На открытке был изображен танк «Т-24», рядом с которым стройный танкист обнимал столь же стройную девушку в сарафане и красной косынке, чем-то напоминавшую Варю. Стоящая рядом белокурая девчушка в коротком алом платьице и сандаликах протягивала мужчине букет ромашек. Эта милитаристическая пастораль была несколько подпорчена размашистым штемпелем с надписью «Адресат выбыл, письмо перенаправлено по адресу…» со вписанным от руки красными чернилами новым адресом Спиридонова.
Полюбовавшись идиллической картинкой нового советского образца, Спиридонов перевернул открытку. Правая часть листа была заполнена аккуратным мелким почерком и содержала его прежний адрес и новый адрес Ощепкова. Адрес был ему незнаком, судя по всему – какая-то коммуналка на Страстной площади, но Спиридонов не помнил, чтобы там были какие-либо ведомственные общежития.
В левой части, озаглавленной «для письма», знакомым полуразборчивым почерком Ощепкова было написано:
«Дорогой друг!
Приглашаю тебя в гости по случаю радостного события в моей жизни – бракосочетания с моей дорогой Аннушкой! Наша регистрация состоится двадцать второго мая в Краснопресненском отделении регистрации актов гражданского состояния. Письмо отправляю заранее, потому что очень хочу, чтобы ты уделил минутку для того, чтобы порадоваться вместе со мной. С самыми лучшими пожеланиями – Вася».
Спиридонов посмурнел, и Варя это заметила:
– Что случилось, Виктор Афанасьевич? Плохие новости?
«Тебе-то какое дело?!» – с раздражением подумал Спиридонов, но вслух сказал другое:
– Отчего же? Наоборот, хорошие. Друг женится.
Виктор Афанасьевич смотрел Варе в глаза, и ему казалось, что он читает в них ее мысли: «Отчего же вы тогда расстроились?»
– Варя, – мягко сказал Виктор Афанасьевич, – спасибо за обед. Сегодня я пришел раньше, и вы можете быть свободны. Проведите этот вечер так, как считаете нужным. Должно быть, вы соскучились по общежитию, по подругам…
В ее глазах (Виктор Афанасьевич машинально отметил, что у нее длинные пушистые ресницы, лишь чуть темнее, чем брови, которые немного темнее ее русых волос) сочувствие сменилось испугом, причины которого были неясны.
– Нет… – тихо ответила Варя. – Не соскучилась. У меня нет… Я плохо схожусь с людьми. У меня нет там таких подруг.
– Жаль, – ответил ей Спиридонов. – Тогда сходите в кино или на танцы. В динамовском клубе сегодня танцы, там много будет молодых ребят. Переночуйте в общежитии, а затем возвращайтесь.
Ее глаза мягко блеснули.
– Виктор Афанасьевич, – сдавленно проговорила она, – за что вы так меня? Вы недовольны моей работой? Или вам стряпня моя не по нраву?
– С чего ты взяла? – Спиридонов опешил. – Даже наоборот, Варенька, мне все по душе, не сомневайся!
– Тогда зачем вы меня гоните? – тихонько воскликнула Варя. – Я так вам мешаю? Если вы хотите побыть один, только скажите, я закроюсь на кухне – ведь кухня-то вам не нужна? – и буду там сидеть тихо, как мышка в кошачьем подвале, правда-правда. Но я не хочу ни в кино, ни на танцы, ни в общежитие!
И Спиридонов понял, что Варя плачет. Слезы не катились у нее по щекам, лишь глаза поблескивали так, как никогда до того.
– Вас кто-то обидел? – участливо спросил он. – Если кто-то что-то сделал плохое вам, если в общежитии с вами дурно обращались, вы только скажите, и он будет иметь дело со мной…
– Нет-нет, что вы! – с горячностью воспротивилась Варя. – Никто меня не обидел. Просто…
Она встала и чуть отступила назад.
