– Думаю, что нет.
– Хорошо, перейдем к следующему пункту. Ножницы. Там есть отпечатки пальцев?
– Да, причем прекрасные отпечатки. Четкие. Они у меня лежат в отдельной папке.
– Это еще почему?
– Да потому, что в нашей лаборатории работает человек некоего Бобрищева, который постоянно сует во все нос, копается в наших бумагах, а наше начальство закрывает на это глаза.
– Как это?
– А вот так! Дело, видать, серьезное. Насколько я поняла, Корнилов хотел взять у этого Бобрищева анализ спермы, чтобы сопоставить с тем, что прислал нам Чайкин и что было обнаружено на теле и постельном белье Пресецкой. Но все приостановилось после одного телефонного звонка.
– Понятно. Что ж, Бобрищев тоже не сидит сложа руки и пытается всеми способами защититься… Но, думаю, он здесь ни при чем. Постой, так ты считаешь, что отпечатки пальцев на ножницах могут принадлежать тоже Бобрищеву?
– Не знаю. Дело в том, что Корнилов тоже постарался и отпечатки пальцев Бобрищева снял сам, представляешь, когда тот был в прокуратуре. Но сопоставить их я не могу. У нас, лаборанток, свои профили. Иногда мы делимся информацией, но все, что касается Бобрищева, оплачено уже им, понимаешь меня?
– Да уж… – растерялась Юля. Она никак не ожидала от Бобрищева такой активности. Разве так должен вести себя невиновный человек? Хотя, с другой стороны, каждый подстраховывается как может.
– Теперь, что касается твоей просьбы насчет волос. Волосы острижены ножницами, причем следы этих волос присутствуют на всех ножницах. А на самых коротких волосах сохранились частицы пены. То есть волосы сбрили. Скорее всего опасной бритвой. Но очень хорошо наточенной.
– Понятно. Где бы только ее еще найти…
– Юля, я тут узнала от Чайкина, что убита еще одна женщина. Но вроде не изнасилована, а просто удушена. Чудовищно! Она тоже была в парике, не знаешь? Кажется, они были подругами?
– Да, подруги. Но, по-моему, парика не было, иначе я бы об этом знала. Убита Ира Званцева, та самая, которая и обратилась ко мне первая, чтобы я нашла убийцу Пресецкой. Представь, она была и обрита таким же образом, как ее подруга. Тот же почерк, черт бы его побрал! Вам еще не поступили вещдоки с места преступления?
– Поступили. Но их заперли в сейфе.
«Значит, Бобрищев и здесь успел…» – подумала Юля.
– Нора, у меня к тебе еще одно дело есть. Я утром принесу тебе еще один небольшой вещдок. Посмотришь пальчики?
– Приходи… Но насчет коки все же подумай.
– Хорошо, подумаю.
Юля поблагодарила Нору и пожелала ей спокойной ночи.
– Ничего не понимаю, – призналась она Наташе. – Теперь еще этот Бобрищев… И что он так разволновался? Надо бы встретиться с ним и поговорить. Ну что, приехали?
Машина въехала во двор дома, что на улице Жуковского. Юля заглушила мотор, погасила фары и несколько минут еще сидела в машине в непонятном оцепенении.
– Ты что, боишься? – спросила ее шепотом Наташа. – Пойдем, я же буду рядом.
– Да ничего я не боюсь… – ответила, дрожа всем телом, Юля, выходя из машины. – Думаю, я где-то простыла. Меня знобит.
– Неправда. Это нервы. Но будь спокойна – я никому не скажу, какая ты трусиха…
Они вошли в подъезд, поднялись на третий этаж. То есть повторили ночной маршрут, которым ее провел в ту ночь Корнилов. Только теперь двор был черен и пуст, светящиеся окна дома казались совсем маленькими и тусклыми. На лестнице пахло кошками, капустой и камфарой. Отвратительный запах. В лифте, оплеванном сверху донизу и исписанном скабрезными словечками, витал дух тлена и упадка. Под ногами хлюпала моча.
