно не был дома. Не пишет… — Женщина разрыдалась.
Берген успокоил ее. Обещал все выяснить и сообщить. Когда он вышел на улицу, в сердце его бурлила злость. Есть же еще такие люди! Берген одернул китель и сел в коляску.
— Назад, товарищ водитель!
Дверь в комнату Мюнх была заперта изнутри. Наполовину задернутые гардины пропускали лишь слабые лучи света.
Берта Мюнх и Волау сидели за столом и пили кофе. Разговаривали шепотом: никто не должен был знать о том, что здесь находится пограничник. Несколько дней назад Бауэр справлялся, не принимала ли она вечером гостей: он слышал голоса. Она высмеяла его, сказав, что он, вероятно, ослышался: у нее был включен приемник. Но, как показалось Мюнх, рассеять его подозрения ей не удалось.
Мюнх налила кофе и поставила чашку перед Болау. Мысли еле вернулись к последнему разговору с Зимером. Настало время намекнуть Болау, что он в ее руках, и осторожно выведать, что он думает делать дальше. Она ласково посмотрела на него.
— Вилли, ты меня любишь? Можно задать тебе один вопрос? Но ты должен быть честным.
Болау поставил чашку на стол и с удивлением посмотрел на Мюнх.
— С каких это пор ты стала так пространно изъясняться? Говори, что тебе надо.
— В Западной Германии, Вилли, тоже живут немцы. Ты знаешь это? И то, что делают пограничники, — самый настоящий позор. Вы не пропускаете немцев к немцам. Вы должны стрелять в людей, которые хотят побывать у своих родственников. Странно, что такой честный человек, как ты, соглашается на это.
Приобщение к честным людям польстило Болау.
— Ты в этом ничего не смыслишь. Я еще ни в кого не стрелял и не собираюсь стрелять…
Мюнх еще сильнее прижалась к Болау.
— Значит, ты бы ничего не сделал, если бы… — Взгляд ее упал на окно, и она оцепенела. Болау тоже посмотрел туда. Внизу по улице шли Берген, Кунерт и два пограничника.
Он вскочил, опрокинув на стол чашку с кофе.
— Сволочи, они меня ищут! Говори скорее, где мне спрятаться?
— В кухню! — прохрипела Мюнх. — Я задержу их здесь, а ты вылезешь в окно и спрячешься в конюшне. Они там не будут искать. А Бауэра нет дома…
Мюнх быстро убрала чашку Болау в шкаф, а на пятно от кофе поставила поднос. Мгновение; заперла за Болау дверь и занавесила окно. Пока стучали в дверь, она успела взглянуть на себя в зеркало и собраться с духом.
— Кто там?
— Немецкая народная полиция. Откройте, пожалуйста! — Мюнх хотела было начать ругаться: вот, мол, даже в своей квартире не дают спокойно отдохнуть, но вовремя спохватилась, подошла к двери, отворила ее и заставила себя кокетливо улыбнуться.
— О! Столько мужчин! Я к этому не привыкла! Что вам угодно?
— Фрау Мюнх, у вас находится служащий пограничной полиции Болау? — спросил Эбенер.
Мюнх сделала оскорбленное лицо.
— У меня? Пограничник? Кроме меня, здесь никого нет!
— Впустите нас, пожалуйста!
Мюнх вызывающе погладила левой рукой свое округлое бедро и погрозила Эбенеру пальцем.
— Вас? Мужчину? В комнату молодой дамы?
— Оставьте это, фрау Мюнх.
— Пожалуйста, входите.
Берген быстро осмотрел комнату. В углу на стуле лежал коричневый портфель. Он тотчас узнал его.
— Чей это портфель, фрау Мюнх? Ваш?
— Нет, то есть… — Лицо ее перекосилось от ужаса.
Берген взял в руки портфель, открыл его и извлек две толстые книги, переплет которых выдавал их западное происхождение, и бутылку с остатками ликера.
— Как к вам попал портфель ефрейтора Болау? — резко спросил он. Из соседней комнаты донесся слабый шум. Берген тотчас же подошел к двери, но она была заперта.
Унтер–офицер Рихтер стоял во дворе перед входной дверью. Он волновался, слушая разговор, доносившийся из дома. И надо же было случиться так, что Болау служил именно в его отделении! Ведь он все время пытался вернуть товарища на правильный путь! И когда он, Рихтер, казалось, был у цели, приключилась эта история. А вдруг Болау не у Мюнх? От одной этой мысли Рихтер содрогнулся. Дезертирство! Позор отделению, позор всей заставе!
Ход его мыслей прервали негромкие шаги. Рихтер подошел к углу дома. Держа фуражку в руке, к конюшне бежал Болау. Он, видимо, выпрыгнул из окна. Несмотря на охватившую его злость, Рихтер почувствовал некоторое облегчение.