– Я же из беспризорниц, Виктор Афанасьевич. С пяти лет по монастырям, приютам, детдомам… Сначала ничего было, а потом, как советская власть стала на ноги… Физически легче стало, голод прекратился, уверенность появилась, что не придется опять куда-то мыкаться. А в душе только хуже. Я же в обычную школу ходила, и так горько – у всех детей есть семья, есть дом, а у меня…
Спиридонов хотел что-то сказать, но она не дала:
– А тут у меня впервые появилось что-то вроде своего дома, понимаете? Конечно, никакой он не мой, я это умом понимаю… а вот чувствую другое. И никуда идти не хочу…
Она сделала шаг вперед, еще один и внезапно опустилась на колени у стула, на котором сидел Спиридонов, схватила и сжала его ладонь:
– Не гоните меня, пожалуйста. Не лишайте этого… этой… слово такое мудреное, чем фокусник в цирке занимается?
– Иллюзии? – спросил ошарашенный Спиридонов. В этот миг Варя показалась ему еще более знакомой, какой-то родной, близкой… Он почувствовал странную, тягучую боль в сердце.
– Ага, вот ее как раз, – быстро кивнула Варя, глядя на него большими, блестящими от слез глазами.
Спиридонов встал, осторожно взял ее за плечи и поставил на ноги:
– Ну что вы, Варенька… раз такое-то дело, конечно, оставайтесь. Но я все-таки настоятельно советую вам как-то выбираться и в кино, и на танцы. Не беспокойтесь раз уж вы считаете эту квартиру своим домом, никуда он от вас не убежит, не сомневайтесь.
– Правда? – спросила она совсем по-детски и шмыгнула.
– Варя, у вас и ключ от него есть, – улыбнулся Спиридонов. – Вы его на шее носите заместо крестика. Вот, а значит, вы можете всегда и выйти, и войти. И остаться.
– Виктор Афанасьевич, я… – быстро начала она – и примолкла, вновь лишь слегка покраснев. – Так я останусь?
– Да оставайтесь, говорю же, – усмехнулся Спиридонов. – Только уж не запирайтесь в кухне совсем. Надеюсь, если мне чаю захочется, вы мне воду на примусе разогреете?
Тут уж Варя покраснела от души:
– Да я… да что угодно…
– Ну, а раз что угодно, то давайте прямо сейчас и почаевничаем. Или лучше сделайте мне кофе, а? Есть у нас кофе-то?
– Да еще фунта полтора, – просияв, торопливо отчиталась Варя. – Я сейчас, мигом…
И метнулась из комнаты в кухню.
* * *Варя улетела разжигать примус, а Спиридонов остался сидеть, полон глубоких дум.
Свадьба Ощепкова назначена на следующий вторник. Но хочет ли он присутствовать на этом празднике? Может быть, проигнорировать пригласительную открытку, сделать вид, что ему ее не доставили?..
Ощепков… Ощепков…
Как-то не все нравилось Спиридонову в делах, связанных у него с коллегой и протеже.
Ощепков проявлял себя весьма активно: преподавал в Институте физкультуры, готовил для РКК инструкторов по рукопашному бою и разрабатывал для них методическую брошюру…
Собственно, с методички все и началось. Не имея возможности встретиться с ним, Василий Сергеевич передал Спиридонову методичку с нарочным, одним из своих учеников, звали его вроде Толей, фамилию Спиридонов забыл. Методичку он прочитал… точнее, начал читать, но после первых же вводных страниц не выдержал, достал авторучку и стал красными чернилами черкать в брошюрке, записывая на полях замечания. Ему не нравилось все.
Через кого-то из своих учеников Спиридонов отослал методичку обратно. Спустя некоторое время они с Ощепковым встретились на межведомственных состязаниях, где спиридоновцы, конечно же, победили со счетом четыре-один. Но Ощепков казался довольным:
– Ну что, – подходя к нему и протягивая для приветствия руку, проговорил он, – видишь, работает моя методика!
