Понурый, обиженный и оскорбленный, Савелий Дмитриевич вернулся к себе. На душе его скребли кошки. Что же это получается – Долорес его обманула? Не может быть! Да и зачем ей дурачить старика? В голове глубоко засели неприятные слова касательно квартиры.
Отгоняя от себя черные мысли, Савелий Дмитриевич старался поскорее забыть историю, в которой Долорес сначала выступила в роли доброй феи, а потом превратилась… А, собственно, в кого она превратилась? Деньги «на черный день» у Савелия на месте, вещи тоже не тронуты, так почему он должен винить Лолу в нечистоплотности? Нет, что бы ни случилось, а ему грех жаловаться. Лола принесла ему хоть и краткосрочное, но все же счастье.
ГЛАВА 9
– Савелий Дмитриевич, можете рассказать, как у вашего отца появилась картина, принадлежавшая ранее Кубышкину? – спросила Катка.
Старик провел высохшей ручонкой по седым волосам:
– Незаконным путем появилась, касатка, еще в семнадцатом году. Отец был чекистом. Он принимал непосредственное участие в расстреле помещика Федора Кубышкина. Тогда богатеев расстреливали пачками – смутное время было. Страна готовилась к грандиозным перестройкам. У Кубышкина была большая коллекция картин – все они перекочевали в музей, а одну… отец взял себе. Понимаю, поступил он непорядочно, в каком-то смысле гадко. Но что было, то было, историю не изменить. Мой папаша был отъявленным коммунистом, до конца жизни он свято верил, что в семнадцатом они все сделали правильно. В Советской стране все должны жить одинаково – это был его девиз. Богатый человек – враг народа. А раз так, то и жалости к нему не должно быть никакой. Присвоив картину Кубышкина, отец постоянно твердил, что взял ее на память о тех днях, когда они начинали благое дело – революцию. В сороковых отец умер, и мать первым делом захотела избавиться от картины. «Выбрось ее, выбрось ее немедленно. Она – зло!» – твердила она мне.
Ким немного помолчал.
– Я к матери не прислушался. С какой стати мне избавляться от картины? Еще чего! Висит и висит, есть не просит, а вот стоит, наверное, приличных денег. После смерти матери – к тому времени я уже был женат – картина перекочевала в нашу новую квартиру. И все бы ничего, если бы история не имела продолжения.
Катарина внимала каждому слову Кима.
– В семидесятых я работал механиком на заводе. И был у нас в цеху дядя Коля – мастер высшей категории. Ему уже перевалило за семьдесят, но свое дело он выполнял на пять с плюсом. Веселый был мужик, юморной. Каждый день приходил в цех с новым анекдотом или шуткой. Молодежь к нему тянулась, все его уважали. Дядя Коля всегда мог дать дельный совет, а в случае чего – прийти на помощь. А однажды он мне жизнь спас. Если бы не его реакция, меня бы сплющило за пару секунд. После того случая мы сблизились. Дядя Коля стал частенько захаживать к нам с Варюшкой в гости. Как правило, сидели мы на кухоньке: водочка, закусончик, все чин-чинарем. А моя Варька была баба суетная, взбалмошная, ни минуты не могла спокойно усидеть на месте. Все крутилась, вертелась как юла. Иной раз меня это страшно раздражало – ну что, спрашиваю, ты все вертишься? А она смеялась, говорила, что не умеет жить медленно. Так вот, значит, пришел к нам дядя Коля, сидим, закусываем. Вдруг Варька берет его за руку и тащит в маленькую комнату. Не терпелось ей показать Николаю ту самую картину. Дядя Коля как ее увидел, так и онемел. Минут десять смотрел в одну точку, а потом и говорит: «Сав, а ведь это картина моего отца!»
Катка затаила дыхание.