— Стой! Не шевелитесь, ефрейтор Болау! — Рихтер сорвал с плеча автомат.
Болау от неожиданности споткнулся и растянулся на земле. Фуражка отлетела в сторону. Затем он поднялся. Повернулся. Глаза его горели ненавистью.
Тупо уставившись вперед, Болау зашагал к заставе. По лицу его время от времени пробегала презрительная усмешка. «А что, собственно говоря, произошло? Никто не имеет права вмешиваться в мои личные дела», — думал Болау.
Когда он сел в комнате Бергена, с лица его все еще не сошло выражение упрямства. «Все отрицать. Надо узнать, что им известно», — обдумывал он свое поведение.
Берген начал допрос.
— Ефрейтор Болау, почему вы не поехали домой? Почему вы оказались у этой женщины?
Болау решил прикинуться простачком.
— Мы с женой поссорились, и сегодня утром я вернулся. А к фрау Мюнх я пришел за бельем: она мне стирает. Я как раз собирался идти на заставу, а в этот момент вы нагрянули.
Наглая ложь возмутила Бергена, но он все–таки сдержался.
— Как чувствует себя ваш сын?
— Сейчас уже хорошо.
— Зачем вам понадобилось прыгать из окна, если, как вы утверждаете, вы пришли за бельем?
— Мне не хотелось, чтобы вы видели меня у нее.
— Вот сейчас вы говорите правду, ефрейтор Болау!
— А зачем мне врать?
— А как в вашем портфеле оказались эти бульварные романы?
— Мне их дала фрау Мюнх. Я не хотел их брать…
Берген не выдержал:
— То, что вы себе позволяете, возмутительно. Ваш сын здоров. Вы не были дома. Вы обманываете свою жену! Все это время вы провели у этой проститутки. Вы разбили окно в часовне и повредили крест. Такой человек, как вы, не имеет права носить форму! Вы запятнали честь и достоинство народного полицейского. Вся застава боролась за вас, а вы самым бессовестным образом злоупотребили доверием товарищей. Теперь можете говорить!
Под тяжестью выдвинутых обвинений Болау сник.
— Это… это никто не докажет, — пролепетал он.
Берген вскочил.
— Сегодня утром я ездил к вашей жене. Как ей было стыдно за вас! Побывал и на заводе, где вы раньше работали. Там мне многое рассказали. Может быть, вы хотите очной ставки с товарищем Запертом?
Страх Болау сменился бешенством.
— Заперт подлец! Вот кого, значит, мне надо благодарить! Я ему…
— Вы ему ничего не сделаете! Хватит! — Продолжать разговор не имело смысла. — Вы хотите что–нибудь сказать?
— Я вообще больше не скажу ни слова! — зло ответил Болау.
Берген обратился к обер–фельдфебелю Эрнсту:
— Товарищ обер–фельдфебель, ефрейтора Болау взять под стражу!
— Слушаюсь, товарищ младший лейтенант!
* * *
Прошло три дня. Молча стояли в строю пограничники. На мосту остановилась машина командира отряда. Майор Рихнер вышел из нее и поздоровался с подразделением.
— Здравия желаем, товарищ майор!
В сопровождении двух часовых появился Болау.
— Товарищи солдаты, унтер–офицеры и офицеры! — начал командир отряда. — На мою долю выпала неприятная обязанность сообщить вам, что ефрейтор Болау грубо попрал законы нашего государства, моральный кодекс пограничника да и вообще честного человека. Поступки товарища Болау лишают его права носить форму солдата социалистического государства. Все воспитательные меры успехом не увенчались. Какие мотивы лежали в основе его поведения, теперь будут выяснять органы юстиции.
Мы не жалеем сил, когда надо вернуть в коллектив человека, допустившего случайную ошибку. Но мы вышвырнем из своих рядов морально опустившегося человека!
Начальник заставы посмотрел на лица солдат. Они выражали решимость и презрение.
Рихнер скомандовал:
— Застава — смирно! За подрыв чести и достоинства немецкого народного полицейского ефрейтора Болау разжаловать в рядовые, уволить из рядов немецкой народной полиции и дело о нем передать в органы юстиции для расследования. Вольно! Младший лейтенант Берген, распустите подразделение и прикажите увести арестованного. Через десять минут собрать личный состав в клубе. Состоится служебное совещание.
Более получаса выступал начальник отряда перед пограничниками.
— На этом примере вы можете убедиться в том, как важна революционная бдительность, товарищи. Насколько сознательно действовал Болау, совершая свои поступки, будет выяснено в ходе следствия. Он работал на руку врага. Мы должны сделать из этого случая соответствующие выводы и приложить все силы к тому, чтобы исключить возможность проникновения врага в наши ряды. Кто хочет высказаться?