– Странно, раньше я всего этого не замечала. Быть может, потому, что шла по лестнице пешком?
Они остановились перед дверью, за которой находился маленький коридор с тремя дверями: одна вела в квартиру Коршиковых, другая – к Пресецкой, а третья – к соседям, о которых Юля ничего не знала.
Она достала ключи, стараясь держаться уверенно, открыла сначала общую дверь, затем – Зоину.
Оказавшись в квартире, они с Наташей заперлись изнутри, включили свет и двинулись вдоль прихожей в гостиную.
Казалось бы, все выглядело, как и в прошлый раз. Все, кроме полов. Они были чистыми. Непривычно чистыми, словно хозяйка вернулась сюда специально для того, чтобы привести свое жилище в порядок.
– Кто-то помыл полы, – сказала Юля, предлагая Наташе разуться, чтобы не наследить.
– Но ведь квартира опечатана… Кому это могло понадобиться?
– Опечатана-то опечатана, но ведь и мы отлепили бумажку с печатью без труда, значит, это мог сделать и кто-то другой. Я думаю, что это ее муж.
Осмотр квартиры почти ничего не дал, разве что Наташа смогла сама убедиться в том, насколько талантлива была покойная. Юля разрешила ей посмотреть спрятанные в кладовке работы.
– Не понимаю я этих мужчин… – говорила, цокая языком в восхищении, Наташа, разглядывая одну картину за другой. – И чего им еще нужно было? Красивая женщина, умная, рисует как!..
Юля искала фотоальбом. Хотя бы один. Но так и не нашла.
– Как ты думаешь, Наташа, это естественно, что у такой женщины, как Зоя, нет ни одного фотоальбома? Причем есть два фотоаппарата, смотри…
– Значит, кто-то забрал. Возможно, именно тот, кто и помыл полы.
– Это я виновата. Не знаю, почему мне раньше не пришло в голову поискать эти альбомы. В них мы бы нашли много интересного. Ведь красивые женщины любят фотографироваться. Уверена, у Зои сохранилась и копия того портрета, который висит в «Коломбе».
– Знаешь что, давай сядем на диван и спокойно подумаем, где еще Зоя могла хранить свои фотографии. Судя по тому, что у нее были любовники, она была женщиной широких взглядов и без комплексов. Об этом свидетельствует многое. Взять хотя бы ее отношения с Бобрищевым, которым она нисколько не дорожила. Она капризничала, назло ему устроилась поваром в его же фирму и вела себя, как хотела… Возможно, он ей и нравился, но то, что она не держала его на поводке, не вызывает сомнений, не так ли?
– А к чему ты все это говоришь?
– К тому, что у нее был какой-то источник дохода, о котором нам ничего не известно. Сегодня я узнала от Норы о том, что на ее постели обнаружен сок растения под названием кока. Из этого растения делают кокаин. Может, ей привозили откуда-то из Южной Америки сырье, а она организовала подпольный цех, где выпаривала его?
– Юля, по-моему, это нереально.
– Да я понимаю, и все же… Больше того, они могли действовать на пару с Бобрищевым! И свидания у них в последнее время могли носить лишь деловой характер. А эта ее странная поездка в Москву? Что ей там делать? Москва… Там мог быть покупатель или организатор…
– Не знаю, что тебе и сказать…
– Да я и сама не знаю, что несу. Как это можно у нас в городе наладить производство кокаина? Действительно, это бред. Итак. Я отвлеклась. Я говорила об отсутствии комплексов у Зои. О том, что она была женщиной раскованной, смелой и решительной. Но и красивой…
– Да, она по-настоящему красивая, только я что-то не пойму, к чему ты клонишь.
