– Надо же, свеженькая. Четыре месяца назад выпущена. Шесть банок, простенький контейнер – все. Н-да, негусто.
– Что там за арты? – поинтересовался Пригоршня.
Патриот открыл контейнер. Там был единственный артефакт – камень, похожий на грецкий орех. Заверещал счетчик Гейгера, и Патриот захлопнул контейнер.
– Новый артефакт, – резюмировал он. – На что влияет, непонятно.
Я подумал, что сталкерам прибавилось работы, потому что есть единственный способ узнать, как действует арт – на ком-то испытать условно смертельную вещь. Или высоколобым отдать, они разберутся. Но пройдет много времени.
Взять дорогие наши Березки – никто ведь не знает, чем они там занимаются. Может, арты на живых людях испытывают. И вообще, как их испытывают цивилы? Наверняка на зэках, приговоренных к смертной казни. Режут их, травят, потом дают артефакт, должны быть оборудованы настоящие концлагеря.
Помотав головой, избавился от мрачных мыслей. Арт, однозначно, надо забрать с собой. Завтра Энджи покажет нам вторую часть карты, где обещанное поле аномалий. Допустим, доберемся туда. Помимо знакомых артов там будет много новых, и ведь никак не узнаешь, ценность перед тобой или трехгрошовая пустышка. Неизвестные находки первое время будут скупать как пустышки. Придется их отложить, так что плодов похода мы дождемся очень нескоро.
Патриот тем временем принялся вскрывать банку со шпротами, приговаривая:
– Хоть что-то полезное. Отдали еду отморозкам, Зона нам послала немного провизии.
Энджи все так же стояла с цветами, не знала, куда их деть. Пригоршня потянулся к тушенке:
– Есть ли трупы, нет ли трупов, кушать хочется всегда, – прокомментировал Шнобель, Никита хохотнул.
Вик заинтересовался горелкой, поджег ее и приспособил закопченный котелок, найденный здесь же, налил туда воды:
– У меня рис есть, если его перемешать с тушенкой, получится подобие плова. Только придется потерпеть.
Энджи «отмерла», закашлялась. Вспомнил, что у нее астма, попытался отобрать букет, но она спрятала его за спину, покачала головой:
– У меня нет аллергии на цветы. Но за заботу спасибо.
Минут за десять накрыли стол – ту же мешковину. Шнобель пустил по рукам флягу с водкой. Вообще я не сторонник алкоголизма, не нравится состояние, когда рефлексы могут подвести, но сейчас грамм пятьдесят для согрева и снятия напряженности – самое то.
Тревога поутихла, но не исчезла. Казалось бы, мы практически в бункере, ни выброс, ни мутанты нас тут не достанут, а ощущение такое, что мы заперты в склепе, куда вот-вот пожалует Дракула, и бежать некуда.
Налобные фонари выключили, теперь помещение освещал лишь огонь газовой горелки и тусклый фонарик на солнечных батарейках, который Вик прикрепил к стене. Энджи наконец села между мной и Виком, определив букет на край «стола». Выглядела она не очень. Синеватый огонь подчеркнул черные круги под глазами, которые я поначалу не замечал. Тяжело девушке дается переход.
Пригоршня пригорюнился и поглядывал на меня, словно я виноват, что девушке захотелось сесть тут. Совсем парень пропал. Энджи взяла в руки бутерброд, поднесла ко рту, сглотнула слюну и отложила его. Вик посмотрел на нее с сожалением и промолчал.
– А вы не родственники случайно? – проговорил Пригоршня.
Ответил Вик:
– Случайно да. Я ее двоюродный дядя по отцу.
– А не похожи, – сказал Пригоршня.
Энджи шепнула:
– Так не отец же. Дядя. Мы много-много лет не виделись. Он был… Далеко, в общем.
– Ты из детдома, да? А помогать кому хочешь?
