– Думаю, узнаем когда-нибудь. – Валдис наконец осмотрелся, поднял глаза к потолку с лепниной, над ним висела гора хрусталя. – Неплохо кто-то живет. И от него за версту разит голубизной.
Платон тоже осматривался. Комната была не столь уж большая, отделана по высшему разряду, а выдержана в двух тонах – голубом и белом. Голубые обои с белыми каемками, два голубых дивана и кресла с белыми подушками, картины в белых рамах с голубыми далями, белые стойки с полками, на которых стояли голубые и белые вазы. Платон буркнул:
– Безвкусица.
– Зато богато, – невесело усмехнулся Валдис.
Вдруг Платон обнаружил еще одну дверь, быстро пересек комнату, открыл и зло процедил:
– Апартаменты со всеми удобствами, твою... дивизию!
– Что там? – поинтересовался Валдис.
– Туалет и душ.
– Уже хорошо – не в подвал нас засунули на солому, а диваны предоставили. И сортир есть. Ника, ты как?
– Нас сегодня не отпустят?
Она, конечно, хотела услышать обнадеживающие слова, но Валдис был реалист:
– До утра точно не отпустят. И не знаю, что с нами сделают утром.
– Мама с папой с ума сойдут, – дрогнувшим голосом произнесла Ника. – Хоть бы позвонить дали...
– Ага, дадут, – зло проговорил Платон. – Догонят и еще раз дадут. Ты когда-нибудь слышал, чтоб похищали следователей и оперативника?
– Похищали, – пассивно заверил Валдис. – И следователей, и прокуроров, и бизнесменов, и прочих граждан. На этой планете все когда-нибудь уже было.
– Философ, – фыркнул Платон. – Интересно, что им нужно от нас?
– А хрен их знает.
– Мальчики, вам страшно? – спросила Ника, подняв на них безумные глазищи.
– Конечно, – сказал Валдис. – Видишь, я дрожу от страха?
– Твои шутки сейчас неуместны, – бросил ему Платон.
– Разве я шутил? – поднял плечи Валдис, потом вздохнул. – А что ты предлагаешь, головой о стенку биться? Я бы с удовольствием, если б моя голова пробила стену и мы получили возможность выйти отсюда.
Он встал, подошел к креслу и начал его двигать к дивану.
– Зачем? – озадачился Платон.
– Быстрее уснем, быстрее наступит утро, и мы узнаем, что натворили. Двигай кресла, мы здесь поспим, под ноги подставим кресла. А Ника на том диване...
– Натворили? – встрепенулась она. – В каком смысле?
– Да это я так... к слову... к ситуации, – двигая кресло с Платоном, оправдывался Валдис. – Не обращай внимания на мои слова, у меня же язык, как помело. А это что? – Он подошел к шкафчику, открыл, а там выпивка на любой вкус: – Вот это запас! Вмажем по сто?
– Это же чужое, – робко возразила Ника.
А он нашел рюмки, налил и поднес ей:
– Раз пригласили нас не слишком вежливо, мы имеем право воспользоваться баром без разрешения. Пей, пей. В качестве снотворного.
– Я с вами сопьюсь. – Но рюмку взяла, выдохнула и выпила.
– А теперь ложись, – сказал Валдис, укладывая Нику. – И вспоминай о чем-нибудь хорошем.
Платон накинул на ноги Ники летнюю куртку, потом выпил с Валдисом по две рюмки, после чего и они улеглись. Но сон не шел, правда, они забывались на недолгое время, а ближе к утру бодрствовали, тихо переговариваясь.
Часов в десять все трое напряженно уставились на дверь, так как за нею послышались приближающиеся шаги. По беспорядочной, но твердой поступи стало понятно: идут несколько человек. Ника сидела на диване напротив двери, в ожидании развязки она выпрямила спину и вытянула шею. Валдис с Платоном переместились к ней, первый забросил ногу на ногу, второй положил локти на колени, сцепив пальцы в замок. Повернулся ключ...