– А к тому, дорогая моя, что такие женщины любят фотографироваться, причем голыми. Приступы эксгибиционизма для таких особ естественны. Даже у меня, хоть я и не Мерилин Монро, где-то спрятана фотография, где я позирую в чем мать родила. Я сделала это для того, чтобы в старости, когда тело мое изменится до неузнаваемости и мне захочется вспомнить, какой я была в молодости, я бы могла достать этот снимок и посмотреть, а может, и показать внучкам… – Она улыбнулась, представив, как показывает фотографию двум кудрявым хорошеньким девочкам. – Но сейчас не обо мне речь.
Сказала и покраснела, потому что фотографировал ее Крымов. И не для старости, а просто так, под настроение. Они пили вино, хохотали, и им было хорошо.
– Так давай поищем, куда бы она могла спрятать эти фотографии.
– Но где искать? Перерыть весь дом? Надо подумать… Значит, так. Она – художница. Наверняка у нее есть книги по живописи.
– А при чем здесь эти книги?
– Лично я всегда прячу деньги или нечто подобное в книги, которые не могут заинтересовать людей, имеющих наглость без разрешения рыться в моих вещах.
– Но тогда книги по искусству или живописи точно исключаются. Там, как правило, репродукции, значит, они похожи на альбомы по живописи…
– Я имела в виду специфическую литературу. Например, как писать портреты или что-нибудь в этом духе.
– Нет, уверена, что не в таких книгах, – заявила Наташа. – Давай подойдем к книжному шкафу и посмотрим, какие книги нас с тобой не заинтересовали бы. Кулинарные? Заинтересовали бы. Меня уж точно. Да и Зоя пользовалась ими часто, смотри, какие они потрепанные.
– Любовные романы… Она могла давать их почитать своим знакомым, как и детективы. Словари? В них заглядывают, чтобы что-нибудь выяснить… По медицине? Тоже. Комнатные растения? Вряд ли.
– У нее есть и детские романы. Смотри, Жюль Верн, Дюма, Астрид Линдгрен… Слушай, а ведь это же ее книги! Старые, вытертые, оставшиеся с времен ее детства… Я думаю, что едва ли кто из ее любовников или подруг брал их почитать. Тем более что ни у Званцевой, ни у Холодковой детей не было…
– Любовные романы… Она могла давать их почитать своим знакомым, как и детективы. Словари? В них заглядывают, чтобы что-нибудь выяснить… По медицине? Тоже. Комнатные растения? Вряд ли.
– У нее есть и детские романы. Смотри, Жюль Верн, Дюма, Астрид Линдгрен… Слушай, а ведь это же ее книги! Старые, вытертые, оставшиеся с времен ее детства… Я думаю, что едва ли кто из ее любовников или подруг брал их почитать. Тем более что ни у Званцевой, ни у Холодковой детей не было…
Они сняли книги с полки и принялись их трясти. Но все оказалось безрезультатно. Если оттуда что-то и вылетало, то это были закладки или деньги старого образца. Не было никаких скрытых книг и в глубине книжных полок, куда обычно стараются спрятать что-то от чужих глаз.
И тогда Юля сняла с полки Толстого «Петр Первый» – толстый том, страницы которого оказались практически склеенными. Видно было, что эту книгу уж точно никто не читал. И вот как раз там, среди листов, нашлись три небольших фотографии. Но только Зоя на них была не обнаженная, а в черном коротком кружевном халатике и с букетом белых роз. Она прижимала цветы к лицу и наслаждалась их ароматом.
– А ведь это не старая фотография, я видела этот халатик в ванной. Он почти новый. Значит, этот снимок сделан недавно.
Юля вертела фотографии, пытаясь увидеть хотя бы один признак, по которому можно было бы определить, кто именно фотографировал. Зоя была снята в своей спальне, рядом с туалетным столиком. Мужчина, подаривший ей этот букет, стоял неподалеку от нее и держал фотоаппарат в руках. Но почему эти снимки Зоя спрятала? Они были ей особенно дороги?
– По этим фотографиям ничего не определишь… Бесполезное занятие, – сказала Юля и протянула снимки Наташе.