Более получаса выступал начальник отряда перед пограничниками.
— На этом примере вы можете убедиться в том, как важна революционная бдительность, товарищи. Насколько сознательно действовал Болау, совершая свои поступки, будет выяснено в ходе следствия. Он работал на руку врага. Мы должны сделать из этого случая соответствующие выводы и приложить все силы к тому, чтобы исключить возможность проникновения врага в наши ряды. Кто хочет высказаться?
Слова попросил Манфред Элькнер.
— Товарищ майор, разрешите! Я… я тоже знал об этом.
В зале воцарилась мертвая тишина. Этого никто не ожидал.
— Я не сознавал всей серьезности этого дела. Болау однажды рассказал мне обо всем. Я, конечно, поступил неправильно. Я должен был немедленно доложить. Но тогда я считал, что достаточно того, что я честно выскажу ему свое мнение…
— Почему вы решили сказать об этом сегодня?
— Я не хочу быть лжецом, товарищ майор, — негромко произнес он. — Хочу смело смотреть товарищам в глаза. Я… — Он не смог найти подходящих слов.
— Хорошо, что вы сказали правду, товарищ ефрейтор. От коллектива нельзя скрывать ничего. Сейчас вы имеете возможность убедиться в том, что ваше поведение причинило вред нашему общему делу. Но вы все–таки перебороли себя и встали на правильный путь. Правда, с запозданием, как и товарищ Заперт. Придется вам устроить головомойку. Это освежает, — весело добавил он. — Сделайте для себя соответствующие выводы.
— Я их уже сделал, товарищ майор!
— Очень рад, садитесь, товарищ Элькнер.
Манфред сел.
Позже пограничники долго смотрели вслед машине, которая увозила Болау.
— Это хирургическое вмешательство было необходимо, — заметил Вальдауэр. — Лучше поздно, чем никогда.
* * *
Была темная ночь. Изредка сверкали молнии. С востока надвигалась гроза. Ветер гнал по улицам деревни клубы пыли. Вот–вот должен был начаться дождь.
В комнате у Берты Мюнх горела только небольшая настольная лампа. Занавески на окнах были задернуты. Судорожными движениями обшаривала она шкафы, запихивала одежду и белье в чемодан.
Под вечер, когда появился Зимер, она работала в поле за деревней. Он напустился на нее: ей немедленно нужно исчезнуть. Полиция напала на след. Мюнх попыталась было возражать, но Зимер обрисовал ей все в таких красках, что Берта наконец согласилась. Она понимала, что выхода у нее нет. «Скоро все изменится, тогда ты вернешься. Будет и на твоей улице праздник!» — убеждал он ее. Мюнх должна была перейти на ту сторону и объявить себя политической беженкой. Он назвал ей адрес. Это была первая же деревня по ту сторону границы.
Мюнх извлекла из бельевого отделения шкафа пачку банкнот и сунула ее за вырез платья. В руки попалась фотография сына. Больше она не сможет навещать его. По щеке ее потекла слеза.
Когда первые крупные капли дождя ударили в окно, Мюнх в последний раз осмотрела комнату и вышла во двор. Дождь брызнул в лицо. Она подняла воротник плаща. Вскоре деревня осталась позади. Берта быстро шла к Высокому Болоту. Она боялась ночи, грозы и леса, но обстоятельства гнали ее вперед. Дрожа от страха, шла она по скользкой дороге. Становилось все темнее. Молнии стали чаще прорезать небо. Тяжело дыша, Берта остановилась около дерева. Чемодан поставила на землю. Сильные раскаты грома заставили ее содрогнуться. Вдруг в ослепительном свете молнии ее взору предстали два пограничника. Закутанные в плащ–накидки, они шли по дороге. До них оставалось не больше ста метров.
Ужас и страх на мгновение парализовали Мюнх. Потом она бросилась на землю и по мокрой траве поползла к кустам. Пограничники прошли мимо на небольшом расстоянии от нее. Мюнх, задыхаясь, побежала по круто спускающейся дороге. В темноте различила три белых круга на дереве. Еще десять метров…
Она решительно бросилась вперед, но наткнулась на шлагбаум. Ноги утонули в распаханной земле контрольно–следовой полосы. Застряла туфля. Мюнх попробовала найти ее, но не смогла. Страх гнал ее дальше. Схватив чемодан, она еще быстрее побежала по дороге, и лишь когда между деревьями замерцали огни деревни, в изнеможении опустилась на землю. Она порвала край платья, вымазалась грязью. Это должно было помочь ей сыграть роль политической беженки. Подхватив чемодан, снова побежала. Камни ранили ей ноги, но она не обращала внимания на боль.
Остановилась у первого деревенского дома, в котором горел свет, и сильно постучала в дверь.