Подписав бумаги, Владимир Васильевич отдал их секретарше, а взгляд подарил ей – будто отстегал.
– Я могу идти? – спросила она.
– Иди, – отвернулся он.
Глаза б не смотрели на позвоночников, ведь и эту устроили по звонку. Дура дурой, на работу ходит, как на тусовку. Волосы в три цвета выкрашены, а цвета – нарочно не придумаешь. И пузо голое. Она открыла дверь, и он не сдержался:
– Стой. – Девушка повернулась с вопросом в глупеньких глазках. – Пупок спрятать. Это вам не бордель, а государственное учреждение. Прокуратура! – Глаза ее стали влажными, а ему похорошело. – И впредь попрошу одеваться от сих, – приставил ребро ладони к горлу, – до сих, – вторую руку опустил вниз. – Иди.
Оставшись один, он постучал пальцами по столу, вздохнул тяжко, со стоном. Была б его воля – повыгонял бы половину, в первую очередь позвоночников. И во вторую очередь тоже. Зазвонил телефон, он поднял трубку, это был прокурор:
– Васильевич, ты обидел девочку?
– Нажаловалась?
– Жаловаться необязательно, у нас только один человек доводит до слез женщин.
– Раз такая плаксивая, пусть идет пироги печь, там реветь некогда.
– Да будет тебе, Васильевич. Без молодежи нельзя, она для нас как допинг.
– Мне допинг не нужен.
– Ну, ладно. На Островского убийство, труп в машине нашли с огнестрельным. Группа уже там, пошли кого-нибудь из следователей.
Владимир Васильевич вызвал секретаршу:
– Платона ко мне.
– Он еще не пришел, – промяукала под нос она. – Наверное, с Никой по убийствам работают.
– Не пришел?! – прогремел зам. – Обоих нет?! Скажи им, что прежде они обязаны являться на работу! Поняла? Кто из следователей на месте?
– Никого. Алдонина по самоубийству работает, Степанян по коррупции, по текущим...
Она из кожи вон лезла, показывая, что недаром заняла стул секретарши, но Владимир Васильевич ее прервал:
– Мне достаточно слова «никого». Сам поеду. Иди.
Он посидел некоторое время, думая, что надо взять с собой. Достал из стола папку, положил туда чистые листы, авторучку... Звонок.
– Здравствуйте, Владимир Васильевич, это мать Ники...
– Добрый день, Ольга Ивановна.
– Извините, что беспокою, но... Ника вчера звонила, сказала, что задерживается на работе... а потом не пришла. Я... мы с отцом звоним ей на сотовый, но она не отвечает.
– Простите, я не понял: что случилось?
– Она не пришла домой. Я хотела бы знать... мы хотели бы... Она на месте? То есть на работе? Только не говорите ей, что я звонила, Ника рассердится.
Во дает! Он что – нянька в ясельной группе? Или обязан следить, к кому в постель детки-позвоночники прыгают?
– Не волнуйтесь вы так, Ольга Ивановна. У нее и Платона пять убийств, тут уж, извините, работать сутками приходится.
– Я все понимаю, но она же не звонила больше. Ника никогда так не поступала...
– Хорошо, я скажу, когда увижу ее, чтоб позвонила. Но не сейчас, я уезжаю.
– Так с ней все в порядке?
– Естественно.
Извинившись еще раз десять, она положила трубку, он в сердцах скрипнул зубами и направился к выходу, бурча:
– Бездари. Развратники. Разгильдяи. Бардак.
На место прибыл и разозлился еще больше. Толпа вокруг автомобиля из старух, детей и алкашей. К счастью, рабочий день, а то бы как на футболе было. Завидев Владимира Васильевича, один из оперативников крикнул:
– Граждане, посторонитесь!
– Труп где? – спросил зам, подойдя к нему.
– За рулем. Представляете, с шести утра выходили из домов люди, а труп заметили часов в девять. Женщина вывела мальчика на детскую площадку...
