Насчет числа танков, которыми располагали три фронта, даже максимальная цифра выглядит заниженной. В сводке германского командования по итогам Вяземского сражения говорилось о 663 тысячах пленных, 1 242 захваченных советских танках и 5412 орудиях. Даже если предположить, что немцам удалось уничтожить и захватить все советские танки, действовавшие на Западном направлении (что вряд ли верно), то 1 242 танка - это все равно значительно больше, чем 990. Раз одних только орудий группа армий "Центр" захватила более 5 400, то общее их число у Западного, Резервного и Брянского фронтов вполне могло достигать 9 150. Орудий же и минометов вместе советские войска должны были иметь значительно больше 10 тысяч, так что по этому показателю, скорее всего, силы сторон были равны.
А сколько танков было у немецких войск, наступавших на Москву? Начальник генерального штаба германских сухопутных сил генерал-полковник Франц Гальдер в своем дневнике отметил, что 2-я танковая группа Гудериана к моменту начала наступления на Москву была укомплектована танками на 50 процентов. Остальные группы имели укомплектованность танками в 75-80 процентов, причем лучше всего обстояли дела в 4-й танковой группе Гёппнера, где имелись четыре полностью укомплектованные танковые дивизии. С учетом этого общее количество танков в 5 танковых дивизиях 2-й танковой группы Гудериана, в 4 танковых дивизиях 3-й танковой группы Гота и в 4 танковых дивизиях 4-й танковой группы Гёппнера вполне могло составить 1 700 машин (по штату в разных дивизиях было 147 или 209 танков). Можно предположить, что по танкам под Москвой в начале октября немцы все же имели некоторый численный перевес. Тем более что уже после начала наступления под Москву было переброшено 350 танков в двух дивизиях резерва ОКХ. Правда, качественное превосходство оставалось на стороне Красной Армии, располагавшей танками Т-34 и КВ.
Допустим, что три советских фронта располагали только 677 самолетами, а противостоявшие им немецкие войска - 1350 машинами. Последняя цифра представляется завышенной, если учесть, что в начале войны на Восточном фронте люфтваффе имело всего 1830 боевых самолетов. С учетом же истребителей ПВО, защищавших Москву и использовавшихся против авиации группы армий "Центр", силы сторон оказываются равны и в воздухе.
Брянским фронтом командовал Ерёменко, Западным - Конев, Резервным Буденный. Координацию их действий на месте никто не осуществлял. Кроме того, немецкие дивизии обладали большей мобильностью. На направлении главных ударов германское командование смогло создать достаточное для прорыва превосходство в силах и средствах. Вот как описал немецкое наступление Конев: "Приходится сожалеть, что и до начала наступления противника и в ходе его Генеральный штаб не информировал Западный фронт о задачах Резервного фронта (точно так же командование Резервного фронта ничего не знало о задачах Западного. - Б.С.} и недостаточно осуществлял координацию действий фронтов... Две армии Резервного фронта (24-я и 43-я) располагались в первом эшелоне в одной линии с нашими армиями... В то же время три армии Резервного фронта (31, 49 и 32-я), находившиеся на полосе Западного фронта (на тыловом оборонительном рубеже. Б.С.), нам не подчинялись (при таком "слоеном пироге" в управлении войсками катастрофа была неизбежна! - Б. С.)...
Ценой огромных потерь противнику удалось прорвать наш фронт и к исходу дня 2 октября продвинуться в глубину на 10-15 километров... С утра 3 октября по моему распоряжению силами 30-й, 19-й армий и частью сил фронтового резерва, объединенных в группу под командованием моего заместителя генерала И.В. Болдина... был нанесен контрудар с целью остановить прорвавшегося противника и восстановить положение. Однако ввод фронтовых резервов и удары армейских резервов положения не изменили. Наши контрудары успеха не имели. Противник имел явное численное превосходство над нашей группировкой, наносившей контрудар... Он овладел "Холм-Жирковским, устремился к Днепру и вышел в район южнее Булышова, где оборонялась 32-я армия Резервного фронта. В результате обозначился прорыв к Вязьме с севера.
Второй удар противник нанес на спас-деменском направлении против левого крыла Резервного фронта. Войска 4-й немецкой танковой группы и 4-й армии, тесня к востоку и северу соединения наших 43-й и 33-й армий, 4 октября вышли в район Спас-Деменск-Ельня (немцам понадобилось всего три дня, чтобы вернуть Ельню, которую Жуков штурмовал три недели. - Б. С.). Прорыв противника в этом направлении создал исключительно трудную обстановку и для 24-й и 43-й армий Резервного фронта, и для Западного фронта. Наши 20, 16, 19-я армии оказались под угрозой охвата с обоих флангов. В такое же положение попадала и 32-я армия Резервного фронта. Обозначилась угроза выхода крупной танковой группировки противника с юга со стороны Резервного фронта в район Вязьмы в тыл войскам Западного фронта и с севера из района Холм-Жирковского.