– Мы с Варькой чуть дуба не дали. До позднего вечера слушали историю Николая о помещике Кубышкине. – Савелий Дмитриевич вытянул вперед указательный палец: – Вона как иногда бывает-то! Десять годков мы проработали вместе, каждый день здоровкались, смеялись, шутили и даже не подозревали, что мой отец расстрелял отца дяди Коли! Касатка, словами не передать мои чувства, я был готов разорваться на части. Это ж надо такому совпадению случиться! Но сориентировался я мгновенно. Встал, положил руку на плечо Николаю и, попросив прощения за отца, снял со стены картину. Мне, мол, чужого не надо, она по праву должна принадлежать ему, и только ему. Но дядя Коля лишь грустно улыбался. Поблагодарив нас с Варюшкой за гостеприимный прием, он ушел. А через три дня последний раз появился в цеху. Заявив, что он устал и собирается отправиться на заслуженный отдых, он поставил нам ящик водки и закатил веселенький гульбарий.
– С тех пор вы не виделись?
– Иногда встречались в городе. Дядя Коля жил в деревеньке с внучкой. Как работать перестал, редко наведывался в городскую суету, предпочитая наслаждаться свежим воздухом. Но, если мы встречались, обязательно шли в пивную. Первый тост всегда был за дружбу, второй – за тех, кого с нами нет, третий – за мир во всем мире. Последний раз я видел дядю Колю… – Савелий Дмитриевич напряг память, – наверное, в восемьдесят пятом. Он уже старенький был – под девяносто. Поговорили, повспоминали былое и расстались. А теперь я старше его, тогдашнего. Такой же древний старикан, которому порядком поднадоело коптить небо. Для чего, спрашивается, жить, если все болит? Тут колет, там тянет, сзади давит, спереди ноет, наверху склероз с маразмом шутки шутят. Эхе-хе, мне бы сейчас лет пятнадцать с плеч долой, и – вперед и с песнями. В семьдесят восемь лет я был орлом!
– Савелий Дмитриевич, а вы вспомните отчество и фамилию Лолы?
– Не помню, касатка, давно дело было.
– Постарайтесь, очень надо!
– Не проси, я свои возможности знаю, имечко помню, а вот отчество… уж не сердись. Вот если домой ко мне через недельку приедешь, скажу в лучшем виде, у меня ее данные в записной книжке на букву Д значатся.
– А нельзя как-нибудь ускорить процесс?
Старик кивнул на Каткину сумочку:
– У тебя телефон имеется?
– Да.
– Доставай.
Протянув Киму сотовый, Копейкина услышала:
– Потыкай сама, у меня пальцы не слушаются.
– Кому звоним?
– Соседке моей, Константиновне. У нее ключики есть от моей квартиры, она книжку к себе заберет, а ты подъезжай и изучай, что там тебе требуется.
Набрав семь цифр, Катка приложила мобильник к уху Савелия.
Пообщавшись с соседкой, дед молвил:
– Все в порядке, езжай с богом. Только, касатка… скажи, зачем тебе фамилия Долорес понадобилась?
– По личному вопросу.
Ким хихикнул.
– Какие вы все скрытные, утаиваете от старика информацию! Вот и Генка все у меня допытывался, где Лолка проживает.
– Генка?
– Знакомый мой. Искусствовед Геннадий Лепников.
– Он интересовался Лолой?
– Пытал меня, как немцы партизан. Главное, зачем ему Долорес – не сказал, а координаты ее требовал. И тоже, как и ты, твердил: мол, по личному вопросу. А какие такие личные вопросы у него могут быть с Лолой? Он же ее в глаза не видывал! Ничего я ему не сказал, достаточно того, что Генка картину у меня за бесценок купил. Ой, и хитрый хмырь! Еще каких-то пять лет тому назад заверял, что картина стоит целое состояние, а теперь она вдруг – раз! – и обесценилась.
– Так вы ее продали?