Не дослушав, Владимир Васильевич подошел к раскрытой дверце автомобиля, заглянул внутрь. Труп как труп, с дыркой в животе.
– Личность убитого установили? – спросил он.
– Кривун, – сказал Сократ Викентьевич. – Мы нашли бумажник с документами и деньгами, значит, это не ограбление.
– Это кличка или фамилия?
– Фамилия. А зовут его Кир Макарович. Жена подтвердила, что данный гражданин является ее мужем и не ночевал дома.
– Потому что ночевал в автомобиле, – сказал Семен Семенович. – Примерно с часу ночи он здесь устроился.
– Резиновых гадюк не находили?
– На этот раз нет, – ответил Семен Семенович. – Вскроем, посмотрим, может, он ее проглотил.
– Вам бы все шутить, – вздохнул Владимир Васильевич и выпрямился. – А что он здесь делал ночью?
Его услышала бабуля, сделала шаг вперед, затараторила на высоких нотах:
– Он к Болячке захаживает. Я в одном с ней подъезде живу, частенько его видела, как к ней заходил. И не с пустыми руками, пакеты пер, аж сгибался под тяжестью.
– Кто такая Болячка? Чем занимается?
– Оксанка? Болякина ее фамилия. А занимается... вот таких сморчков обдирает. Квартиру-то он ей купил и машину купил. Год назад она у нас поселилась, а он раза три в неделю к ней забегал. Вот скажите, чего захаживать к молодой корове мужику вдвое старше, да к тому ж с такой противной рожей? Видно же, что женатый, а она с ним...
– В какой квартире живет Болякина?
– В сорок первой.
Владимир Васильевич еще послушал соседей по дому, потом пошел к Болякиной, которая ему не открыла, значит, ее не было дома. Ну, хоть это убийство не из серии змеелова.
Она сладко потянулась, повернулась на бок и посмотрела на точеный профиль Мартына. Красивый мужчина. И основательный, не мельтешит, не суетится, неглуп. Да, он тот шанс, который позволит расстаться с ее занятием. Главное в жизни – сделать правильный выбор, Клара его сделала, теперь надо подвести и Мартына к правильному выбору. А времени разводить антимонии нет. Вспомнив о времени, она тихонько встала, приняла душ, накрасилась, причесалась и начала готовить завтрак, думая о себе.
За свои тридцать два Клара много сделала подлостей, она отнюдь не была женщиной строгих правил и прекрасно отдавала себе отчет, кто она есть. Существует общепринятое мнение, будто когда ты умеешь соотнести свои поступки с нормами морали, дать им правильную оценку, но при этом выбор делаешь противоположный нормам, то ты находишься не в ладу с собой. Проще говоря, твоя совесть мешает тебе жить. А у Клары был полный лад между высокими материями и низменными. Ну, не дал ей бог уникальных талантов, которые принесли бы удовлетворение как материальное, так и духовное, а жить хочется достойно. Некоторым везет – достойную жизнь им обеспечивают мужчины, однако у Клары и тут получилось мимо, на всех не хватает денежных мешков, не хватило и ей. Так что же, прозябать? Она оправдывала свое отношение к жизни примерно так: это временное положение, наступят благоприятные условия, она сбросит шкуру, наденет другую, станет добропорядочной женой и матерью. Но кто ж позволит ей уйти на пенсию раньше времени? Кстати, пенсии в данной сфере деятельности не предусмотрены, не предусмотрены тихие уголки, мужья с женами, дети. Предусмотрена лишь дисциплина с подчинением. Есть одно «но». Ну, от мужа Клара скроет род своей деятельности, а как быть с теми, кто стоит над ней? Просто так, бескровно – выражаясь фигурально, от них не уйдешь. Но Клара верила, что ей удастся выпутаться, и глубоко внутри хранила свои планы, не доверяя их никому.
– А, черт!
Мясо пригорело. Клара соскребла со сковородки жаркое в мусорное ведро, и в это время вошел Мартын:
– Доброе утро. Откуда дым?
