— Но людям не нужны фонтаны. — Майк вздохнул. — Есть — хорошо, нет — не надо. Они приходят сюда не за этим.
Слышалось в этой фразе глубокое скрытое сожаление. Сожаление философское, многократно пережитое, а потому более не царапающее душу. «Люди есть люди, — казалось, сказал Майк без слов, — они часто предсказуемы. В том, чего хотят или не хотят, в том, сколько усилий готовы приложить для осуществления собственных желаний. Есть гораздо большее, но жаль, что они этого не видят».
Марику кольнул стыд. За собственную мелочность, за алчность, за лежащие в кармане рюкзака семечки.
— Но ведь люди не знают, что здесь можно чему-то научиться. Им сказали: «Вот семечки, вот конец пути, а за ним осуществление желаний». Разве можно их винить?
Морэн улыбнулся. Без упрека и без слов. И в этой улыбке проглянула многослойная мудрость, накопившаяся за годы хождения по местным тропам, за гирлянды тихих вечеров у крыльца, за часы кропотливого анализа и сложных размышлений.
Она заметила, что он часто молчал. Не тратил лишних слов, не спорил, не корил, не наставлял — просто жил и постигал что-то свое. И ей, как любопытному щенку, отчего-то хотелось ненадолго задержаться у его ноги. Побыть рядом. Вдохнуть тот же воздух, каким дышит он, пропитаться теми же мыслями…
Странное желание. И вообще, в последнее время ее постоянно обуревали странные желания; пришла с конкретным намерением и, кажется, за три дня полностью растеряла его. Сидела теперь непонятно где, у затерянной в бескрайнем лесу хибары, и наслаждалась компанией почти что незнакомца. А, главное, и уходить-то не хотелось.
Одежда высохла. Солнце скрылось за плотным переплетением листвы и веток, костер почти прогорел. Майк отошел в дом; Марика почему-то подумала про сервала.
Она отыскала его — мокрого и взъерошенного — под дальним деревом.
— Арви, иди сюда. Я тебе мяса принесла. Поешь. Ну, иди, не бойся…
Кот жадно смотрел на мясо, но с места не двигался, лишь настороженно подергивал длинными ушами.
— Ну, давай же, Арви! Пора уже понять, что ничего я тебе не сделаю.
Как приблизился проводник, она не услышала, но при звуке его голоса не вздрогнула.
— Вы дали ему имя.
Марика смутилась.
— Дала. Раз уж он идет за мной. — Она робко улыбнулась. — Я его кормлю иногда.
— Теперь он ваш. Раз вы дали ему имя.
Морэн ушел, и Марика, растерянная и удивленная — как это, кот теперь ее? — осталась стоять на месте.
На лес неслышно опускались сумерки.
* * *Толстовка напиталась запахом костра.
Надевая ее, Марика чувствовала сожаление. Ей самой нечем развести костер — не посидеть одной, не полюбоваться всполохами огня, не поговорить о мелочах или о важном, не поделиться мыслями и чаем. Дальнейший путь вновь предстоит одной.
Это желание пришло неожиданно, ворвалось, как, бывает, врывается в сердце мечта — искрящаяся, светлая и настолько сильная, что противостоять невозможно, и она поддалась. Расстегнула упакованный уже рюкзак, нащупала дно, отыскала пальцами мешочек.
Он сказал, что ему пора. Пора проводить занятие, и, значит, пора и ей, но все же она попросит об этом одолжении, попросит со всей искренностью и от всего сердца.
Майкл стоял у костровища, смотрел на переливающиеся оранжевым угли; вновь в куртке, собранный, ушедший в свои мысли. Марика накинула лямки рюкзака на плечи, приблизилась и дождалась, пока на нее поднимут глаза. Затем выдохнула и спросила:
— А вы могли бы приходить иногда ко мне?
Темные брови удивленно приподнялись. Она сбивчиво пояснила:
— Приходить, чтобы просто поговорить. Когда… если у вас будет свободное время… Ведь вы всегда знаете, где и кто находится здесь, на Уровне? Я не прошу меня учить или рассказывать, как или куда идти, как проходить испытания. Просто поговорить. Быть может, у меня все-таки получится сделать кофе.
Он молчал. Просто стоял и смотрел на нее, не произнося ни слова.
«Понимаете, одиноко, — хотелось сказать ей, — мне просто иногда одиноко вечерами. А с вами почему-то хорошо, спокойно…»
Она молчала тоже. А потом вытянула вперед руку и раскрыла ладонь.
— Это самое ценное, что я могу предложить вам взамен. Пожалуйста, возьмите.
На ладони, устроившись между линией ума и линией сердца, лежало семечко.
В тот вечер она долго смотрела на звезды.