– Во-первых, не особенно она и работает… – сдержанно уронил Спиридонов, пожимая протянутую ему ладонь. И как раз в этот момент его ученик уложил ощепковца на татами, но Спиридонов был зол – тот самый ощепковец… Харлампиев, вот как его фамилия, перед тем уверенно справился с одним из его учеников, Яшей Громовым. По злой иронии судьбы, брат Яши, Ванька, как раз и отнес Ощепкову злосчастную методичку, а так как Ванька и Яша, хоть и были погодками, похожи были, как двойняшки, Спиридонов – возможно, совершенно безосновательно – подозревал, что Ощепков неспроста выставил лучшего своего ученика против Яшки (Ванька в соревнованиях не участвовал, ибо его забрал к себе в ведомство Власик). – А во-вторых… – Спиридонов потер переносицу. – Вася, ты и правда считаешь, что красноармейцам надо давать знания в таком объеме?
– Конечно, – уверенно ответил Ощепков. – Послушай, наши уже бьются с японцами[36], а впереди, может, и большая война. Япония давно облизывается на Маньчжурию, потому…
– Вася, к чему эта политинформация? – остановил его Спиридонов.
– Витя, у японцев в армии полно солдат, знающих дзюудо, а дзюудзюцу входит в программу подготовки каждого японского пехотинца![37] – с жаром не соглашался Ощепков.
– И что же, они каждого солдата готовят, как в Кодокане? – хитро прищурившись, процедил Спиридонов.
– Нет, – честно признал Ощепков. – Точнее, не знаю я… Но думаю, что рядовой состав проходит по сокращенной программе…
– Вот и ты давай сокращенную программу! – сорвался Спиридонов. – Бойцам, кроме рукопашного боя, есть чему учиться – из винтовки стрелять, окопы рыть, с танкосамоходами бороться…
– Да, – заулыбался Ощепков. – Вот и я о том! Слушай, вот что я придумал – чтобы не забивать обучение солдата полным курсом рукопашного боя, надо его готовить еще тогда, когда он призывник!
Спиридонов опешил:
– Когда-когда?..
– Чем раньше, тем лучше, – довольный тем, что он придумал, ответил Ощепков. – В идеале еще с пионэрии.
Спиридонов потер гладко выбритый подбородок:
– Ты в себе, Вася?.. По улицам иногда ходишь? Шпану московскую видел? Это им ты дзюудо хочешь дать?
– Да я и сам-то шпана, – улыбаясь, напомнил Ощепков. – И, если бы не дзюудо, кем бы я был?
«Оно и видно», – подумал Спиридонов, но вслух ничего не сказал. Не нашелся. И не успел – к ним подошли внезапно нагрянувшие армейцы во главе с маршалом Буденным. Стало не до споров о роли дзюудо в воспитании молодого поколения…
Глава 8 Хлеб, соль и вино
В ту ночь Виктор Афанасьевич спал тревожно. Может быть, ночная гроза, случившаяся после жаркого весеннего дня, и напоенный электричеством влажный воздух не способствовали безмятежному сну, кто знает? Проснулся Виктор Афанасьевич от ощущения прохладного прикосновения ко лбу и не сразу сообразил, что происходит. Оказывается, это Варя, легонько присев сбоку к нему на постель, коснулась его горячего, покрытого испариной лба холодной ладошкой.
– Кажись, у вас жар, – в беспокойстве прошептала она в сумраке подступающего рассвета. – Вам бы температуру смерить…
– Вот еще, – недовольным и хриплым со сна голосом пробурчал Спиридонов, моргая и протирая глаза, – да у меня и градусника-то нет. А ты как здесь?
– Из коридора услышала, как вы вскрикнули, – виновато ответила Варя, и он почувствовал смущение в ее голосе. – У вас и вправду жар, может, сбегаю в лазарет? Я мигом…
– Чай, не сыпняк и не чахотка, – отмахнулся от ее предложения Спиридонов. – А вот чайку горяченького я бы выпил. – Раскинув в стороны руки, он потянулся. – Не сообразишь?
