Неприятностей Пуле не хотелось, и скорее всего, получится их избежать, лишь бы не упустить из вида Уколову, не дать ей попасться ходокам Золотого без сопровождения его, Азамата. Хотя ходоков не понять сложно – Уколова сильно отличалась от женщин, живших в той же Венере.
Не самая красивая женщина из виденных Пулей за его жизнь, но и не дурнушка. После Войны выбирать многим не приходилось вообще, но сейчас потихоньку все вставало на свои места. Если еще пять лет назад в основном жили по принципу «стерпится-слюбится», то сейчас, хоть как-то наладив жизнь, частенько выкобенивались.
В Венере, например, дочка Золотого замуж не торопилась и плевать хотела на сватов, регулярно засылаемых к ее папочке. Азамат порой таким вещам поражался, но хозяин – барин, как известно. Ну, есть в коровнике три относительно чистые дойные коровы, да и курятник с крольчатником не пустует, и что? Как еще выжить девке посреди сегодняшней жизни, как не замужем?
Свободные ж девки Венеры красотой не блистали вообще. То есть полностью, в смысле – абсолютно. Так что стройная и весьма даже милая Уколова вполне казалась каждому из ходоков самой что ни на есть принцессой. Или порнозвездой из затерханных и залапанных журналов. М-да… проблема, как не крути.
– Абдульманов? – объект рассуждений Пули явно решилась задать ему новый странноватый вопрос.
– Да?
– Как мы двинемся дальше отсюда?
– Как-как… каком кверху, – проворчал Пуля. Дотошность Уколовой понятна, но от того не становилась более приятной. И раскрывать козыри не хотелось, но что оставалось? – На судне.
– То есть все же есть по берегам Кинеля деревни? – Уколова продемонстрировала собственную осведомленность.
– Несомненно. И даже села и, заметь, целая парочка городков. Давай доберемся до двора и там поговорим.
– Что за двор?
– Постоялый, для ходоков издалека. Людей Золотого в караване половина, остальные – кто без своего дома, а кто хрен пойми откуда. Ночевать где-то надо, есть, пить, спать. Недолго осталось. Ты капюшон-то накинь, Евгения, моросит. Заболеешь – что делать будем?
Она не ответила, отвернулась. Зашлепала вперед, наплевав на разъезжавшуюся под ногами серую с коричневым оттенком грязь. Азамат посмотрел ей вслед, такой уверенной и целеустремленной. Да, проблема…
Он не обманывал сам себя, будучи уверенным в том, что сделает все как надо, – симпатий к этой женщине, офицеру СБ, испытывать не приходилось, тем более что дорога для нее оказывалась в один конец. В планах Пули Уколова как попутчица на обратный путь не фигурировала. С Дармовым придется поторговаться, и разменной монетой окажется не она, офицер, выполняющий приказы шефа безоговорочно – Дармов ее уже списал, в этом Азамат был уверен полностью. Безвозвратные военные потери, что поделать? Даже если потеря предана всем сердцем и чем-то обязана.
Саблезуб сел, потянулся и зевнул. Один из ходоков, ведущий под уздцы горбатую праправнучку нормальной лошади, шарахнулся в сторону. Азамат усмехнулся под плотной тканью вязаного воротника, закрывающего ему нижнюю часть лица – зрелище полностью показываемых клыков кота не для слабонервных.
Уколова устало вытянула ноги, не желая стаскивать высокие, полностью зашнурованные, ботинки. Ноги гудели, отдаваясь легкой болью в пояснице. Да-а-а, вот и обосралась вся ее подготовка.
Рюкзак, набитый всем необходимым, тяжело плюхнулся на грязные доски. Ходок, заросший клочковатой бородой, покосился на него с нескрываемой жадностью. Из остальных ходоков остались в большой столовой только трое, парочка уже ушла спать в соседние конуры. И хорошо – меньше народа, больше кислорода, его тут и так не хватало. Женя откинулась на бревенчатую стену, стараясь не думать про этих вот попутчиков. Кто его знает, что ожидает впереди, если уж выпало идти с Абдульмановым, знакомцы у него те еще… да. Понятно, что Пуля знал Золотого давно, но они с Дармовым не подозревали, насколько. Какой там человек СБ, знающий этих людей, для чего?