Любовалась их далеким мерцанием, слушала невидимых в траве сверчков и думала о том, что сейчас, где-то далеко отсюда, у другого костра незнакомые ученики слушают спокойный убаюкивающий голос, рассказывающий о том, как можно по-особенному чувствовать мир. Они, наверное, смотрят в оранжевое от отсветов пламени лицо, пропускают через себя каждое слово, внимают глубине мысли, прислушиваются к новым ощущениям и постигают неведомое ей Знание. Отражают свет поленьев серые глаза, совершают неторопливые жесты руки, шевелятся губы….
Магия вдруг сделалась большой — необъятной, простершейся от края до края ночного неба; где-то там он, рассказывающий о мире, а где-то в другом месте она, сидящая перед палаткой и под покрывалом из звезд, слушающая тишину.
Арви улегся рядом, почти у бедра. Впервые так близко, и от этого делалось тепло. Она пока не пыталась гладить его — рано, просто наслаждалась зародившимся робким доверием, ощущала его, опасалась даже смотреть прямо, чтобы не спугнуть.
Когда-нибудь она, возможно, коснется рыжей шерсти. Позже.
Марика достала из рюкзака зеркало, дождалась, пока поверхность прояснится и без предисловия прошептала:
— Зеркало, он взял семечко. Слышишь? Взял.
И впервые туман на его поверхности сложился не в слова, а в улыбку.
Глава 7
Утро принесло с собой прохладную свежесть, бодрость, трезвость мышления и новые мысли. А, может, и старые, лежавшие как прошлогодние листья на дне ручья — хлынул звенящий поток, и они всколыхнулись, сорвались с мест и понеслись, закружившись, вниз по течению, наполнили голову забытыми идеями и стремлениями.
«Все-таки не стоит отказываться от денег, — думала Марика, шагая по покрытой хвоей тропе утонувшего в прозрачном утре леса, — не стоит. Да, жадность бы усмирить, поумерить, но отказываться совсем? Нет, глупо».
Майк, тот самый Майк, о котором она почему-то полночи думала и никак не могла уснуть, ворочаясь в палатке, пояснил, что предсказанное кристаллами будущее вероятно, но не обязательно. Если провести анализ и работу над ошибками, оно наверняка изменится.
Кем она станет, если откажется от денег? Вернется к разбитому корыту, к знакомой клавиатуре и чужим идеям, которые Железный Арнольд решил облачить в очередной идиотский сценарий? Возьмется за старое — опять пахать на дядю, мечтать о большем, негодовать, что снова чего-то не смогла, не добилась? Ну, уж нет. Работа над ошибками — да, отказ от материального — нет.
Сытый, но тощий и гибкий сервал трусил позади. Иногда присаживался на землю, чесал за ухом, посматривал по сторонам и вновь принимался догонять шагающую впереди фигуру.
Марика, глядя на него, качала головой — да уж, нашел хозяйку. За чудо-котелком, производящим на свет сырое мясо, он бежит, а не за ней, чего уж врать-то?
Присутствие кота, однако, успокаивало, вносило знакомую стабильность и размеренность в новую, длившуюся уже четвертый день, жизнь.
Интересно, далеко ли до пилона? Сколько еще торчать здесь, на Магии?
Свет нового дня без остатка растворил сентиментальность прошлого вечера; вернулся отголосок тоски по Нордейлу — подумаешь, посидела у костра, пообщалась по душам с приятным мужчиной, это ведь не повод, чтобы забывать о том, кто она такая и зачем сюда пришла. Конечно, фонтаны, непонятные знания, таинственность и загадочность местных пейзажей — это хорошо, но целью-то являлись не они. Воспоминания о днях, проведенных в красивых местах, останутся сладкими, только если добиться желаемого; в ином случае будут раз за разом примешивать к вину горьковатый привкус сожаления.
А вот если все-таки стать успешной и знаменитой, тогда можно покачивать в пальцах ножку бокала и авторитетно заявлять: «Да, были денечки, славные, ага… у меня тогда (не в пример многим) хватило сил препятствия преодолеть, чем я, да-да, очень горжусь!»
Размеренная ходьба прервалась, когда у края дорожки обнаружился ручеек; Марика присела на корточки, чтобы умыться. Арви пристроился правее и принялся лакать ледяную воду.
— Не простудись, кот. Если уж пить хочешь, могу попросить котелок тебе теплой воды сделать.
Тот и ухом не повел. Напился, приподнял голову, два раза фыркнул, потом чихнул.
— Вот и я о том же.
Выпрямившись, Марика вытерла руки о повязанную вокруг талии толстовку, отряхнула штаны, положила флягу в рюкзак и пробубнила себе под нос:
— Интересно, звонил ли Ричард? Он хоть помнит обо мне?
— Интересно, звонил ли Ричард? Он хоть помнит обо мне?