– Конечно, сейчас… – оживилась Варя. Она встала, и Спиридонов заметил в неясной мгле, что она в давешней ночной сорочке, лишь плечи укутаны в серый истертый платок, сейчас он был на ее плечах просто темным. А еще, пока она говорила в тесной близости от него, он заметил, что Варя дрожит.
– Стой! – остановил он ее, и Варя, уже в дверях, замерла. – Ты сама-то здорова?
– Да здорова, здорова я, – сконфуженно зачастила она. – А то, что дрожь берет, так это от страха. С детства боюсь темноты и ночной грозы. Только вы уж не сказывайте никому, засмеют…
– Эх ты!.. – со вздохом проворчал Спиридонов, откидывая одеяло и вставая с кровати, Варя на этот момент отвернулась. – Нашла чего бояться, трусишка! Пошли тогда уж вместе чай-то готовить…
И они вдвоем ступили в темный коридор, а оттуда прошли на полутемную кухню. Пока он искал на стене выключатель (Спиридонов так редко заходил в кухню, что успевал забыть, с какой он стороны от двери), Варя успела запустить примус и уже набирала в чайник воды.
– Как же ты ночью в коридор-то выходишь? – спросил Спиридонов, когда чайник был поставлен на примус. – Там же и днем-то темно.
– Как-как… вот так… – негромко ответила Варя и замолчала, не договорив.
– Так, может, тебе и правда в общежитии своем ночевать? – простодушно спросил Спиридонов. – Там свет горит круглосуточно.
– Виктор Афанасьевич, – откликнулась Варя с тоской, – что ж вы меня от себя все экивоками гоните, будто мне без вас где-то лучше будет? Коли я вам мешаю тут по ночам, то я уйду, не сомневайтесь… Но так тогда и скажите: хочу-де ночевать один, придешь утром готовить и убираться.
– Ну ты так круто-то не бери… – дружески возразил ей Спиридонов. – И давай условимся: никуда я тебя не гоню. Но все-таки я никак в толк не возьму, отчего ты так не хочешь привыкать к общежитию? Там, как ни крути, веселее! Обижают тебя там, что ли? Если да, только скажи…
– Да кто ж меня там обидит? – наконец-то улыбнулась Варя. – Все знают, у кого я горничной… простите, помощником. В общежитии каждый чих далеко разносится.
– Вот как… – задумчиво протянул Спиридонов.
Варя, стоя в круге света у стола с примусом, обернула к нему лицо:
– Виктор Афанасьевич, – тихо проговорила она, и в чертах ее проступила мольба. Свет от лампочки падал на нее так, что плечи, укрытые стареньким серым платком, смотрелись как сложенные крылья нездешней птицы с шелковым поблескивающим оперением. Он даже на секунду залюбовался этим внезапным видением. – Вы уж меня простите, – говорила дальше Варя, и он помотал головой, освобождаясь от наваждения, – но мне бы дзюудзюуцуу вашему обучиться…
Название борьбы Варя произнесла неверно, но вмиг посуровел Спиридонов не от того. А Варя торопливо продолжила:
– У нас об этом каждый мальчишка мечтает! На тех, кто с вами-то занимается, смотрят ровно как на богов каких… Да набор у вас ограничен, а лишь киньте клич – все запишутся, и парни, и девчата. Я хоть и девчонка, а и то хочу… очень!
– Занятия самообороной – дело не женское, – сухо произнес Спиридонов. – Да и здорового мужика заломить силенок у вас не хватит, а станете болевой прием проводить – только разозлите его. Лучшая защита для женщины – это мужчина.
– Да где ж его взять-то, того мужчину, – вздохнула Варя, пошевелив плечами-крыльями, отчего они тут же превратились в щуплые косточки беззащитной девчонки.