Энджи закатила глаза, но все же ответила:
– Никита, ты хороший парень, но посягаешь на мое личное пространство, а я – существо территориальное. Считаю, что имею право хранить молчание.
Мысленно я ей зааплодировал. Хорошая девчонка, умная, выдержанная. Никита открыл рот, тотчас его закрыл и захлопал ресницами. Надо будет дать ему мастер-класс, как обольщать женщин: молчать и играть в суровость. Тогда, может, что-то у него и получится. Не с Энджи, с ней он опоздал.
Закипела вода, Вик засыпал рис, опустошил в котелок банку тушенки. Патриот, зевнув, потянулся к гитаре, обнял ее, спасибо, расчехлять не стал. Шнобель отправился к тряпью, где ночевал неизвестный сталкер, и принялся шуршать, стелить там коврики под спальные мешки. Патриот глянул на него и не удержался, достал гитару и ударил по струнам:
– Хочу песню спеть. Не для души – для вас. Не зыркайте так, она вам понравится. Автор – Сергей Назин, исполнитель – ваш скромный слуга. Колыбельная киллера.
Внезапно Патриот прекратил играть, прижал палец к губам и отложил гитару, заозирался. Песня, и правда, была неплохой, я развеселился, и тревога отступила. Теперь пришлось прислушаться к чувствам. На задворках сознания заворочалось что-то непонятное, черное, будто мрак ожил и растекся по углам, души коснулось холодное щупальце, и в ушах зазвенело. Похоже, не один я это почувствовал. Энджи потерла висок и спросила:
– Что это? Опять выброс?
– Нет, – шепнул я и схватился за винтовку. Сердце молотом заколотилось в груди, ладони взмокли.
– Аномалия? – вскинул бровь Вик и вскочил.
– Нет, тише. На контролера похоже, но не он.
В висок словно спицу вогнали. Зашипел Шнобель, стоя на четвереньках, потряс головой. Патриот побледнел, на крыльях носа выступили капли пота. Энджи подобралась и инстинктивно выхватила пистолет.
Я поднялся, шагнул к люку и прислушался. Наверху – тишина. Просачивается чуть различимый скрип форточки, колышимой сквозняком, вдалеке ухает филин. Но откуда тогда ощущение незримого присутствия врага? Почему я уверен – он там, принюхивается, поводит головой из стороны в сторону?
Головная боль взорвалась фейерверком разноцветных искр. Кто-то будто разломил череп надвое и теперь копался в мозгу, сортировал мысли. Не вырваться!
Пригоршня взревел и схватил ружье. Перекошенное лицо стало совершенно звериным, и тогда я понял, что с нами происходит: кукловод пытается нас «взломать». Чем человек проще, тем уязвимей. Пригоршня получит мысленный приказ и перестреляет всех нас к чертям!
– Шнобель! Вяжи Пригоршню! – взревел я и кинулся ему в ноги.
Друг боролся за право быть собой, и не успел среагировать, рухнул прямо на меня, вцепился мне в загривок. Нет, это уже не мой друг.
– Что происходит? – пророкотал Вик.
– Контролер… что-то похожее… управляет… – хрипел я. – Да вяжите его уже!
Пригоршня крякнул и отпустил меня, я тотчас вскочил и принялся помогать его связывать. Шнобель повис на Никите сзади. Пытаясь взять его в клинч, Вик заходил спереди, Патриот достал веревку и подкрадывался с тыла. Проще всего свалить его. Это сделал Вик – точно так же бросился ему в ноги. Взревев, Пригоршня вцепился в его куртку и разорвал ее на спине, открывая взору выступающие под кожей позвонки и огромную татуировку – крест с короной наверху.
Пока связывали Пригоршню, Вик выбрался из-под него и, сгорбившись, сел возле горелки, где по полу каталась Энджи. Башка раскалывалась так, что в глазах темнело.
Вскоре Пригоршня был нейтрализован и ревел раненым Кинг-Конгом. От боли слезы наворачивались на глаза, с каждым мгновением я все отчетливее чувствовал чужое в своем сознании.