Вокруг гармоничной тишиной молчал лес, беспечно чирикали птицы.
* * *«Приоритеты, что видят глаза, — не есть истинные приоритеты».
— А какие тогда истинные?
Чтобы дорога не утомляла, Марика решила извлечь на свет единственного доступного собеседника и теперь побалтывала им в руке, пуская по тропинке перед собой солнечные зайчики. Поверхность зеркала ловила пробивающиеся сквозь густую зелень лучи и отражала их яркими пятнышками, на хаотичное движение которых с любопытством поглядывал следующий по пятам хвостатый попутчик.
«Истинные ты находишь тогда, когда становишься на свой Путь».
— Так я уже на своем Пути, разве нет? И вообще, разве можно стоять на чужом?
«Можно. Свернуть и не заметить легко».
— Погоди, то есть можно стоять не на своем Пути и следовать чужим идеалам, думая, что это твои собственные?
«Да. Можно всю жизнь двигаться по чужому Пути. Твой Путь — это когда движение вперед в радость, когда каждый шаг, пусть и труден, но в наслаждение. Ибо этот шаг для себя и к себе».
Марика задумалась.
А стояла ли она до этого момента на своем Пути, как определить? Здесь, на Магии, ей было легко, но толкнула ее сюда тоска по несбыточному, желание уйти от повседневности в сторону и разорвать замкнутый круг. Каков тогда ответ — да или нет?
Хмыкнула. Тут без бутылки не обойтись, а вина нет (котелок в этот момент почему-то забылся). Придется-таки пройти эту тропку до конца, чтобы выйти к бабкиной двери, на «свет», и снова увидеть хоть один супермаркет. Наверное, первый после Магии поход в магазин станет целым событием.
— Ну, ладно, про Путь поговорили. Давай лучше придумаем тебе имя.
«Лентяйка».
— Я не лентяйка! Я полчаса с тобой беседовала про приоритеты и цели, а ты!
«Ладно, имя».
Дорога вилась все выше по покрытому лесом холму, и в какой-то момент Марика выдохлась. Остановилась, уперлась ладонями в колени, передохнула. Затем выпрямилась и посмотрела на зажатый в руке предмет.
— А ты мужчина или женщина?
«Я зеркало».
— Логично. Имя-то должно быть мужским или женским?
«Сама определись».
— Ну да, на тебя понадейся…
Пахло орешником и медуницей; над синими колокольчиками в тени ближайшей сосны гудел шмель. Все выше к зениту карабкалось солнце.
— Ладно, выбирай: Линн, Адель, Жоржина, Грета, Милави…
«Нет».
— Роксана, Джули, Тесс, Наоми, Кайла…
«Нет».
— Летиша, Рина, Джесс, Камилла…
«Нет».
Вот вредина.
— Стив, Фрэнки, Артур, Дон…
«Фу».
— Само ты «фу»! Я стараюсь, между прочим!
«Может что поизобретательнее?»
— Роланд, Брэндон, Максимилиан, Хитровыперт…
«Последнее вообще не имя».
— Зато изобретательно. Ладно… Как насчет Вредина, Противина, Советчик, Артефакт, Заумник, Дуб?
«А почему дуб?»
— Потому что ты упертое, как дерево.
«Обижусь и выключусь».
— Ничего нового. Включишься снова, когда задам умный вопрос. Я тебя уже изучила. — Марика весело хохотнула. — Ладно, придумаем что-нибудь. Не сейчас, так позже.
«Хорошо».
Сошедшись на мировой, зеркало отправилось в рюкзак, а Марика зашагала вперед покорять подъем.
* * *Обрыв.
Здесь лес отступил, приобнял широкую поляну с двух сторон и будто делал шаг назад, всем видом показывая, что к краю провала он приближаться не намерен. Наблюдал сзади тенистой чащей, настороженно поскрипывал стволами и смотрел на раскинувшееся до горизонта небо.
Выйти Марика решилась не сразу — пугали сидящие на траве люди; одних она знала, других нет.
Толстый Рон, прыщавый Тэрри, дед — этих она видела раньше, а вот двоих других — деловитую, суетящуюся вокруг пожиток женщину средних лет с повязанным на голове платком и тощего длинноволосого юношу — видела впервые. Снова напряглась — чего ожидать от встречи?
Сидели, видимо, давно — на траве валялись куртки, сброшенные с ног сапоги и мелкая походная утварь. Толстый что-то жевал.
— Не обойти, я же говорю, — надтреснуто скрипел прыщавый, — я два часа ходил вокруг, искал другую дорогу. Нет ее.
Длинноволосый «музыкант» — почему-то Марика окрестила его именно так — курил сигарету.
— Значит, надо что-то придумать — не иначе, очередная проверка, — хмуро отозвался Рон. — Если отсюда нет других путей, значит, нужен мост или крылья.