Задание, полученное от Петра Ильича, все усложнялось и усложнялось, но выполнить его для Жени стало делом чести. Слишком много дал ей Петр Ильич, слишком многим она ему обязана. На странности, связанные с поиском и доставкой его неожиданно объявившейся племянницы, на скрытность самой экспедиции и нежелание Дармова привлекать вместо нее кого-то серьезнее, Уколова внимания не обращала. Надо – значит надо. Посчитал ее командир именно так, она выполнит.
Абдульманов… Вот это пока главная проблема. Ходоков, жадно шарящих взглядами не только по брезенту рюкзака, но и по ее заднице, Женя не считала достойными внимания. Уж с кем-с кем, а с ними вряд ли возникнут неприятности.
А вот Азамат внушал невольное опасение. Бывший осназовец на поверку оказался крепким орешком, точь-в-точь соответствуя данной ему особистами канувшего в Лету отряда характеристике: скрытный, опасный, себе на уме. Прав Петр Ильич, говоря про сослуживцев Абдульманова, на все сто процентов сказал верно. Он выжил, а остальные? Бо́льшая часть давно сгнила в земле, став или пищей червям, или компостом на овощных фермах республики.
ОСНАЗ сделал свое дело и ушел. Полностью и бесповоротно. Мужчин и женщин, воевавших за республику, погубила сама их природа. Кто-то пытался быть сталкером, бродя по пустошам Предуралья, кто-то подался в СБ, хотя, признаться, брали их неохотно. Кровью, болью, умением убивать сейчас мало кого удивишь, а ОСНАЗ умел только воевать и причинять боль. И именно она, ставшая такой привычной, заставила многих из них пить самогон, курить и гонять по вене, искать забвения среди отбросов. Жители Демы не принимали их, после нескольких стопок начинавших рвать на груди сиреневый от пота тельник, рассказывающих о боях и размазывающих по лицу пьяные слезы пополам с соплями.
Абдульманов на них не походил. Совсем.
Уколова покосилась на него, сидящего за столом и спокойно евшего что-то из побитой временем алюминиевой миски. Напротив Пули сидел Петр, для чего-то заново пересчитывая ампулы в переданном контейнере. Азамат, казалось, совершенно не обращал на ходока внимания, уставившись куда-то на стену за спиной того, вот только обрез лежал у него на коленях, а ремешок кобуры полученного в Деме «Грача» оказался расстегнутым. Его мохнатое страшилище лежало на лавке сбоку, что-то грызя и утробно ворча. Кот откровенно пугал Уколову.
– Что ешь? – Женя подсела ближе. Присмотрелась к странного цвета бурде в миске. Пахло разваренным мясом и грибами. – Говядина?
Азамат покачал головой. Кивнул на видневшийся в проеме, ведшем на кухню, край стола. На Уколову, осклабившись в кровавой ухмылке, пялилась белесыми бельмами большеухая свиная голова с синим пятачком.
– Тебе разве можно? – Уколова заинтересованно посмотрела на Пулю.
– М? – Пуля прожевал твердо хрустящий хрящ, облизал ложку. – Ты про что?
– Ну, ты же мусульманин?
– И?
– Так нельзя же.
Азамат отложил ложку в сторону, достал из кармана аккуратно свернутый кусок старого бинта и вытер рот. Погладил по голове кота и повернулся к Уколовой.
– Ты знаешь суры? Нет? Хорошо, попробую объяснить. Итак, в Коране прямо указано на запрет свинины и алкоголя, это верно. Но, Евгения, когда правоверный находится на войне, особенно если война священна, кое-что ему может и проститься. Потом. Особенно если выдержать пропущенные посты. А что сейчас вокруг, если не война?
Уколова усмехнулась:
– Священная?
Азамат пожал плечами.