Та тоже долго изучала их, пока не показала на туалетный столик и не спросила:
– А что это за книга там лежит? Книга или фотография?
Юля поднесла снимок к глазам и действительно увидела небольшую тонкую книгу или брошюру, на обложке которой был тоже изображен букет белых роз. Была и надпись – цифра 30, после чего все расплывалось, и невозможно было ничего прочесть.
– Постой, я где-то уже видела эту картинку… – Юля бросилась в кладовку, снова включила там свет и принялась перебирать картины. – Ну вот, я же говорила!
Она извлекла на свет эскиз, выполненный маслом и изображавший большой букет белых роз в темно-синей керамической вазе. Работа была не завершена, но отличалась точностью переданного цвета. Густые махровые розы с пышными лепестками разных оттенков, начиная от почти черных и палевых и кончая белоснежными и прозрачными, поражали своей красотой. В комнате словно бы заструился сладковатый аромат роз. Даже отсутствие фона не испортило удовольствия от созерцания этого маленького незаконченного шедевра. Холст был натянут на подрамник. Рама, которая придала бы натюрморту законченный вид, отсутствовала.
– И картину нашли, а я все равно ничего не понимаю… Ну и что, что на туалетном столике в спальне лежала фотография с этого натюрморта? Что в этом особенного?
– Наверное, ничего, – пожала плечами Наташа.
– Пора уходить. Ничего-то мы не нарыли, как сказал бы Корнилов. Он ждет от меня имя убийцы, а я хожу по квартирам убитых женщин, как по музеям, и рассматриваю картины…
Она открыла сумку и, сунув туда руку, вытащила целый килограмм ключей. Две связки переплелись, и их оказалось довольно трудно отцепить.
– Послушай, у меня должно было быть три связки. Вот эта, что без брелока, Званцевой, эта, с кусочком малахита – Зои… Постой, но если этот малахит здесь, то каким же образом я открыла эти двери? Какими ключами? Чьими?
Она пощупала свои карманы и извлекла из одного ключи, которыми открыла квартиру Пресецкой.
– Наташа, я ничего не понимаю. Выходит, я открыла эти двери ключами Холодковой. Да ты посмотри только! Все три связки абсолютно одинаковые!
Юля разложила три связки на столе и внимательно осмотрела каждый ключ.
– Похоже, подруги настолько доверяли друг другу, что обменялись ключами, – сделала заключение Наташа. – Очень интересно. Теперь мне понятно, кто забрал альбомы Зои.
– И кто же?
– Кто-нибудь из двух подруг. Или ее бывший муж. У него тоже наверняка есть ключи…
– Нет, у него нет ключей, потому что он здесь, на лестнице, на следующий день после убийства жены умолял меня открыть ему дверь.
– Значит, Званцева или Холодкова. Мы сейчас поедем к ним и все увидим. Хотя не думаю, что альбомы – улика. Если бы в них было что-то компрометирующее одну из подруг, то проще было бы просто сжечь фотографию, но не уничтожать все альбомы. И все-таки эта картина – шедевр, – вздохнула Наташа, все еще не выпуская из рук натюрморт с розами. – Жалко, что нельзя забрать. Красота-то какая…
– А это что за штамп?
Юля перевернула холст и увидела округлую фиолетовую печать.
– Думаю, это торговый штамп фирмы, которая изготовляет такие заготовки. Видишь, как все аккуратно сделано: холст натянут и отлично загрунтован. Она где-то купила его…
Наташа вернула картину в кладовку, Юля выключила везде свет, и они, так ничего нового для себя и не выяснив, покинули квартиру Зои Пресецкой.
Жилище Званцевой резко отличалось от Зоиного. Как и говорил Корнилов, Ира жила бедно. Она ела и пила из потрескавшейся старой посуды, доставшейся ей наверняка еще от матери, спала на продавленном топчане с протертой обивкой, укрываясь старыми ватными, живописными от заплат одеялами, и смотрела черно-белый телевизор «Горизонт».