– Касатка, ну а на кой она мне на десятом-то десятке? Помру, так с собой в могилу не возьму, а так – какая-никакая деньга. Правда, Генка меня надул, как пить дать надул. Пять тысяч заплатил, прохвост. Это и понятно, для меня пять тысяч – почти богатство, а он потом картину в десять раз дороже продаст.
У Катки в голове что-то щелкнуло. Одна мысль сменяла другую. Причем менялись они с бешеной скоростью. Пытаясь остановить этот внезапный мыслепад, Копейкина быстро проговорила:
– В вашей записной книжке есть адрес Лепникова?
– Ага. Как не быть, в моем возрасте все записывать приходится. Я-то сам, кроме телефона Константиновны и неотложки, ничего и не помню. А все-таки почему ты Лолой интересуешься?..
* * *Впустить Катку в квартиру Константиновна отказалась. Велев ей подождать на лестничной клетке, близорукая бабуля хлопнула дверью, а через минуту вынесла потрепанную записную книжку Савелия.
Прищурившись, пенсионерка прогудела:
– Как посмотришь, верни, смотри, не вздумай свистнуть. Я тебя хорошо запомнила!
На страничке с буквой Д было сделано две записи: «Диспетчерская» и «Долорес Юрьевна Щипцова».
Прогресс! По крайней мере, теперь уже Копейкина располагала полным именем Лолы.
Катка открыла страницу на букве Л. Лепников Геннадий Тимофеевич. Отлично, пока все складывается удачно.
Вернув книжку подозрительной Константиновне, Катарина вышла на улицу.
Геннадий Тимофеевич долго возмущался в трубку, что его безжалостно вырвали из объятий Морфея.
– Я только заснул, весь день нещадно болела голова, а вы настаиваете на срочной встрече! Почему я должен с вами встречаться? Кто вы такая?
Катарина упомянула о картине Савелия Дмитриевича.
В трубке послышалось сопение, после чего Лепников нехотя выдавил:
– Завтра не получится. А вот послезавтра утром я собрался на дачу, можете подъехать. Только не раньше двух.
В трубке послышалось сопение, после чего Лепников нехотя выдавил:
– Завтра не получится. А вот послезавтра утром я собрался на дачу, можете подъехать. Только не раньше двух.
Удовлетворенно кивнув, Катарина порулила домой. В особняке она планировала перехватить бутербродиков и отправиться к Павлу Орлову, но планы ее, как обычно, были нарушены. Свекровь с Наткой готовились к ритуалу.
Разумеется, ни о каком походе к Орлову не могло быть и речи. Визит был отложен до следующего вечера.
Расположившись в бежевой гостиной, Розалия, обложившись печатными изданиями, принялась мусолить тоненькую брошюру:
– Ох ты, сколько полезного: заговор на удачу, на деньги, на счастливое замужество. Великолепно! Испробуем все.
– Вы хотели избавиться от призрака, так при чем здесь деньги?
– Одно другому не мешает. Вот послушай, что пишут: «Как покончить с гнетущим одиночеством. На седьмую ночь после полнолуния, ровно в полночь, необходимо пойти в лес, отыскать куст орешника и отломать самую верхнюю ветку. Затем обойти орешник двадцать четыре раза, не переставая читать заговор. Подойдя к дому, положить ореховый прут возле порога и присыпать его землей. Рано утром выйти на улицу, взять прут и выбежать на дорогу. Когда вы встретите восемнадцатого по счету человека, нужно отхлестать его ореховым прутом…» – Розалия провела ноготком по подбородку. – Кретинский совет! Идем дальше. О!.. «Заговор на удачу. Возьмите двести зерен пшеницы и красным карандашом напишите на каждом свою фамилию, имя и отчество…» Самоубийство!
Минуты три Розалия листала страницы и наконец…
– Нашла! «Как избавиться от нечистой силы». Способ первый. Бивень африканского слона положите на середину комнаты…
– Что положить?!
– Бивень слона, – свекровь захлопала глазами. – Африканского.