– Священной война может быть только тогда, когда спасаешь души. Я недавно пошел спасать маленькую девочку от порождений мрака. Надо думать, что для нее мое появление оказалось чем-то большим, чем просто схватка. Нет?
И улыбнулся.
Уколова не ответила, лишь дернула головой и вышла.
Незаметных женщин, делавших ужин и носивших посуду, она не увидела. Да и вряд ли здесь где-то прятался отдельный ватер-клозет для дам. А большой сортир, из ржавых труб, обложенных пучками сухого камыша, искать не требовалось – нужник виднелся чуть вдалеке, поблескивая старым железом мокрой крыши.
Заметно холодало, хотя капли так и продолжали стучать. Уколова посмотрела вверх, надеясь увидеть просвет и бледные точки звезд. Не повезло, небо явно не планировало ответить взаимностью. Уколова сплюнула под ноги и пошла вперед, жалея о забытом фонаре. Жирно чавкало под подошвами, и, памятуя о лошадях, ей совершенно не хотелось думать об источнике «чваканий».
Оказавшись внутри, она помянула недобрым словом собственный респиратор, оставшийся в хибаре ходоков. Холод никак не мешал запахам, вот совершенно никак. Уколова вздрогнула, только поднявшись на скользкий настил, скрипнувший под ней. Сортир ударил в нос всей своей затаившейся мощью, подло и вероломно. Она оглянулась, ища глазами любой навес, любой кусок еще чего-то, что скроет от дождя и даст возможность наконец-то освободить организм. Как ни странно, но надежды на звездное небо и относительно сухое место, где можно было бы присесть, совпали в одном – в полном отказе желавшей.
– Твою мать… – Уколова шагнула вперед, стараясь не поскользнуться. Представить себе, во что тут вляпаешься, не хотелось чуть меньше, чем закончить такую необходимую прогулку именно здесь. – Твою же мать!
Ветер шлепал выбившимися тяжелыми листьями, отсыревшими, трещавшими под его напором камышинами. Доски, замеченные днем, черные и явно прогнившие, скрипели. Воняло резко и сильно, мутя рассудок. Ацетоновая вонь сотен литров мочи, запах тухлых яиц от остальных нечистот и пронзительная резь рассыпанной хлорки. Ее Уколова узнала еще издалека.
На ощупь, стараясь ставить ноги аккуратно-аккуратно, Женя дошла до первого «очка», закрытого с боков брезентом, натянутым на покачивающиеся бревна. Надо же, захотелось сказать ей, прямо культура. Ветер взвыл снаружи, прорвался через прорехи в камыше и хлестко шлепнул по лицу, вбив все комментарии назад.
Захотелось развернуться и удрать назад, в чад хибары, к сохнущим у печки духовитым портянкам и дырявым шерстяным носкам. Плюнуть на все и попросить Азамата вернуться с ней сюда. Темнота, скрип и шорохи неожиданно стали пугать.
Уколова расстегнула ремень, носком нащупала край дыры, проехавшись по мягкому и расползающемуся в стороны. Вонь стала сильнее. Ветер стегнул по голой коже живота, старательно добираясь до паха.
– Твою-то мать… – Уколова всхлипнула, ненавидя саму себя. Ну да, девушка, это вам не негодяев в Деме ловить, не под пули на тракте лезть, это куда страшнее. Это, мать его, обычный деревенский сортир.
Она заставила себя раскорячиться, сжимая в кулаке несколько мятых листов, выдранных из книжки, найденной на лавке. Здесь, в Венере, литература явно имела свою цену. Ветер ударил еще раз, ледяным клинком пройдясь по ляжкам, разом покрывшимся мурашками. Скрипнула доска, еще и еще. Женя вздрогнула, понимая, что звук не случайный.
– Ну вот, милаха, ты и попалась… – голос, прокуренный и немолодой, раздался от входа. – Наконец-то…
– Да-а-а, всю дорогу жопкой своей крутила-крутила, вот и докрутилась, – ответил кто-то в темноте.
Уколова сглотнула, поняв, куда делись два якобы спящих ходока. Скрип раздался ближе, еле заметный просвет закрыла фигура первого, чиркнувшего самодельной зажигалкой.
