– Это серьезно.
– Сделаем. Пока еще время есть. Мне, кстати, звонила ее подружка, которая собирается забрать тело…
Юля поняла, что речь идет о Холодковой. «Вот человек, все успевает…»
– Так я тебе позвоню завтра?
– Позвони сразу Норе. Я сам заеду к ним в лабораторию и отдам ей эти смывы. Теперь все?
– Ты хороший… Спасибо.
Она попрощалась с Чайкиным и снова взглянула на пустые бутылки.
Затем позвонила к себе домой, надеясь, что Женя возьмет трубку.
– Да? – услышала она испуганный голос.
– Женя? Это я, Юля. Мне никто не звонил?
– О господи… Как же вы меня напугали. Звонили. Корнилов, я вот тут записала… Затем какой-то мужчина, который не представился. Он сказал, чтобы вы завтра в восемь утра приехали на станцию Багаевка, что в тридцати километрах от города. Он вам что-то передаст.
– Какой у него был голос?
– Плохая слышимость, я не разобрала. Но он сказал, что это очень важно и что он вам еще перезвонит.
– И это все?
– Нет. Звонил еще один мужчина, он сказал мне, думая, что разговаривает с вами, что-то вроде «привет, птичка». Наверное, какой-нибудь ваш близкий друг. Голос у него очень приятный. Я слышала его отлично.
Юля почувствовала, как ноги ее подкашиваются, а саму ее бросает в жар. Только один мужчина мог к ней так обратиться…
– Он ничего не просил мне передать?
– Просил. Я вот тут записала… – Она прочитала: – «Каштаны шумят, идет дождь»… короче, ему без вас очень грустно.
– Это все?
– Да… Правда, когда я дала ему понять, что я – это не вы, он бросил трубку. Разочаровался, наверное. Я всех в последнее время разочаровываю.
– Понятно, – сухо отозвалась Юля. – Женя, ответьте мне, пожалуйста, на один вопрос: почему вы не сказали мне, что ваша подруга Ира Званцева пила?
Сначала в трубку долго молчали и дышали. Потом Холодкова сказала:
– Мы держали это в секрете. Я пыталась лечить ее, устраивала в клиники, но безрезультатно.
– И с такой женщиной общался Бобрищев? Ведь он был ее любовником!
– А она ему нравилась в таком состоянии… Ведь он же, как и все мужчины, скотина… – Она неожиданно выругалась, а Юля от омерзения содрогнулась и в сердцах швырнула трубку.
Глава 6
Перед тем как ехать на Ждановскую, где жила Холодкова, Юля решила разыскать крымовского «агента» Брича, бывшего уголовника, подлейшую и опаснейшую тварь, готовую за деньги услужить хоть самому дьяволу. Внешне гофмановский уродец – маленький, горбатый и вечно лохматый, с грязной головой, Брич, однако, как говорили, свои сведения получал преимущественно от женщин, которых буквально околдовывал. Говорили также, что он варит какую-то траву, от которой развязываются языки тех, у кого он собирается выведать интересующую его информацию. Никто не знал, сколько ему лет и чем он занимается, но у него по всему городу были «углы» – снятые им квартиры либо другое какое жилище, поэтому найти его было почти невозможно. Однако Крымов находил его очень просто. В самом центре города на тумбе, оклеенной афишами, он рисовал сердце, пронзенное стрелой, это означало, что Бричу надлежит позвонить в агентство. А поскольку Брич был человеком энергичным и все его пути пролегали через центр, Юле ничего не оставалось, как нарисовать сердце на тумбе прямо сейчас, ночью, и ждать, поймается Брич и на этот раз или нет. Если учесть, что помимо Крымова работодателей у него было больше чем достаточно, один шанс из ста, что он все же клюнет и позвонит в агентство, был. На это Юля и сделала расчет.