– Хороших парней, Варюшка, полно, – с назидательной уверенностью ответил ей Спиридонов. – С вашими-то… данными… на мужское невнимание грех жаловаться. Да и, если что, у вас я есть.
Варя зацепила Спиридонова долгим взглядом и быстро-быстро сказала:
– Да кабы вы всегда были, на кой ляд мне какой-то еще мужчина б сдался?
И отвернулась к примусу.
А Спиридонов поймал себя на странной какой-то растерянности, охватившей его. Что это она, о чем?
В чувство его привел холод в ступнях, и Спиридонов понял, что стоит босым на ледяном плиточном полу.
– Варюш, – вкрадчиво попросил он, – вы бы тапочки, что ли, надели, не ровен час – так и застудиться недолго…
Варя сняла закипающий чайник с примуса и послушно отошла в коридор обуть комнатные чувяки.
* * *Они пили чай с рафинадом, и Виктор Афанасьевич рассказывал Варе о чаепитиях у Дзержинского. Варя слушала, едва не разинув рот. Для нее это было чудом, ведь Спиридонов был знаком с настоящими небожителями – Дзержинским, Егоровым, Ворошиловым, Буденным (про цирковую историю Виктор Афанасьевич, сам не заметив как, тоже ей рассказал).
– А Сталина вы знаете? – спросила она с горящим взором.
Виктор Афанасьевич врать не стал:
– Нет, не довелось. С Орджоникидзе виделись, с Калининым несколько раз, с Молотовым… а с Кобой не довелось.
Спиридонов самую малость лукавил: сам со Сталиным он не встречался, но его охраной командовал один из первых его учеников. Власик. Он же впечатлил некогда в цирке Буденного, лихо разбросав троих атакующих его крупных первогодков из бывших краснофлотцев. Сталин потом несколько раз звонил Спиридонову по конкретным вопросам. Его разговор был лаконичен, только по делу, и Виктору Афанасьевичу это скорее импонировало.
– А Троцкого? – едва не заговорщическим шепотом спросила Варя. Спиридонов покачал головой. Ни с Троцким, ни с Зиновьевым, ни с Каменевым он не был знаком, как, впрочем, и с Лениным. Ленина он видел, только когда его хоронили (и, кстати, один из звонков Сталина касался охраны Мавзолея вождя).
– Да вы же… вы… – восхищенно и с придыханием роняла при каждом имени Варя, затрудняясь выразить словами свое благоговение. – Хотите еще чаю? – с неожиданным вдохновением вопросила она, и за этим вопросом Спиридонов уловил так взбудоражившую ее сумятицу чувств.
– Не откажусь, – с удовольствием кивнул он и улыбнулся ей, дивясь между тем, сколь это, оказывается, умиротворяющее занятие – вот так чаевничать с милой девушкой, которая не стесняется быть с ним искренней и открытой. – Вот что, Варюшка, вы сегодня купите что-нибудь в булочной. – Он был с ней то на «ты», то на «вы». «Ты» срывалось у него при разговоре о чем-то личном, а «вы» он предпочитал, когда просил ее о чем-то в круге ее официальных обязанностей. – Баранки еще продают?
– Продают, куда ж они денутся… – ответно разулыбалась Варя. – Пока Москва стоит, будут и баранки…
Она вдруг погрустнела, и это не укрылось от Спиридонова. Но спросить отчего, он не успел: Варя сама ему о том поведала.
– Вот вы рассказывали тут, как чай у Дзержинского пили вприглядку, – начала она. – А я вспомнила, как в голодное-то время чай мы пили… из лебеды… Чай, правда, одно название, сладко-горькая такая водица… допьешь и сидишь, травку жуешь, она малость сладкая делается, если зажевать хорошо. А хлеб мы пекли из коры, желудей да очистков картофельных…
– Ты не из Поволжья? – спросил Спиридонов. Сам он голода почти никогда не чувствовал, даже после усиленных тренировок. Странный феномен, но не уникальный – Ощепков раз говорил, что у него ровно то же.