– Где ж его взять-то? – Наталья недоумевающе посмотрела на Катку.
– Все вопросы – к Розалии Станиславовне, она у нас спец по привидениям.
– Ну хорошо, согласна, этот способ нам не подходит, но есть еще другие. Например: «Положите высушенную обезьянью лапку в стеклянную банку и залейте отваром полыни. Только учтите, лапка должна быть левой, так как правая, наоборот, притягивает злых духов…» Херня какая-то! А впрочем, обезьяна у нас есть…
– Даже не думайте!
– А здесь все в таком духе: лапка обезьяны, хвостик трехмесячного бурундучка, иголки парализованного дикобраза, зуб беременной самки аллигатора.
– Этого и следовало ожидать, – усмехнулась Катка.
Наталья полистала толстую книгу:
– Похоже, я нашла, слушайте: «Для очистки жилья от нечисти вам понадобятся: небольшой таз, курица, спица и собачья шерсть. Для начала возьмите курицу и отрубите ей голову…»
– Наташка, ты с ума сошла?!
– Читай дальше, – потребовала Розалия.
– Я не собираюсь рубить голову курице!
– Ката, замолчи, мы используем замороженную курятину. Наталья, продолжай.
– Поместить курицу в таз и воткнуть ей в спину спицу.
– Садизм!
– Собачью шерсть положить рядом, непрерывно читая заговор. Как только шерсть впитает в себя кровь, зажгите свечу и покиньте комнату. Возможно, вы услышите душераздирающие крики…» Ой, мамочки…
– Читай! – завопила Розалия.
– «Ни в коем случае не следует появляться в помещении. Нечисть исчезнет, когда догорит свеча. Утром закопайте таз в землю и окропите это место святой водой». Все.
– Подходит идеально. Сегодня ночью начинаем действовать!
– Розалия Станиславовна, Натка, но это же абсурд, неужели вы верите всему написанному? Предлагаю более гуманный и действенный способ: давайте позовем священника.
– Нет!
– Я не собираюсь заниматься ерундой с курицей.
– Мы с Наташкой сами займемся. Таз и спица есть, курица в морозилке, собачью шерсть заменим кошачьей – позаимствуем у Парамаунта.
– А почему не у Лизки?
– Как у тебя язык повернулся?! Немедленно прекрати кощунствовать!
– А свеча? Вы собираетесь оставить в гостиной горящую свечу? Вдруг случится пожар?
– Не беспокойся, пожара не будет.
Напрасно Катка пыталась отговорить свекровь от затеи с ритуалом – Розалия стояла насмерть. И, пожалуй, впервые в жизни Наталья была полностью на стороне Каткиной свекрови.
– Натали, лови Парамаунта, будем его обстригать!
Почувствовав, что домочадцы намерены подпортить его внешний вид, перс забился под диван, наотрез отказавшись вылезать из укрытия.
– Иди сюда, пупсик, не бойся, больно не будет.
– Розалия Станиславовна, он не выходит.
– Тащи мясо!
Учуяв запах говядины, Парамаунт выскочил из-под дивана с такой скоростью, словно его месяца два морили голодом.
– Хватай!
– Не могу.
– Заходи справа, я – слева. Ката, ты сзади!
– Я не участвую!
– Наташка, он бежит в твою сторону!
Оказавшись зажатым в крепких объятиях Розалии, Парамаунт издал пронзительный писк и умолк. Копейкина с сожалением взирала на своего питомца.
– Наталья, неси ножницы.
– Не пораньте его!
– Ката, кого ты учишь? Возьму у твоего жиртреста пару волосинок, ты и не заметишь.
Двадцать минут спустя несчастный Парамаунт стал походить на больного лишаем бездомного кота. Катарина ахнула:
– Котик мой!
– Оставь свои сантименты, у нас мало времени, – отрезала свекровь.