– День начался с неудачи, завтрак подгорел, – беспечным голосом сказала она. – Иди в душ, я быстро приготовлю.
– Не суетись. Я выпью кофе и пойду, мне сегодня пораньше надо. – Он уселся на стул, поблагодарил за чашку, которую поставила перед ним Клара. – Когда ты вырвешься и мы проветримся у моря?
– Вырвусь, – пообещала Клара. О, как бы она хотела вырваться отсюда, причем навсегда. – Подожди несколько дней, я не могу бросить работу.
– В таком случае забери деньги, а то, боюсь, я не удержусь и потрачу.
Вот как поступает настоящий мужчина ради женщины – отказывается от четырехколесной мечты. Клара рада бы предложить: не волнуйся, покупай машину, а поедем на мои деньги, но он же оскорбится.
Кофе выпили, Клара мыла посуду, Мартын пошел одеваться, вскоре позвал ее:
– Клара, иди сюда.
Она помчалась, не закрутив кран. Мартын протянул ей пачку денег.
– Сколько здесь? – спросила она, взяв пачку.
– Двадцать тысяч.
– Извини, что спрашиваю, но ты думаешь, этого хватит?
– Дорогой отель я тебе не обещаю, но отдых организую запоминающийся. Не переживай, еще сниму со счета небольшую сумму, хватит.
Он поцеловал ее на прощанье, Клара пошла его проводить. Закрыв дверь за Мартыном, она прислонилась спиной к стене и взмолилась:
– Господи, он моя надежда, дай мне удачу.
А на кухне из раковины лилась вода на пол, Клара всплеснула руками, быстро перекрыла кран, схватилась за тряпку и досадливо проворчала:
– Что за день начался! Чуть потоп не устроила.
Воды вытекло немного, Клара собрала ее быстро, потом села курить с чашкой кофе, когда вдруг позвонил сам Бамба.
– Слушаю. – Клару будто подсахарили, а ведь его рядом не было.
– Значит, слушай сюда. Группу Красавчика замочили на протоке. Кенара и Роменскую тоже грохнули...
– Кто? – вырвалось у Клары.
– Узнаем. Ты посиди пока тихо, поняла?
– Можно, я уеду дней на пять?
– Не смей. Ты можешь понадобиться. Твою клиентку не обработали.
– Она согласилась на встречу...
– Я все сказал, – не дослушал он. – Вот еще что. Выучи мой номер наизусть и сотри его из мобилы, поняла?
– Да, поняла. Все сделаю.
После диалога Клара собралась исполнить приказание и стереть номер Бамбы, но палец отказывался нажать на кнопку. Собственно, зачем он требует стереть номер? То есть если Клару убьют, то будут искать ее связи, знакомых, по мобиле выйдут на него...
– Обойдешься, – произнесла она зло и отложила телефон.
Подлые делишки Клара проворачивала вместе с Красавчиком, а Инесса была ее патронессой. И то, что просачивалось из подсознания, а Клара всячески отбрыкивалась от этого, обрело конкретное значение. Вдруг кто-то из прошлого решил свести счеты с Красавчиком и тем же Кенаром? А потом сведет счеты и с ней? Время от времени Клара думала об этом, подумала и сейчас. Впрочем, она мелкая сошка, слишком мелкая...
Клара непроизвольно обвела глазами свое уютное и не бедненькое жилище. Нет, мелкие сошки не получают крупные вознаграждения за работу. Хотя это все накопления нескольких лет, Клара долго отказывала себе во всем, пока не приобрела квартиру и обстановку. Тем не менее она мелкая сошка, поэтому не с нее начали... А кем закончат? Мелкими сошками?
Что за каратель такой выискался, расстреливающий рабочих лошадей? Именно лошадей, потому что у каждого есть своя телега, которую он тянет и отвечает за нее. И попробуй оступиться – лошадь жестоко накажут погонщики. Такая же лошадка и Клара. Убиенных ей не жаль, но, когда выбивают табун, невольно под кожу проникает смертельный холод: «А меня тоже назначили на отстрел?»