– Ты смотри-ка, Миш, как глазищами-от зыркает-то, хах, – хохотнул владелец «огнива». – Щас прям меня прожжет наскрозь взглядом, а, етить твою, деваха.
Второй подошел, задышав свежим перегаром. За едой ходоки несколько раз накатили самогона, явно наливаясь для храбрости. Разговаривать с ними явно не вариант, и Уколова сейчас желала только одного – времени, чтобы натянуть брюки, со спущенными до колен вряд ли что получится сделать.
– Ну, чей-то ты, милаха, задергалась? – первый протянул руку, что-то держа в ней. Сверху на шею легла холодная змея обычного ремня. – Щас я тя стреножу, и вперед. Не будешь дергаться – целой отпустим. Ты за пистолетик то лапкой не хватайся, ну его, поранишься еще.
Мысок сапога ударил по кисти, угодив точно в нерв, пальцы дрогнули, чуть позже плюхнуло и чавкнуло. Вот так вот, бульк – и незамысловато лишаешься одного из шансов на собственную защиту. Ремень натянулся, заставляя Уколову поднять лицо. Пахнуло немытым телом, грязным бельем и мочой. Сверху довольно гоготнули:
– Ой, девушка, извините, не подмылся. А ну, сучка, давай, работай!
Женя вздохнула, стараясь не трястись слишком сильно, и сглотнула. Вот рот сейчас не должен оказаться пересохшим, и горло тоже – орать, так орать. Желудок, решивший заявить о себе, удалось смирить.
И тут грянуло громовым раскатом, обдав ее сверху чем-то липким. Ходока бросило вбок, тело тяжело ударилось об доски, дергаясь и всплескивая кровью из разнесенной в клочья головы. Пахло порохом.
Азамат протянул ей руку, помогая встать. Вторая торчала вперед и вверх, воткнув стволы прямо в рот ходоку, оставшемуся в живых. Уколова качнулась, глядя на укороченное ровно по скулы лицо несостоявшегося насильника. И ее вырвало.
– Ты бы, пят’як, хотя бы предупредила, что до ветру сходить надо. – Азамат сплюнул. – Места-то дикие. Иди, умойся. Переодеться есть во что?
– Есть. – Женя вытерла губы, лизнула кончиком языка, ощутив соленый металл крови. – А хорошо, что этот живой. У меня там пистолет остался.
– Да? Эвон чего… – Азамат покосился на ходока. Тот что-то хрипел, чуть скрипя осколками зубов по стволам. Повернулся к проему, откуда накатывали гул и бормотание, отрывисто и жестко гаркнул в серый просвет. – Эй, люди, Золотого кто позвал бы?!
– Уже позвали, идет, щас. Ты земляк там больше не пали, не надо. – Петр заглянул внутрь. – Эх ты ж, етиж твою за ногу, Андрюха, Андрюха. Таки не удержался…
Уколова скрипнула зубами, неуловимым движением выхватив у Азамата из кобуры «Ярыгина». Пистолет мягко щелкнул, готовый к стрельбе.
– Эй, эй, милая, все хорошо! – Петр поднял вверх руки. – Не трону я тебя, не собирался даже. Ты не серчай, не надо. Ты лучше это, иди вон, сейчас тебе бабы воды горячей спроворят, помоешься, они те одежку постирают. А то в кровище вся, ровно упырь, тьфу-тьфу. Ай!
– Где Золотой? – Азамат и не думал забирать пистолет. Покосился на зашедшего в сортир Саблезуба. – Эй, друг, иди с девушкой. Иди-иди, давай.
Кот мяукнул и повернулся назад к выходу. Зашипел, вздыбившись на новое лицо.
Мужчина, светивший себе масляным фонарем, явно был немолод. Жесткое и хитрое лицо, тонкие губы и слегка кривоватый нос.
– Здесь я, братишка. О как, опростоволосились мои олухи. Так, кто-нибудь, заберите, что от Андрюшки осталось. Девушку помыться, одежду постирать и высушить до утра. Азамат, ты бы обрез-то убрал, а?