– Ты хочешь сказать, что мы всю ночь проведем в агентстве, и это вместо того, чтобы поехать к Холодковой? – недоумевала Наташа, настроенная действовать немедленно.
– Ничего не поделаешь, Брич мне очень нужен. Если у Холодковой свой бизнес, значит, существует человек, которому она отстегивает проценты. И мы должны его вычислить. К тому же Брич может знать Зою или Иру. Мало ли… Мир слухами полнится…
– Но ведь мы можем сделать по-другому! Ты поедешь к Холодковой домой, а меня отвезешь в агентство, где я буду дожидаться звонка твоего Брича.
– Ты предлагаешь оставить тебя в пустом агентстве ночью? А ты не испугаешься?
– Да ты что! Мне, наоборот, будет приятно тебе помочь. Тем более что мне совсем не хочется спать.
В это время машина притормозила возле тумбы, ярко освещенной уличным фонарем. Казалось, афиша, призывающая посетить ледовое шоу и представляющая собой почти пустой белый лист лощеной бумаги, была создана для того, чтобы на ней ярко-красным маркером было нарисовано сердце, пронзенное стрелой.
Юля обошла круглую тумбу со всех сторон и заметила еще несколько знаков («венерино зеркальце», шестиконечная звезда, цветок, рыбка и тому подобные), по большей части зачеркнутых, что могло означать уже состоявшиеся встречи Брича или кого-то другого, обитавшего в той же вселенной, что и он, являющейся, по сути, дном общества.
Абрамовская улица казалась вымершей. Даже фонари на ней были разбиты. Особняк, в котором размещалось агентство, смотрелся необитаемым. «Во времена Крымова все выглядело по-другому…»
Юля вышла из машины, поднялась на крыльцо, открыла двери и принялась везде включать свет.
– Тебе повезло, здесь тепло, – сказала она Наташе, чуть ли не на цыпочках двигающейся следом за ней. – Расслабься, ничего не бойся. Запрешься хорошенько и будешь в полной безопасности. В холодильнике есть консервы и даже бисквиты в герметической упаковке. На полке в приемной ты можешь найти кофе, чай и сахар. Чувствуй себя, как дома, но постарайся все же находиться поближе к телефону. Можешь включить телевизор и даже подремать. Но не проспи звонок…
– Ты поезжай и за меня не беспокойся. Что я должна буду сказать Бричу? И как я узнаю, что это он?
– Он сам назовется. Если спросит про Крымова, сделай вид, что не расслышала. Скажешь, что Земцова просила перезвонить ей на сотовый. Мой номер ты знаешь. Вот и все. Ну что, подружка, пожелай мне удачи…
Наташа в порыве благодарности за оказанное ей доверие бросилась Юле на шею и поцеловала ее.
«Странно, чувство страха, похоже, совсем покинуло ее», – подумала Юля уже в машине, на огромной скорости летя по ночному городу и испытывая тоже какое-то странное возбуждение.
«Итак, – рассуждала она, глядя на дрожащие на ветровом стекле или разбивающиеся о него капли и чувствуя себя защищенной в этой большой и теплой машине, уносящей ее в неизвестность, – что мы имеем на этот час? Три подруги. Одна – деловая женщина, почти гермафродит, страшная и похожая на подростка. Завистливая и злая. Змея. Авантюристка, судя по всему, любящая надевать на себя маску благотворительности. Другая – любящая жизнь женщина, художница, занимающаяся неизвестным бизнесом, доходы от которого позволяют ей чувствовать себя свободной и независимой даже от мужчины, с которым встречается. А ведь Бобрищев – тоже не бедный. И, наконец, тихая алкоголичка. Бобрищев ездит к ней, чтобы расслабиться.
Что странного в поведении подруг? Зоя устраивается в „Эдельвейс“, где варит обеды. Это абсурд. Ира пропивает все деньги, которые ей дают Холодкова и Бобрищев. Холодкова люто ненавидит Бобрищева и мечтает увидеть его за решеткой. Двух из трех подруг убили. Остригли. На одной был парик, а на другой – нет…»
Она резко затормозила, развернула машину и помчалась в другую сторону.