В половине двенадцатого троица сидела на мягком диване. Каждая думала о своем, у каждой в голове роились тревожные мысли. Наталья нервно теребила в руках носовой платок, то и дело поглядывая на часы, Розалия заучивала наизусть заклинание, а Катка, чувствуя, как стальные молоточки постукивают ей аккурат по вискам, мечтала, чтобы представление с ритуалом поскорее закончилось.
Даже если привидения и существуют, их не изгнать из обжитого местечка при помощи какого-то дурацкого таза и собачьей шерсти. Ну, скажите, кто-нибудь этот способ уже испробовал? Помогло? Убежали призраки, растворился полтергейст, испугалось привидение? Думается, что нет. Ибо каждый из вышеперечисленных способов на самом деле является полной мутью.
– Я слышала, что от призраков можно избавиться, если ходить по дому голышом, – ляпнула Ната.
– Детка, это очень хорошая мысль, но боюсь, если ты скинешь с себя одежду, то из особняка убежим не только мы с Каткой, но и все живое в радиусе ста километров.
Без пятнадцати двенадцать Розалия тоном матерой диктаторши приказала принести таз и курицу. Катка молча наблюдала, как трясущаяся Наташка кладет размороженную тушку в алюминиевую емкость.
– Животные все заперты? – вопросила свекрища.
– Все. Парамаунт с Лизаветой у Каты, Арчи в моей комнате.
– Значится, приступаем!
Розалия забормотала какие-то непонятные слова, тогда как Наталья, закусив губу, с силой воткнула спицу в курицу.
– Ой!
– Укололась?
– Мы неправильно проводим ритуал. В книге сказано, что шерсть должна пропитаться куриной кровью! А у нас курятина мороженая. Где взять кровь?
Розалия уставилась на Кату, словно оголодавший вампир.
– Вы на меня так не смотрите! Или вы думаете, что я готова пожертвовать собственной кровью?
– Девочки, соображайте: чем можно заменить кровь?
– Кетчупом.
– Он слишком густой.
– Красной краской.
– Где ты возьмешь красную краску, идиотка?
– Больше версий нет. – Наталья чуть не плакала. – Время к полуночи движется, а у нас ничего не готово!
– В моей спальне на столике стоит баночка с бальзамом. Он красного цвета. Натка, неси!
– Я боюсь одна!
– Принеси бальзам! – заорала свекровь.
– Розалия Станиславовна, вам не кажется, что бальзам и куриная кровь – две очень разные вещи? – вопросила Копейкина.
– Плевать я хотела на различия, главное, чтобы шерсть впитала в себя красную жидкость.
Катарина нервно зевнула. Все ясно – цирк шапито отдыхает!
Без пяти двенадцать ритуал был окончен. Розалия оглядела гостиную:
– Девочки, быстро расходимся по комнатам. И помните главное – что бы ни случилось, выходить нельзя!
– Розалия Станиславовна, я буду спать у вас, – пропищала Наталья, – или у Катарины.
Копейкина запротестовала:
– Нет уж, спасибо! Я собираюсь спать в одиночестве.
– Да хватит болтать, поднимаемся на второй этаж.
– Я приняла снотворное, – проблеяла Натка, – хочу побыстрее отключиться, чтобы не слышать криков.
– Ты их не услышишь, потому что криков и не будет.
– Ката, не обманывай ее! Крики будут, возможно даже, что призраки попытаются ворваться в наши спальни.
Перекрестившись, Натка понеслась наверх. Щелкнув замком, она начала двигать комод.
– Я забаррикадирую дверь изнутри! – кричала она, пыхтя от напряжения.
– Ну и дура! – Розалия прошла к себе.
Катарина стояла в коридоре, размышляя, когда лучше потушить свечку: сейчас или чуть позже?
– Наверное, лучше спуститься чуточку попозже.
Прижимая к себе сонного Парамаунта, она натянула одеяло до подбородка и усмехнулась: