Klm удивился:
– Да, неожиданная победа… Крылов, ты чего вдруг такой смурной? Только что вопил!
Крылов признался:
– Сам не могу поверить.
– Но ты ж сам предложил! А теперь удивляешься.
Крылов развел руками:
– А ты не удивился?
– Так то я, – хладнокровно ответил Klm. – Я не предлагал. А ты предложил. Значит, ты – впередизрящий!
– А я что, дурак?.. В России нельзя быть впередизрящим. Только начнешь всматриваться, глядь: в собственную задницу всматриваешься. Нет, все-таки я дурак. Забыл, в какой стране живем, в какое время попал и какие идиоты лезут прямо из асфальта. Их не сеют, а они растут нескошенно. Эх, ребята… Давайте брать круче! Итак, если нас принимают серьезно… то чего нам пятиться? Теперь в самом деле давайте выдвигать… кого именно туда, в Белый дом!
Откин отшатнулся:
– Только не меня!
– И не меня, – сказал Тор с несвойственной его фигуре поспешностью.
Один за другим корчмовцы отодвигались, а Черный Принц поспешно достал записную книжку и углубился в расшифровывание докириллицы.
– Что вы так? – сказал Крылов с досадой. – Понимаю, Госдума стала темой для анекдотов. Ну и что? Да, депутаты не умеют двух слов связать, в падежах путаются. Но ведь эти люди принимают законы! А этими законами нами, умниками, правят! И ставят на все четыре кости «по закону».
Крылов поморщился:
– Да брось… Брось, Костя. Сам знаешь, что один человек там ничего не сделает. Только погубим корчмовца. Сопьется или скурвится.
Крылов сказал настойчиво:
– Ребята, я сам еще не понимаю, на фиг нам депутат. Но за это депутатство бьются, как за… не знаю что! Потом сообразим. Сроки истекают, сегодня надо успеть выставить кандидатуру до десяти вечера.
Тор кровожадно предложил:
– Тянем жребий?
Klm передернулся:
– Все уже знают, как с тобой играть в покер. Ладно, ребята. У меня философия, у Тора скоро соревнование по штанге, у всех дела, но я знаю человека, кому в самом деле нечем заняться!
Он еще не указал пальцем, но взгляды обратились в сторону Крылова. Он отшатнулся:
– Вы что… рехнулись? С какого дуба упали?
Klm сказал настойчиво:
– Это мнение всей Корчмы. Верно, ребята?
Все довольно загудели, как люди, мимо которых пронесся шторм, никого не задев. Тор оглядел Крылова с головы до ног:
– Ты и с виду, того… респектабельный… Пузо уже есть, еще чуток отрастишь – и полный порядок, щеки надо бы до плеч, но уже сейчас смотришься солидно. Больше слушаешь, чем ляпаешь языком, как корова хвостом. А пока молчишь, все думают, что умный… Ладно, мы с этим решили, ты не спорь, у скифов что… дисциплина, во!.. Ты давай еще раз обоснуй доктрину… какое я слово ввернул, а?..
Крылов спросил нетерпеливо:
– Что за доктрина?
– Мы все хотим втоптать в землю этих дебилов, верно? Верно. Но надо базу подвести, базу! А то как собаки, чувствуем, даже понимаем, а выговорить не можем.
Крылов поерзал, передвинулся вместе со стулом дальше в тень, отпил пива и только тогда заговорил, видя, что все, устав его дожидаться, вот-вот заговорят между собой:
– Я думаю, никто не будет оспаривать тот факт, что природа выпускает особи любого вида, в том числе и человека, в… скажем, ассортименте. Основная масса в серединке, а по краям – крайности. Самые высокие и самые низкие по росту, самые толстые и самые худые, самые умные и самые тупые… и так далее. То, что в серединке, мы и считаем нормой человечества. По нему и кроим цивилизацию, это большинство создает законы, диктует моду, строит, копает, воюет и прочее.
– Переходи к выводам, – предложил нетерпеливый Klm.
– А вывод прост, – ответил Крылов невозмутимо. – То же самое относится и к моральным устоям. На одной крайности – подвижники, альтруисты. Которые ничего для себя, а все для человечества, а на другой – вся та мразь, отбросы, извращенцы, тот брак, что не в состоянии жить нормальной жизнью нормального общества, а всегда будет нарушать законы. Их невозможно исправить: природа, как я уже говорил, выпускает широкий ассортимент, чтобы крайности гибли, а наиболее здоровые давали потомство, улучшали род людской. Сейчас эти крайности не гибнут из-за нашей дурацкой морали, что спасает жизни всем ублюдкам, уродам, дебилам, преступникам. Мы идем против законов природы, за что уже начинаем расплачиваться: вот-вот генетическое загрязнение вида гомо сапиенс станет неотвратимым!.. Ладно-ладно, Тор уже зубами скрипит! Он из тех, кто сразу заглядывает в конец книги. Так вот я предлагаю занести в нашу Заповедь Скифа пункт, что брак рода человеческого следует уничтожать. Ессно, на стадии беременности. А что проскочит, такое будет случаться часто, то будем убирать уже в родильных домах. Третий этап – окончательная зачистка. Это уже среди взрослых особей. Ведь кто-то, родившись здоровым и сильным, может не просто спиться, а стать неисправимым наркоманом, извращенцем, маньяком. Этих тоже надо будет зачищать, оставляя сынов Скифа народом чистым и здоровым.
Дотоле молчавший Матросов в задумчивости побарабанил пальцами по столу.
– Идея здравая, хотя тебе придется выслушать… и потом долго терпеть вопли о фашизме, евгенизме и человеконенавистничестве. Как будто желание сделать род людской здоровым и красивым есть человеконенавистничество, зато создание условий для его загрязнения извращенцами и спидоносцами – любовь к человеку!
– Не так, – ядовито поправил Раб Божий.
– А как?
– Любовь к простому человеку, – подчеркнул Раб Божий. – Это очень важно! Ведь не зря же наши политики… вон даже умнейшие мичуринцы! – посещают футбол или хоккей. Чтоб, значит, завоевать любовь простого человека. Ведь проще футбольного фаната разве что червяк, да и у того, говорят, уже обнаружили проблески интеллекта.
Крылов отмахнулся:
– Не перебивай, сам перебьюсь. Так о чем я?
– О зачистках, – сказал Klm с уважением. – Костя, а правда, что ты был в какой-то группе коммандос?
– Брехня, – ответил Крылов с удовольствием, улыбнулся таинственно и подвигал плечами, словно поправлял ремень гранатомета. – Я же философ.
– Ладно, тогда ответь, философ. Где грань между здоровым и больным? И второй вопрос: кто проводить эту грань будет?
Крылов поморщился:
– Это два вопроса, которыми всегда торпедируют любое начинание… Как будто не видно каждому, где человек здоровый, а где неизлечимо больной наркоман-дебил!.. Но ты прав. Трудности начинаются не с ними, а с полуздоровыми. Куда их отнести? Можно, конечно, отложить это юристам, чтобы подобрали формулировки, но мы же знаем, что такое поручить юристам… Но вот вариант: выделить ежегодную квоту на зачистку в роде человеческом энного числа неизлечимо больных или рецидивистов. Сто, тысячу или десять тысяч – это неважно. Главное – что все будут об этом знать, будут страшиться попасть в их число. Сперва от страха, а потом быть здоровым войдет в моду.
– Наши юристы сами потащат нас в Международный суд, – сказал Гаврилов зло. – Сами же, сволочи, и потащат!
– Да? – удивился Крылов. – А это еще что такое за Международный суд? Мы, скифы, его учреждали? Нет?.. Ну так пусть и катится он со своим липовым международным статусом. Вообще давайте посмотрим на вещи здраво. И вспомним, как это начиналось… Однажды первобытные люди начали жить обществом. Злобных и неуживчивых изгоняли. Оставались те, кто уживался в обществе, принимал его законы. А законы в обществе, подавляя в чем-то свободу индивидуума, повышали выживаемость общества в целом. Общество людей разрасталось, люди стали доминирующим видом на всей планете. И везде, куда бы ни поселялись, из своего круга выбирали самых сильных, чтобы те охраняли общество. Ведь биология вида такова, что, несмотря на прополку, в каждом поколении рождается все тот же процент сумасшедших, злобных, склонных к вспышкам немотивированного насилия… Все шло нормально, все срабатывало, когда прополка эта велась… Но вот созданная людьми власть для защиты этих же людей постепенно сумела обособиться, начала вести себя от людей независимо, а в отношении преступников и всякого человеческого мусора вообще выработала странную линию, именуемую современной юриспруденцией. То есть если народ, создавший эту власть для себя, для своей защиты, кричит, что преступников надо казнить, то эта власть важно вещает в ответ нечто о гуманности, о сверхценности любой жизни, даже сорняка, сверхценности любого мусора. Даже о том, что мусор тоже имеет право жить и существовать… Более того, пользоваться всеми правами, что и культурное растение…
Тор прервал:
– А у нас, скифов, власть и народ – одно. Верно?
– Верно, – ответил Крылов. – Только тогда народ силен. Мы будем, как власть, везде и всюду примитивно и понятно каждому человеку из народа защищать скифов. За каждого убитого скифа убивать троих, а то и пятерых… предполагаемых противников. Из-за чего русские, попадая в любую страну, тут же стараются отказаться от своей русскости? Это курды и через сто или пятьсот лет – курды в любой стране, а русские уже через поколение не знают русского языка. Да все потому, что русским быть – позорно, беззащитно, невыгодно. Выгоднее примкнуть к любой нации, которую правительство и военные силы защищают. Так это было?
– И есть, – буркнул Гаврилов. – Нет ничего беззащитнее на свете, чем быть русским.
– Но это не пройдет со скифами, – подчеркнул Крылов.
Глава 10
Он умолк, все тоже замолчали, начали оглядываться. От проезжей части улицы послышались ликующие крики. Народ откачнулся даже от кафе, ломанулся как на буфет, орал, размахивал руками.
Крылов встал ногами на стул. Через головы толпы по всему тротуару было видно, как на проезжей части улицы показались ровные ряды кирасир. Вроде бы кирасир, не то русских, не то наполеоновских, не отличить, но ребята красивые, подтянутые, сытые и молодцеватые, таких не встретить в нынешней армии…
Машины жались к бордюрам, давали им дорогу. Кирасиры прошли под стук барабанов, а дальше по улице взвилась пыль, послышался дробный стук. В поле зрения ворвались бешено скачущие всадники в кожаных остроконечных шапках, все одеты как нельзя просто, у каждого в руке кривая сабля, на локте левой руки простой деревянный щит, обтянутый кожей.
Зрители, что дотоле спокойно разглядывали бравых гренадеров и конных кирасиров, подпрыгивали, орали и размахивали руками. Под ноги всадникам полетели цветы, бейсбольные кепки, жестянки из-под пива.
Скифы пронеслись на полном скаку, донесся их дикий свист, улюлюканье. В отличие от мерно вышагивающих солдат времен наполеоновских войн, эти показались всего на мгновение, но зрители орали и подпрыгивали, верещали восторженно, хотя всадники скрылись.
Крылов спросил ошалело:
– Что это было?
Тор гулко расхохотался:
– А это ребята Серого Пса!.. Проводят репетицию.
– Какую?
Тор удивился:
– Ты забыл? Я им уже позвонил насчет скифских праздников. Мы должны подобрать какую-нибудь годовщину. У скифов их побольше, чем у этих жалких… русских, ха-ха!
Крылов зачарованно смотрел вслед ускакавшим скифам. Эти ряженые всадники внесли свежую струю в привычный маскарадный мир ряженных под русскую дружину, в петровские потешные полки, суворовских чудо-богатырей, солдат брусиловской армии…
– Есть такие даты, – ответил он. – Но тут лучше к Черному Принцу. Он всех королей по никам помнит.
С легкой руки Черного Принца сошлись на дате славной победы скифов над непобедимым войском Александра Македонского. Как известно, самый великий полководец древности, не знавший поражений, все же каждый раз получал по зубам, когда пробовал вторгнуться к скифам.
Подумаешь, победил персов, как трубят все учебники. Да скифы всякий раз не просто побеждали, а уничтожали персидские войска, когда те рисковали вторгнуться в скифские владения. А потом шли следом и превращали всякие там персии с десятками прилегающих стран в груды развалин. И так – тысячу лет!
Но для первого праздника в самом деле больше подходила знаменательная дата победы не над персами, а над македонцами. Тогда наместник Александра Великого Зорапион с 30-тысячным войском пытался взять Ольвию, но скифы, союзники Ольвии, подоспели вовремя, уничтожили все войско непобедимых македонцев, убили самого Зорапиона, а из его черепа сделали чашу… как делали из черепов всех побежденных и убитых царей.
Победа отмечена во всех анналах, благодарные греки воспели ее в стихах и поэмах, точная дата зафиксирована десятком историков, в Ольвии в то время находилось немало грамотных купцов из Ассирии, Мидии. Все благодарили скифов, все в подробностях описали славную битву.
У Серого Пса был пунктик насчет точности, Крылов еще не мог убедить, что зрителям неважно, на какой стороне бантик или пряжка, историю создаем мы сами, в том числе – и древнюю, но Серый Пес уперся именно в победу над Зорапионом: сохранились даже рисунки, во что скифы были одеты, каким строем выступали, какими стрелами уничтожили передовое войско, не понеся потерь сами…
Денег, понятно, не было, потому подготовка к празднованию 2335-летия великой победы скифского войска под Ольвией шла на чистом энтузиазме. Центр и штаб, понятно, в Корчме, но по регионам уже шили костюмы, а в клубах исторической баталистики конники разделились на скифов и македонцев. Скифы учились нападать с дикими криками «Слава!», а македонцы – падать с коней и умирать в красивых позах.
Несколько мелких фирм, торгующих пирожками и мороженым, обещали за свой счет подвезти к месту празднования свою продукцию.
Возвращаясь, Крылов еще на лестничной площадке услышал сильный запах кофе. Справа квартира пуста: соседи не выдержали постоянного разгула дебилов, которых невозможно приструнить, сбежали к престарелым родителям, ютятся теперь все в тесноте, а сами дебилы кофе варить не умеют…
Мелькнула сумасшедшая мысль, что пришла Яна. Дрожащими пальцами едва попал ключом в замочную скважину. Открыл дверь, запах ударил в лицо мощный, одуряющий, восхитительный. Волна в прихожую шла с кухни. Дед сидит в своем плетеном кресле у газовой плиты, колени прикрыты старым пледом, придирчиво посматривает, как в джезве поднимается коричневая корка. На столе перед ним большая кофейная чашка с разводами коричневой гущи на донышке.
Крылов вскрикнул в ужасе:
– Дед, что ты делаешь?.. Тебе же нельзя кофе! Ты забыл, завтра утром у тебя начнутся жуткие боли в печени, схватит сердце…
Он торопливо снял джезву с огня, успел в самый раз – пена уже поднялась к краю. Когда ставил ее на стол, рука вдруг крупно задрожала. Дед хитро подмигнул:
– Ага, понял? Я хитрый… Склероз, не склероз, а рассчитал я точно!..
– Что ты задумал? – прошептал Крылов. – Что ты задумал, дед?
– Угадай с трех раз.
Горло Крылова перехватило. Он ощутил плотный ком, что подкатил снизу и застрял в горле. Стало трудно дышать. В глазах защипало.
– Дед, – прошептал он с мукой. – Меня пожалей… Я же люблю тебя.
– И я люблю тебя, – ответил дед просто.
Костя опустился перед дедом на колени, положил голову на плед, под ним чувствовались сухие твердые колени. На затылок опустились пальцы деда, Крылов слышал, как он перебирает ему волосы, на некоторое время вернулось старое, почти забытое чувство, светлое и безмятежное, когда вот так в далеком детстве клал деду голову на колени, а тот чесал ему спинку, ворошил волосы, вычесывал голову, заглядывал в уши, что-то оттуда выкапывал, всегда становилось легко, светло и защищенно.
В дверь позвонили. На площадке бородатый мужик с жуткого вида телекамерой на плече, весь в ремнях, рядом играла глазками молодая женщина. Крылов вспомнил, что часто видел ее на телеэкранах.
– Здравствуйте, – сказала она. – Здесь живет Владимир Сергеевич Крылов?
– Здесь, – прошептал Крылов. Он чувствовал, как кровь отхлынула от лица так страшно и резко, что в глазах на миг потемнело, а в ушах раздался протяжный звон. – Это мой дед… А что?..
Мужик хмыкнул недоверчиво, женщина сказала с веселым смущением:
– Не знаю, розыгрыш ли… У нас это бывает часто, к сожалению. Но был звонок из этой квартиры, мы проверили, что Владимир Сергеевич Крылов сегодня в присутствии телекамер уйдет из жизни. Мы просили повторить, даже записали его голос на пленку…
Крылов сказал упавшим голосом:
– Я бы хотел, чтобы этого не было. Но это мой дед. Заходите… Я уверен, что он это сделает все равно, будете его запечатлевать или нет.
Из прихожей женщина сразу устремилась в комнату. Ее легкий профессиональный щебет показался Крылову чудовищно неуместным, но вспомнил, что телеведущим голоса ставят не логопеды, а хирурги, уже ничего не изменить, как и словарный запас не расширить.
Оператор с недоверием вдвинулся в комнату, задевая наростом из металла, пластики и торчащих объективов стены в тесном проходе. Дед по торжественному случаю сидел в чистой рубашке, галстук, узел слегка распущен, вид библейского патриарха, мудрый и снисходительный.
Оператор сразу встал в стойку, повел широким выступом с объективом. В агрегате едва слышно зашелестело.
В этот момент в дверь позвонили. Телеведущая сказала торопливо:
– Давайте начнем интервью. Итак…
– Погодите, – прервал Крылов. – К нам вроде бы никто не собирался…
Отворил дверь, отшатнулся от вспышки. По ту сторону двое парней с фотоаппаратами, за их спинами еще один мужик с уже знакомой аппаратурой на плече, только еще чудовищнее.
– Владимир Крылов?
Крылов сказал тяжело:
– Его внук. Проходите в комнату.
Когда он вошел вслед за корреспондентами, в небольшой комнате стало совсем тесно. Дед сидел в кресле, как император на троне. Величественный, мудрый, всепрощающий. Глаза от крепкого кофе блестят бодро, дряблые щеки порозовели, даже старческие темные пятна почти исчезли.
Двое новеньких тут же начали беспрерывно щелкать затворами фотоаппаратов. Оператор, что пришел с ними, с огромным сооружением на плече, стоял как телеграфный столб, из навороченной аппаратуры выдвигались микрофоны направленного действия. Крылов видел, как на двух выдвинутых панелях жидкокристаллических экранов сидит дед, двигается, говорит, все так, как его видит объектив цифровой телекамеры.