Понимая, что задуманное ею – сплошной риск, она все же вернулась в дом, где жила Ирина Званцева, и позвонила соседям.
Ее шаги на лестнице, звонок резко выделялись на фоне погруженного в тишину подъезда. Но вероятность быть непонятой в столь поздний час разбуженными людьми, да еще какой-то смутный страх, от которого в животе образовался словно кусок льда, все равно стоили того, что она хотела узнать.
Ей долго не открывали. Затем послышались шаркающие, медленные шаги. Дверь явно была одна, а не две, как это стало принятым в последние годы у всех россиян, поскольку слышимость была отличная. Отсутствие второй двери означало низкий материальный уровень проживающих в этой квартире людей. А с таким контингентом общаться, пусть даже и ночью, проще. Достаточно напустить на себя важный вид или просто заплатить. Откупиться за беспокойство.
– Кто там? – послышался хрипловатый женский голос.
– Извините, это из милиции. Откройте, пожалуйста. Взгляните в «глазок», это мое удостоверение… – Она чуть ли не припечатала фальшивое удостоверение к «глазку», и на свое счастье услышала, как задвигались замки, зазвенели ключи.
Дверь открылась. На пороге появилась пышнотелая дама лет шестидесяти, но молодящаяся из последних сил: розовая шелковая пижама, распираемая огромным бюстом, бигуди на круглой как шар голове, лоснящиеся от крема щеки, перламутровые хищные коготки… Из квартиры тянуло слабым запахом сигарет, ванили и какими-то прокисшими духами.
– Вы из милиции? Что случилось? – Маленькие глазки перепуганы, жирные, в креме, губы дрожат.
– Мне надо срочно поговорить с вами. Я по делу об убийстве вашей соседки, Ирины Званцевой…
– Ой, Ирочка… – лицо дамы приняло жалостливое выражение, отчего на розовой жирной коже проступили все тщательно разглаживаемые морщины. – Какая трагедия! Я до сих пор не могу прийти в себя… Входите, я одна, так что можете говорить в голос, никого не разбудите.
Юля прошла в тесный, забитый разным хламом коридор, в большую комнату, где ей предложили сесть на широкий, покрытый плюшевым покрывалом диван.
– Вас как зовут?
– Вера Ивановна Абрамова, но можно просто Вера. Вообще-то у меня уже были из милиции, задавали какие-то вопросы, но я не видела того, кто удушил бедняжку, – говорила Вера Ивановна, надевая длинный шелковый халат, расшитый райскими птицами, и запахивая его на груди. – Ну и работка у вас! Ни за что не пошла бы в милицию. Ходить вот так ночью по квартирам, опрашивать людей. Это хорошо, что вы напали на меня, потому что у меня бессонница и мне даже приятно будет вместе с вами вспомнить Ирочку. Но я не смогу описать убийцу.
– А я не за этим к вам пришла. Вы не могли бы рассказать мне об Ире? Что вы о ней знали? Вы дружили?
– Не то слово! Мы жили с ней душа в душу. Я помогала ей как могла. Она же сирота. А кто поможет бедной сиротке? В детском саду, где она работала, у нее были постоянные конфликты. Она не могла молчать, когда видела несправедливость. Сколько слез она пролила у меня на кухне, вы бы знали…
– Это вы обнаружили ее труп?
– Труп… Слово-то какое страшное. Ну, я. Забежала к ней, удивилась еще, что дверь открыта, а она, бедненькая, уже вся синяя лежит… И голова… лысая. Просто жуть!
Юля вспомнила, как Женя Холодкова говорила, что соседка, которая нашла Иру мертвой, была крайне необщительная («Это вам не Валя Коршикова…») и даже за солью к Ире не обращалась. Значит, Холодкова не хотела, чтобы Юля встретилась с Верой Ивановной. Но почему? Очевидно, чтобы даже после смерти как можно меньше людей узнали о пагубной привычке покойницы. Что ж, это понятно.
– Насколько мне известно, она долгое время бывала без работы. Так на что же она жила?
– Ей подруги помогали. Та, что теперь тоже покойница, и Женя Холодкова. С такими подругами не пропадешь.
– А родственников у нее не было?
– Нет. Ее воспитывал дед, фронтовик. Он долго жил, но потом умер. Ира говорила, он был каким-то генералом, что ли… Когда вернулся с войны, привез целый вагон с трофеями. Много золота, вещей, которые Ира продавала всю жизнь. Особенно фарфор… Вот и халатик я у нее купила, настоящий, японский. По сходной цене… Видите, какая вышивка? И подушки вон те, голубые…
– А пианино? – Юля посмотрела на старинный инструмент темно-желтого цвета, с серебряными канделябрами, втиснутый между шкафами и заваленный старыми журналами.
– Пианино? Да, и пианино тоже… Там клавиши из слоновой кости…
Юля оглянулась. Сквозь тусклое стекло громоздкого серванта просматривались массивные хрустальные сосуды, тоже, видимо, из трофеев старого генерала. Недурственно поживилась за счет своей соседки-алкоголички Вера Ивановна.
– Как складывалась у Иры личная жизнь?
– В том-то и дело, что никак не складывалась. Не везло ей с мужиками. Они бросали ее. Думаю, из-за того, что она была слаба на передок.
– Не поняла…
– Никому не могла отказать. Как придет к ней кто с бутылочкой, конфетками, так она сразу и таяла, все разрешала. Я говорила ей, дурочке, что нельзя так, с мужчинами надо по-другому, и не приводить их никогда к себе домой. Это их развращает. Но разве она слушала?
– Вы не были знакомы с ее мужчинами?
– Нет, почему же, – замялась Вера Ивановна, и по лицу ее пошли розовые пятна, – была знакома с некоторыми. Ведь иногда Ира звала меня, когда к ней приходили гости… Но я их не помню. Совершенно. Разве что Бобрищева. Этого самца ни с кем не спутаешь. Он часто приходил к Ире, и всегда один. Я так понимаю, он обслуживал сразу двух подружек. Зоеньку тоже… Господи, какая же сволочь удушила бедных девочек? – вдруг запричитала она.
– Вера Ивановна, вы больше ничего не хотите мне рассказать об Ире?
– А что мне рассказывать? – Она испуганно захлопала глазами. – Жила себе и жила. Бедно жила, плохо…
– У нее на кухне целая батарея бутылок…
– А… Значит, сами поняли. Через водку эту она и погубила себя. Я имею в виду свою жизнь. Убили-то ее не из-за водки, конечно. Но если бы не это, она бы сто раз себе жизнь устроила. Она девка видная, если накрасится и приоденется, глаз не оторвать. Но как выпьет – дура дурой… Прости меня, господи…
– Вера Ивановна, вы можете вспомнить, как выглядела Ира, когда вы вошли в квартиру?
Наступила тишина. Женщина часто задышала. Она сидела с закрытыми глазами и как-то театрально морщила лоб, отчего бигуди на голове задвигались.
– Вошла я, значит, а она, голубушка, лежит. Уже мертвая. Волос на голове нет. На шее отпечатались пальцы душегуба.
– Она была одета или раздета?
– В халатике она была. У нее такой розовый халатик. Она в нем и гостей принимала. Это был подарок Зои.
– И вы не видели, кто к ней приходил в тот вечер?
– Нет, не видела. Я же не могу через стенку видеть. Нет, никого не видела.
– Ну хотя бы слышали, как кто-то звонит ей в дверь, как Ира открывает?..
– Нет, моя хорошая, ничего такого не знаю. Ничего я не слышала.