«Ну и Бобрищев, вот свинья!» – ругалась Юля, обходя квартиру и пытаясь найти в ней хотя бы какой-нибудь предмет роскоши, который мог бы подарить своей любовнице Бобрищев.
– Странно, конечно, но он держал ее в черном теле… – Наташа тоже обратила внимание на бросавшуюся в глаза нищету. – Но куда смотрели ее подруги? Ничего не понимаю!
В это время Юля снова зашла в кухню, открыла дверцы маленькой тумбы, что под раковиной, где положено находиться мусорному ведру, и ахнула:
– Послушай, да тут целый склад!..
Наташа, прибежавшая на голос Юли, тоже застыла на пороге: тумба была забита пакетами с пустыми бутылками из-под водки и вина.
– Так, мне срочно надо позвонить Леше…
Юля набрала домашний номер Чайкина.
– Леша? Привет. Я тебя не разбудила? Будь другом, скажи все, что ты знаешь о печени Званцевой.
– Это все, что ты хотела мне сказать в столь поздний час?
– Пока да.
– Эх ты, Земцова… Печень, почки, легкие…
– Ты что, пьян?
– Нет, что ты… – Чайкин сразу же изменил тон, он стал бодрым и веселым. – Печень – мрак. Она пила, твоя Званцева, забыл тебе сказать… Странно только, как при такой печени у нее сохранилась кожа. Обычно все разрушается… Да и курила она как паровоз. Не легкие, а сплошной бархат… от копоти…
– Она не была изнасилована?
– Нет, но у нее побывал тот же мужчина, что и у Пресецкой. Во всяком случае, так мне сказали в лаборатории.
– Я догадываюсь. Иначе бы ее не удушили.
– Да нет, я не об этом. Она переспала с этим мужчиной. Но это еще не говорит о том, что он же ее и убил. Хотя группа спермы та же.
– Тогда я тем более догадываюсь, кто бы это мог быть… Что еще интересного?
– У нас электричество вырубали. Можешь представить себе морг, в котором не работают холодильники?
– Ничего себе! Докатились! И много у тебя там подпортилось клиентов?
– Нет, немного… Твои подопечные еще нормально выглядят, а вот тот безымянный, за которым что-то никто не едет, сильно сдал…
– Это ты о ком?
– Мужик один, солидный такой, головастый. Думаю, большой умница был. Но ему крупно не повезло. Головой обо что-то ударился и отдал богу душу. Представляешь?
– А почему он солидный?
– Одет был хорошо, правда, без документов. Так что, если к тебе кто обратится за помощью, мол, найди пропавшего мужа, брата или отца, направляй ко мне.
– А когда он к тебе поступил? Откуда?
– Десятого октября вечером. Понимаешь, уж больно интеллигентная у него физиономия, хотя и подпорченная. Здоровый был, крепкий, не курил. Только выпил немного где-то и закусил. А потом либо сам ударился, либо ему помогли… По-моему, его из «Европы» привезли…
– Из какой еще «Европы»?
– Ресторан у нас такой есть, если помнишь. Еще вопросы будут?
– Если кто его опознает, скажешь?
– Договорились.
– А как насчет примет?
– Никаких особых примет вроде родинок или тому подобного как будто нет.
– Понятно…
– А у тебя-то как дела? Где Игорек? Стоит рядом?
– Да нет, он уже в Москве. А я как крот… рою… Кстати… ты не мог бы постараться для меня?..
– Да вроде и так стараюсь… – хохотнул Чайкин. «Наверное, он все-таки приложился к бутылке…»
– Мне нужен смыв с рук и плеч Пресецкой…
– Думаешь, ее посыпали ядом или дустом?
– Это серьезно.
– Сделаем. Пока еще время есть. Мне, кстати, звонила ее подружка, которая собирается забрать тело…