Издав нечеловеческий вопль, Шнобель повалился рядом с Пригоршней:
– Вяжите меня… капец…
Мы с Патриотом выполнили его просьбу. Некоторое время он кряхтел и стонал, а после начал выть и рычать. Патриот плакал, точнее, слезы сами катились по щекам, но пока держался. Энджи тоже держалась. Меньше всего страдал Вик. Или он настолько сильно себя контролирует? Что же делать? Так мы долго не продержимся.
Опершись спиной о стену, я сполз вниз. Но ведь сталкер тут жил, и ничего! Недавно здесь побывал, оставил схрон, чтоб продукты с собой не таскать… Как он смог? Или у него резистентность к ментальным воздействиям?
Черт, так башка трещит, что не думается, кто-то словно глушит мысли помехами. Пришлось делиться мыслями – вдруг кто что-нибудь дельное посоветует? Еще немного, и мозги попросту расплавятся.
Скрипя зубами, Вик потянулся к ящику, где остался контейнер с артефактом. Что он там искал, я не видел – перед глазами, сгущаясь, клубилась тьма.
А потом все закончилось, чужака вышвырнуло из моего разума, и я обнаружил себя лежащим носом в пол. На четыре голоса верещали счетчики Гейгера. Плов перевернули, горелка устояла и все еще давала свет, как и фонарик на стене. Во рту было солоно от крови, я провел языком по губам – нижняя прокушена и припухла. Пригоршня стонал и тряс головой. Связанный Шнобель смотрел ошалело.
– Что тут случилось? – прохрипел Никита. – Почему я связан? Блин, развяжите меня! Что за шуточки?
– Что тут случилось? – прохрипел Никита. – Почему я связан? Блин, развяжите меня! Что за шуточки?
Вик продемонстрировал открытый контейнер, где артефакт, похожий на грецкий орех, мерцал розоватым, и прокомментировал:
– Вот почему тут был только один артефакт. Он защищает от ментального воздействия.
– Догадался же, – сказал я, поднимаясь и отряхиваясь.
– Развяжите меня уже! За что вы меня так? – пролопотал Никита и с тоской уставился на шляпу, валяющуюся на полу.
– Ты попал под действие, скажем, контролера. Только местный мощнее обычного в разы. Чуть нас не положил тут.
– Ааа, извините. Но сейчас-то я нормальный.
Энджи вытерла кровь, бегущую из носа, выхватила нож и направилась освобождать Пригоршню. От радости он обомлел, замер и боялся вздохнуть, на лице расцвела блаженная улыбка.
Патриот пошел к Шнобелю и освободил его. Я привалился к стене. В голове звенело, запах перевернутого плова почему-то вызывал тошноту.
Что ж тут за тварь обитает? Мощная, опасная, интересно, как она выглядит? Вспомнилась подростковая книжка, где людей порабощало беспомощное существо, похожее на черепаху, чем умнее человек, тем сложнее было твари его подчинить. Тут, наверное, так же: Пригоршня самый простой, и полег первым. Шнобель неглупый мужик, но тоже сдался. Меня чуть не выключило, а Вик боролся. И Патриот боролся. И Энджи. Или дело не в интеллекте, а в волевых качествах? Тогда Пригоршню, уж точно, не сломило бы.
Если моя теория верна, Патриот под дурачка только косит, ослабляет нашу бдительность, вероятно, он и есть крыса. Надо будет за ним присмотреть. Кто меня еще удивил и порадовал – Энджи. Приятно, когда у симпатичной девушки наличествует интеллект…
Вспомнился крест на спине Вика. Характерный такой, символизирующий зоновский авторитет. Вик – зэк? Скорее всего. Энджи говорила, что долгое время он был далеко. Теперь понятно, где именно, – срок мотал. Интересно, по какой статье? На гопника и вора он не похож. Злоупотребление властью? Возможно. Служил, брал взятки, может, кого-то подставил – и огреб по полной. Потому-то и денег у него нет: не берут на работу юриста с уголовным прошлым.