Клара курила одну сигарету за другой, словно это помогло бы ей найти оптимальный выход. Но запрет нельзя нарушать, если уезжать, то насовсем, а для этого нужно продать квартиру. Клара специально покупала хорошую квартиру, потому что вложение в жилье, которое дорожает в сто раз быстрее инфляции, – это самый надежный банк. И уезжать надо не одной, а Мартын вряд ли готов все бросить.
– Проклятье, как же быть? – кусала она губы.
Но идеи не приходят, когда головой и сердцем руководит паника.
Лера осталась со своими страхами один на один, не умела с ними справиться, не знала, как поступить. Наверное, можно было бы изгнать их из воображения, если б не машина неподалеку от дома, которую она заметила еще в воскресенье. Чуть отодвинув штору, Лера смотрела, как нянька с дочерью идут гулять, и вдруг заметила одинокий автомобиль. Сначала не придала этому значения, потом что-то заставило ее посмотреть через час – автомобиль стоял. Еще через час выглянула в окно – стоит. Так до вечера. Потом стемнело, противоположная сторона улицы утонула в сумраке. В понедельник Лера с утра кинулась к окну – автомобиля не было, она порадовалась, и вдруг... Он стоит, сверкая на солнце серебристой поверхностью, в стороне, поэтому сразу она его не увидела, так как искала на прежнем месте.
Лера дождалась, когда муж уедет на работу, достала бинокль, наставила на автомобиль, надеясь увидеть тех, кто в нем сидел. За темными стеклами ей ничего не удалось разглядеть, но она провела весь день у окна, пила снотворное, ложилась спать, полагая, что, когда проснется, авто уже не будет. Но машина стояла. У Леры выпрыгивало сердце, она как загнанный зверек металась по комнате. И это только одна сторона ужасающего существования, которое началось с проклятой среды двадцать пятого мая.
Вторая сторона – Антон, муж. Разумеется, он заметил перемены в ней, когда из жизнерадостной, улыбчивой молодой женщины жена превратилась в куклу, ни на что не реагирующую. Заметил сосредоточенность на своих, явно угнетающих ее мыслях, будто она заперлась в себе. Конечно, Лера списывала свое состояние на болезнь, но предложение мужа пригласить доктора категорично отвергла, потом истерично смеялась над его обеспокоенностью, мол, пройдет, это так... А если он все узнает? Тогда она просто умрет, да, возьмет и умрет.
Лера стояла у окна и видела тот же автомобиль. Сомнений нет – ее нашли и караулят. Глаза Леры не отрывались от машины, а сухие губы шептали:
– Они убьют меня... убьют...
Глава 12
Первыми вошли четверо молодых людей, которых запросто можно было использовать в качестве тягловой силы. И неважно, что они разные по росту, важно, что морды у всех примерно одного кроя да в глазах пустошь, как после атомной войны. Они стали по обеим сторонам двери у стены, сложив ладони на детородном органе и подняв подбородки – вышколены. Потом вошел сухощавый седой мужчина с лицом, изрезанным морщинами, невысокого роста, в спортивном костюме и кроссовках, за его спиной остановился пятый. Пятый из того же набора, что и четверо, только постарше, лет тридцати семи.
Престарелый спортсмен уставился на узников с некоторым недоумением, словно зашел сюда случайно и не ожидал их увидеть в этой комнате.
– Почему трое? – спросил он, ни к кому не обращаясь. У него оказался приятный тембр голоса, глубокий, мягкий.
– Так темно ж было... – сказал тот, что стоял за его спиной.
– Вы девушку не можете отличить от мужчины?
– Мы до кучи ее взяли, а то подняла бы визг.
Старик переводил блеклые глаза с Валдиса на Платона, во время паузы стояла томящая тишина. И вдруг неожиданный вопрос:
– Кто из вас Гитис?
– Ну, я, – сказал Валдис, понимая, что этот дед предъявит счет именно ему. Хреновое положение.