Юля встала и вышла в коридор. Она уже поняла, что разговаривать с этой Верой Ивановной без толку. Оставалось претворить в жизнь то, что она задумала. Убедившись, что защелка на двери, ведущей в ванную, исправна, она вдруг сказала подошедшей к ней соседке:
– По-моему, у вас кончилась вода… Сейчас по всему городу отключают… Только этого не хватало!
Как она и рассчитывала, Вера Ивановна ринулась в ванную. Где и была благополучно заперта на защелку.
– Вера Ивановна, не советую вам кричать или колотить кулаками в стену. – Юля говорила спокойно, стараясь, чтобы ее голос не дрожал. – Я лишь осмотрю вашу квартиру, подсчитаю стоимость вещей, тех, что Ира продала вам за бесценок, а потом составлю акт… Если получится кругленькая сумма, а фарфор, который вы где-то прячете, эксперты признают музейной редкостью, у вас будут большие неприятности…
– Да вы что? – ахнули из-за двери. – Побойтесь бога… Я лишь спасала Ирочку. Да кто бы стал покупать у нее эту рухлядь?
– Сидите смирно и не шумите…
Юля заметалась по квартире. Больше всего ее интересовала одна вещица, которую нечистая на руку Абрамова наверняка украла из квартиры Званцевой в ту злосчастную минуту, когда застала ее мертвой.
И она нашла, что искала – маленький черный парик, в точности как тот, который украли, по словам гардеробщицы из «Коломбы», у клиентки парикмахерской, что на Астраханской. Нашла в спальне, на трельяже. Понятное дело, даже если бы здесь побывала рота милиционеров, никому бы и в голову не пришло, что парик не принадлежит Вере Ивановне. У нее была целая коллекция париков. И сложены они были на полке в шкафу, в шляпной коробке. Но самая приятная находка поджидала Юлю на подоконнике, где стояло старинное бюро, инкрустированное, роскошное, стоящее целого состояния. И в нем, в самом большом ящике, Юля обнаружила запас духов «Пиковая дама». Она смотрела на эти коробки и не верила своим глазам.
– Вера Ивановна, – спросила Юля, приблизившись к двери, за которой находилась пленница. – Вы давно пользуетесь духами «Пиковая дама»? Это ваши любимые духи?
– А вам-то что за дело? – зло замычала, давясь слезами, женщина. – Ворвались в мою квартиру, предъявили фальшивое удостоверение, а теперь еще собираетесь ограбить меня? Выпустите меня отсюда… Что вам за дело до моих духов?
– Зачем вы обманули меня? Ведь когда вы вошли в комнату, где лежала мертвая Ира, на голове ее был парик… Вот этот черный парик… Убийца, перед тем как уйти, надел его на остриженную голову своей жертвы, как это он уже проделал с Зоей Пресецкой. Но вы-то зачем украли его? Чтобы пополнить свою коллекцию? Вам не было страшно?
– Какая чушь! – возмутилась и уже не на шутку разозлилась Абрамова. – Это мой парик! Я его сразу узнала, когда только вошла к ней в комнату… У меня его украли в одной парикмахерской. Мне даже пришлось покупать прямо там, в этой же вонючей забегаловке, другой парик, чтобы только прикрыть голову. Было холодно… Думаете, я не поняла, что произошло? Убийца ходил по парикмахерским и искал парики, чтобы украсть. А потом надевал эти парики на головы своим жертвам. И вы хотите, чтобы я спокойно оставила свой же парик на Ирочкиной голове? Чтобы меня потом пригласили в прокуратуру?
– А больше у вас париков не крали?
– Нет, – буркнула она.
– Опять лжете. Красивый парик с локонами… Его нашли на голове Зои Пресецкой… Он весь пропитан запахом духов «Пиковая дама».
– Далась вам эта «Пиковая дама»! – разрыдалась Вера Ивановна за дверью, после чего заскулила, как большая собака, и принялась царапать дверь.