Визг счетчиков Гейгера раздражал. Интересно, если отойти от артефакта метров на двадцать, будет фонить? Покачиваясь, прошел две трети комнаты – прибор смолк.
– Давайте так: сейчас ложимся спать, на рассвете выдвигаемся. Вещи пусть остаются, где сейчас, а мы штабелями ляжем на полу.
– А дежурить? – задал правильный вопрос Пригоршня. – Вдруг ночью… Ну, мало ли.
– Я первый, ты меня сменишь. Потом Шнобель. Следующий…
– Я последний, – вызвался Патриот.
– Ясно, – сказал я и подумал, что это он неспроста: под утро самый крепкий сон. Наверняка задумал что-то, крыса. Никак карту у Энджи выкрасть попытается, а потом – сбежать.
Наверху хлопнула входная дверь – то ли сквозняк, то ли… Еще раз хлопнула. Что-то загромыхало. Донеслись тяжелые шаги, будто кто-то некрупный, с человека размером, еле переставляет ноги.
Все замерли, отключили счетчики Гейгера. Существо медленно перемещалось: топ-топ, шлеп – это оно ступило на железный люк, поставило вторую ногу, замерло. Сердце пропустило удар, я автоматически сжал винтовку. Понятное дело, что ничего оно нам не сделает и сюда не ворвется, но все равно было неприятно.
В люк ударили чем-то железным, потом долбанули еще раз. Пришла страшная догадка: если наш враг хоть немного разумен, он завалит выход камнями и погребет нас здесь. Через пару лет придут другие смельчаки, найдут наши мумифицированные тела и будут гадать, переступая через трупы, что здесь приключилось.
Наверное, такая же мысль посетила остальных, и они остолбенели.
Слава богу, я ошибся – тварь принялась колотить в люк, прыгать, пытаться его расшатать. Вскоре затопали другие мутанты. Перекрывая запах перевернутого плова, потянулась вонь разложения.
– Зомбаки, – проговорил Патриот.
Шнобель сострил:
– Назовем неизвестного мутанта некромантом. Это ж он на нас зомбей напустил!
– Ненавижу их, – прошипела Энджи.
– Вот и верь после всего в «мертвые не кусаются», – сказал Шнобель.
Я оборвал веселье на грани истерики:
– Мы бы тоже такими стали, если бы не артефакт. Спасибо неизвестному сталкеру. Чутье подсказывает, что больше он сюда не придет. Потому что это был Бельмастый.
Зомби наверху колотили в железо, естественно, безрезультатно. Грохот действовал на нервы – не более, здравый смысл твердил, что все хорошо, но в душе, подкрепляемые тревогой, росли сомнения.
Сколько их там? Грохот такой, словно они кишат в комнате, да и запах отвратный. Если они продолжат стучать, мы не выспимся, и нам трудно будет их раскидать утром.
В том, что у нас это получится, я не сомневался. Зомби, конечно, живучие, но пара выстрелов из подствольника расчистит нам дорогу. Патриот вцепился в гитару, сбросил чехол и принялся петь себе под нос. Я прислушался: на чистейшем английском он исполнял песню «Металлики» «По ком звонит колокол». В детстве я ее очень любил. Вот уж чего не ожидал от националиста!
Закончив, он выкрикнул:
– Врага надо знать в лицо. Англосаксы страшнее любого зомби. Вот уж где суперконтролеры!
Вик удивленно покосился на него. Энджи подсела к нему:
– Спой что-нибудь, да погромче.
У нее чуть заметно дрожали руки, чтобы не выдать слабость, она сжимала кулаки.
Шнобель принялся всех успокаивать:
– Мужики, это все мелочи. Вот мы с парнями до Изменений в такую задницу попали, жесть! И ничего, выбрались. Подумаешь, зомбаки набегают. В первый раз, что ли? Тогда сама Зона против нас восстала, представляете?