— Мост куда? В бесконечность? — съязвил Тэрри.
Дед молчал.
Деловитая баба в платке перепаковывала вещи.
Марика решилась, прошла мимо них, молча кивнула в знак приветствия и приблизилась к обрыву. Шагнула к самому краю и едва не отшатнулась назад — так напугал провал. Отвесный, под девяносто градусов, лысый и каменистый. Если сорвешься вниз — без шансов.
На миг к горлу подступила тошнота. Пришлось отступить и сесть на землю. Подошедшего к ней сервала проводили безрадостными взглядами.
— Твой зверь шоли? — спросил дед, щурясь.
Она кивнула.
— Не кусается?
Покачала головой.
Арви лег на траву справа от хозяйки, безразлично дернул ухом и отвернулся. Настороженные взгляды от кота не отлипали; над поляной какое-то время висела наполненная стрекотом кузнечиков тишина.
— На, дед, поешь! Тут тебе хватит, потом еще сделаю. Рон, ты весь хлеб догрыз? Оставил бы деду, молодой ведь, сил и так хватает.
Тетка суетилась вокруг группы, бесконечно командовала и держала в руках такой же котелок.
Марика не могла понять, что раздражало больше: непререкаемый тон Лизи (именно так бабу в платке называли другие) или же наличие волшебной посудины, которую та держала в руках.
Такой же котелок. Где она его взяла, нечисть? Тоже у тотемов?
Нет, не похоже. Платочница, кормившая всех подряд (видимо одним и тем же) и бравурно изображающая из себя лидера группы, повара, няньку-воспитательницу и командира в юбке, постоянно что-то на нем крутила — не то вделанные в стенку ручки, не то кнопки. Да, принцип действия горшка был иным. Перед появлением еды Лизи точно не молилась, не складывала вместе руки, не закрывала глаза, ничего не бормотала — Марика бы заметила.
После трапезы присутствующих начало снедать бездействие.
Солнце докатилось до наивысшей точки и поползло на обратную сторону небосвода; тени удлинились.
Споры по поводу дальнейших планов то утихали, то возобновлялись вновь.
— Из чего тут делать веревки? Лиан нет, а плести я не умею, — отбрехивался, словно престарелый пес на мелкого кота-задиру, Рон. — Простыней нет, одежды не хватит, даже если все в трусах останемся.
— Может, снова пойдешь, поищешь другой путь вниз?
— Ты же ходил!
Тэрри насупился. Ходил. И не нашел. Но нужно же чего-то делать?
Дед, казалось, прикемарил, «музыкант» откинулся спиной на рюкзак и с той самой поры, как Марика ступила на поляну, не произнес ни слова. Все устали. От ходьбы, от лени, от незнания того, что делать дальше.
Только баба, в силу наличия гена повышенной активности, не унималась, продолжая забрасывать всех отдававшими глупостью и плесенью идеями, от которых Марика, как от запаха лакрицы, морщилась.
— Здесь все испытания не зря. Есть обрыв, значит, есть выход. Давайте подумаем, родненькие, раскинем мозгами…
Как будто без тебя никто не думает…
— Может, нам попросить кого-то надо, кто сверху сидит, спеть ему или сплясать, жертву какую принести…
Тебя бы и принести, болтушка.
— …может, он ждет, чтобы мы какой-нибудь ритуал совершили?
— Кто? — без интереса спросил Тэрри и почесал ногу.
— Ну, тот, кто все это придумал, весь этот Уровень.
— Нужны ему наши ритуалы.
Лизи умолкла; ее энтузиазм не нашел поддержки.
Марика отвернулась, посмотрела на Арви, прикрыла глаза.
Хоть она и сидела в тени сосны, все равно припекало. Хотелось пить и есть, но котелок при чужаках доставать хотелось еще меньше — хоть у тетки и был подобный, свой афишировать ни к чему. Голова гудела утомившимися шмелями-мыслями, кружившими над застекленной оранжереей — почему обрыв? Почему одна тропа? Что за странная ловушка? Мост не построить, обойти, судя по длине отвесной стены, не получится; вниз, надеясь на чудо, прыгнуть никто не решится. Странно все это.
Пойти назад? Посмотреть, не разветвлялась ли где тропинка? Еще раз внимательно приглядеться к дороге — должна же быть подсказка!
Марика насупилась и достала из рюкзака карту.
Вот Голубые Кристаллы, вот лес, вот очередной фонтан. Но фонтан нарисован сразу после леса, то есть где-то впереди, а не сбоку или позади, значит, возвращаться смысла нет. Тогда куда, вниз? Карта вовсе не поясняла, что в какой-то момент мир сначала будет лежать на плато, а потом вдруг сместиться на уровень ниже. Эдак километра на полтора.