* * *
Сумерки уже окутали дорогу, проходящую у подошвы горы Росберг вдоль опушки леса, и только гребенчатые вершины гор еще золотились под последними лучами солнца. Воздух был неподвижен. Оба пограничника обливались потом.
— Скорее, малыш, — сказал Вальдауэр, обращаясь к Петеру Блоку. — Нам нужно еще засветло успеть установить сигнальные приборы и взрыхлить полосу.
— Ну и жара, дружище. Так можно и растаять.
— Занимайся больше спортом, бери пример с меня, — съязвил Вальдауэр.
— Тогда тебе придется здорово поработать, чтобы поубавить свою пивную бочку, — ответил Блок, имея в виду живот Вальдауэра. — Но бегаешь ты здорово.
Когда они подошли к своему участку, стемнело. Вальдауэр быстро установил сигнальные приборы. Граблями взрыхлил участок полосы, идущей от часовни вверх, затем проделал то же самое почти на двести метров вправо. Наступила ночь.
Когда на востоке сверкнула первая молния, он потянул носом воздух.
— Смотри, парень, сегодня нам достанется. Грозой пахнет.
Под внезапным порывом ветра зашумели ветви деревьев. Брызнули первые капли дождя.
— Надевай накидку.
Пограничники встали под деревом. Дождь и сильный ветер заглушали все остальные звуки. Только сейчас Вальдауэр увидел, что Блок натянул поверх фуражки капюшон накидки.
— Ну и пограничник! Откинь капюшон, приятель. Под ним ничего не услышишь и не увидишь.
— Да ведь все потечет за шиворот!
— Лучше дождь за шиворот, чем нарушитель через полосу. Снимай! Потом попросишь у командира зонтик!
— Ладно, ладно. — Блок нехотя откинул капюшон. «Толстяк всегда все преувеличивает», — подумал он про себя.
Теперь молнии следовали одна за другой. Раскаты грома усилились.
Блок стал думать о том, что молния может ударить в дерево, под которым они нашли прибежище. Сощурившись, посмотрел на крону, раскачиваемую ветром, и, ослепленный, закрыл глаза: рядом в землю ударила молния. Блок судорожно схватил Вальдауэра за руку.
— Послушай, Вальди! Это же сумасшествие, надо уходить. Пошли!
— Держи себя в руках, Петер! Сейчас все кончится.
— Но ведь деревья притягивают!
— Перестань!
Вальдауэр оказался прав. Раскаты грома стали удаляться, хотя дождь все еще бил по ветвям деревьев. Пограничники пошли дальше. Сапоги набухли от воды, брюки промокли. Ветер срывал накидки.
Было уже далеко за полночь, когда ветер стих. Только капли дождя, стекающие с листьев, нарушали тишину. Над дальними горами в тучах открылась полоска бледно–розового неба.
— Пошли, Петер. Надо проверить сигнальные приборы.
Вальдауэр согнулся над полосой, ведущей от часовни.
— Что случилось? — На полосе можно было различить след, оставленный от передвижения ползком. Дождь размочил его, и теперь трудно было определить, куда он вел. Вальдауэр опустился на колени и стал исследовать место. — Кто бы это мог быть?
Поручив Блоку вести наблюдение, Вальдауэр побежал вдоль полосы. Ничто не говорило о том, что здесь кто–то проходил.
— Что делать, Вальди? Думаешь, это нарушитель? — Блок волновался.
— По такому бесформенному следу ничего не определишь. Наверху крутые утесы. Не думаю, чтобы здесь кто–то прорвался. Но командованию, конечно, нужно сообщить. Наблюдай, а я позвоню.
Берген приказал: «Обеспечить наблюдение за подозрительным участком. Немедленно прибуду лично».
Контрольный осмотр ничего нового не дал. Полоса выше часовни упиралась в скалу, круто спадающую вниз. Ни намека на песок или на пыль, по которым можно было бы получить дополнительные данные. Все смыто дождем.
Собака Заперта тоже не смогла взять след.
— Да, товарищ ефрейтор, — сказал Берген. — Ничего не поделаешь. По отпечатку на полосе не распознаешь, кто это был — человек или животное, и куда ведет след.
— В ближайшее время ни на минуту не упускайте из виду этого участка полосы. Продолжайте нести службу!
Берген вылез из мотоциклетной коляски и принял доклад у часового, охраняющего заставу. Было четыре часа утра. Он стащил сапоги и, не раздеваясь, бросился в постель. На заставе царила тишина. Неожиданно затрещал телефон. Судя по гудкам, телефон пограничной оповестительной связи. Что произошло? Берген прислушался. Послышались шаги. Вошел дежурный и позвал его к телефонному аппарату.
— Кто у телефона?
— Младший лейтенант Бренер.
— Бренер?! — Незадолго до того как Берген вернулся на заставу, Бренер начал осмотр десятиметровой полосы.