Патриот ударил по струнам и затянул песню, известную любому, кто в молодости увлекался походами – «Мусорный ветер». Потом спел «Колыбельную киллера», мы дружно похохотали. Исполнив еще два походных хита, Патриот отложил гитару:
– Спать пора, уснул бычок. Завтра на рассвете выдвигаемся?
– До рассвета, – подтвердил я. – Надо будет еще зомбей раскидать, сколько на это времени уйдет – неизвестно.
Энджи поднялась и направилась к спальным мешкам.
– А вдруг это ночные зомби? Днем-то никто на нас не напал, – грохот стоял такой, что ей приходилось кричать. – Берушей случайно ни у кого нет?
Пригоршня захохотал, хлопнул себя по бедру:
– Ну, сказанула! Все равно что на войне беруши! Умора.
Энджи чикнула молнией спальника и отвернулась к стене. Вик улегся рядом, пресекая посягательства устремившегося к ней Пригоршни.
Мне как дежурному оставили место с краю. Я переместил контейнер с артефактом в середину помещения, взглянул на счетчик Гейгера: фон повышен в два раза, терпимо. Выключил горелку, и помещение погрузилось в полумрак, подсвеченный тусклым синеватым светом фонарика на солнечных батарейках.
Зомбаки не оставляли попыток прорваться, и никому не удавалось уснуть под грохот, хотя все честно пытались. Только Пригоршне все было нипочем, и он посапывал, запрокинув голову. Патриот тоже, вроде, спал. Или притворялся? Странный человек.
Если разобраться, то вообще команда странная и ненадежная: Вик – сиделец, который удивительным образом обо всем догадывается. Взять, например, артефакт – мгновенно ведь сообразил, что он защитит от ментальной атаки, словно знал о нем заранее. Или просто совпадение?
Грохот не стихал ни на минуту, вскоре он слился в шум волн, накатывающих на скалы. Глаза начали закрываться – взяла свое усталость. Шутки ли, с тридцатикилограммовым рюкзаком переться, отражать атаки мутантов. Да и хождение по территории, напичканной аномалиями, не дает расслабиться ни на минуту: в любой момент тебя может поджарить, расплющить, растворить в кислоте. Да еще атмосфера в отряде вынуждает постоянно ждать нож в спину. Даже ночью расслабиться не получится, придется бдеть, а завтра сонным, усталым, с рассеянным вниманием выдвигаться в путь.
Отсидев свои два часа, я собрался растолкать Пригоршню, но не стал этого делать, потому что Шнобель бодрствовал и сказал, что ему все равно, когда не спать.
Я улегся на его место в нагретый спальник и закрыл глаза. Наверху бесновались зомбаки, и если поначалу думалось, что они вот-вот прорвутся, то теперь грохот воспринимался как что-то само собой разумеющееся, и веки понемногу тяжелели.
С одной стороны, был шанс не дожить до утра. С другой – если не высплюсь, то завтра не выживу, нет гарантии, что ночью Патриот нас будет убивать. Так что лучше отдохнуть.
Мне снилась война: рвались гранаты, строчили автоматы, я куда-то бежал и волок чумазую, перепачканную копотью Энджи. Кто с кем воевал, было непонятно, но откуда-то я знал: остановимся – умрем.
Позади рванул снаряд, я упал, накрывая собой Энджи, и почувствовал жар ударной волны… И проснулся. Приоткрыл глаза: судя по всему, дело близилось к рассвету, потому что дежурил Патриот. Точнее, не дежурил, а рылся в рюкзаке.
Пришлось открыть глаза пошире. Вот чума, это ведь рюкзак Энджи! Увлекшись, он не оборачивался, делал все аккуратно и, пользуясь грохотом наверху, тихо. Мне тоже следует подкрасться к нему, не привлекая внимания. Я нащупал «глок». Стрелять не следует, пусть даже очень хочется.