– Уберу, уберу. Только веревку еще надо. Ему за стволом лезть.
Золотой улыбнулся:
– Да брось… чего у меня, пистолета не найдется?
Азамат улыбнулся в ответ:
– Найдется, а как же. Только это в воспитательных целях ему будет. Понимаешь?
Золотой усмехнулся еще шире.
– А то!
Уколова сидела в большущем корыте и терла плечи жестким мочалом. Мыло в Венере варили сами, пахучее, жирное. Воду ей уже поменяли, но она так и не смогла вылезти. Терла, терла, терла…
Бухнула проседающая дверь. Азамат плюхнулся на лавку в предбаннике, положил ноги на скамейку. Выглянул за угол, в тесную комнатенку, обитую ошкуренными досками. Посмотрел на сильную спину Уколовой, выступающие позвонки и несколько хорошо заметных шрамов. Кашлянул, вернувшись обратно.
– Что? – Уколова не обернулась. Уставилась на темнеющий сучок, опустила мочало в воду.
– Я подумал, и даже не стал тебя ни о чем спрашивать. – Азамат расстегнул куртку, в помывочной было душно. – Сам думал сперва, что мол, за глупость. Вроде бы офицер эсбэ, подготовленная, и в такую лужу села.
– Ну да, смешно. – Уколова шмыгнула носом. – Уписаться со смеху можно.
– Да чего тут смешного? Тут впору плакать, если бы не пара моментов.
– Каких?
– Там, в Новоуфимке, много дерьма, но здесь больше, и там оно знакомое, а тут, в той же Венере, ты его и близко не видела ни разу. Не говоря про Бугуруслан, скажем, – не зря его обходят стороной. Да и не визжать, не реветь белугой, когда так зажали… Мне такого видеть не приходилось.
Уколова прижала ладонь ко рту и несколько секунд боролась с совершенно пустым желудком.
– Рада, что смогла удивить.
Азамат помолчал.
– Брось, старлей. Такое не каждый сможет. Только запомни… Женя, что сейчас тебе стоит поучиться. Мне тоже как-то пришлось, снова, как в учебке, почувствовать себя салабоном – полтора года назад, представляешь, чуть не схарчила семья истинных идиотов. Озабоченная шамотра, папка с придурью, мамаша с изрядной дебильноватостью, а детки так вообще, даун на дауне и дауном погоняет. М-да, но ведь могли меня пустить на бешбармак.
– Или лагман.
– Или беляшей наделали бы… – Пуля усмехнулся. За стенкой вода снова начала плескаться, но теперь падала сверху. Уколова явно решила прекратить водные процедуры.
– Свернул не туда, представь себе. Шел себе, шел, и перепутал поворот, ага. А там хуторок такой, небольшой, семья, добрая такая, человечная…
За стенкой раздался шорох. Азамат довольно кивнул головой. Офицер оказалась офицером. Справилась так, как вряд ли удалось бы многим другим женщин. Это было хорошо, нервы у Уколовой крепкие, в дороге пригодится.
– Как выжил-то? – совершенно спокойным голосом поинтересовалась Женя.
– Как? – Азамат покачал головой. Как…
* * *Пуля упал, прижавшись лбом к металлу бывшего гаража. Воздух проходил в легкие тяжело, их кололо и рвало изнутри десятком крючков. Что сыпанула ему в лицо мамаша, широченная и криворожая, он не понял, успел только прикрыться рукавом, чтобы не наглотаться сильнее.
Где-то в коридоре зашуршали. Пуля выстрелил на звук, услышал булькание и стон, выстрелил еще раз. Экономить патроны сейчас не стоило, слишком хитры и опасны оказались людоеды. Он сплюнул, прочищая горло. В груди больше не разрывались в крошево осколки стекла, зато взамен начало припекать. Покачиваясь, встал, схватившись за первое, что попало под руку. Встретившись взглядом с мертвыми белесыми глазами подвешенного худого мужика, лишь покачал головой. Бояться мертвых глупо. А вот тех трех оставшихся в живых, еще как стоило.