В связи с создавшимся положением я 4 октября доложил Сталину об обстановке на Западном фронте и о прорыве обороны на участке Резервного фронта в районе Спас-Деменска, а также об угрозе выхода крупной группировки противника в тыл войскам 19, 16 и 20-й армий Западного фронта со стороны Холм-Жирковского. Сталин выслушал меня, но не принял никакого решения. Связь по ВЧ оборвалась, и разговор прекратился. Я тут же связался по "бодо" с начальником Генерального штаба маршалом Шапошниковым и более подробно доложил ему о прорыве на Западном фронте в направлении Холм-Жирковский и о том, что особо угрожающее положение создалось на участке Резервного фронта. Я просил разрешения отвести войска нашего фронта на гжатский оборонительный рубеж. Шапошников выслушал доклад и сказал, что доложит Ставке. Однако решения Ставки в тот день не последовало. Тогда командование фронта приняло решение об отводе войск на гжатский оборонительный рубеж, которое 5 октября было утверждено Ставкой. В соответствии с этим мы дали указание об организации отхода войскам 30, 19, 16 и 20-й армий".
В этот же день, 5 октября, когда Ставка согласилась с запоздалым отходом войск Западного фронта, Сталин позвонил Жукову в Ленинград: "У меня к Вам только один вопрос: не можете ли сесть на самолет и приехать в Москву. Ввиду осложнения на левом крыле Резервного фронта в районе Юхнова Ставка хотела бы с Вами посоветоваться о необходимых мерах". Жуков попросил разрешения вылететь на рассвете 6 октября. Тем временем Конев получил директиву, в ночь с 5-го на 6-е начать отход на линию Осташков-Селижарово-Оленине-Булашево и далее вдоль восточного берега Днепра до Дорогобужа и Ведерников. Той же директивой, как отмечает Конев, "Ставка, к сожалению, с большим опозданием подчинила Западному фронту 31-ю и 32-ю армии Резервного фронта. Будь это сделано до начала сражения, мы могли бы их использовать в качестве второго эшелона...
Выполняя приказ, войска фронта, главным образом 19-я и 20-я армии, не имея сильного нажима наступающего противника с фронта, прикрывав свои фланги, начали последовательно отходить от рубежа к рубежу. Первый промежуточный рубеж был намечен на Днепре, где были подготовлены позиции Резервным фронтом.
Принимая решение на отход, я хорошо представлял себе все трудности его выполнения... Отход - самый сложный вид боевых действий. Требуется большая выучка войск и крепкое управление (ни того, ни другого в наличии не было. - Б. С.). На опыте мы постигали это искусство. Невольно в связи с этим вспоминаются слова Льва Толстого. В своих записках о Крымской войне (имеются в виду "Севастопольские рассказы". - Б.С.) он писал, что "необученные войска не способны отступать, они могут только бежать". Очень метко и правильно сказано. К сожалению, надо признать, что до войны наши войска очень редко изучали этот вид действий, считая отход признаком слабости и несовместимым с нашей доктриной. Мы собирались воевать только на территории врага (значит, Иван Степанович понимал, когда перед войной Тимошенко ставил его 19-й армии задачу загнать немцев в Припятские болота, что на самом деле воевать с первого же дня придется в Польше. - Б. С.). И вот теперь, во время войны, за это крепко поплатились.
Должен заметить, что отход наших войск проходил в трудных условиях. Поскольку артиллерия и все обозы Западного фронта... имели только конную тягу, то оторваться от противника войска были не в силах, так как превосходство в подвижности было на стороне врага.
7 октября 1941 года танковые и моторизованные корпуса противника подошли к Вязьме: 56-й с северного направления - от Холм-Жирковского, а 46-й и 40-й с южного направления - от Спас-Деменска.
8 этой сложной обстановке выполнить маневр отхода было очень трудно. Быстро продвигавшиеся гитлеровские моторизованные корпуса отрезали пути отхода. Вследствие этого, к 7 октября в окружении оказались 16 дивизий из 19, 20 и 32-й армий Западного фронта, а также остатки дивизий 24-й армии Резервного фронта и понесшие большие потери части группы Болдина. Соединения 30-й армии, понеся тяжелые потери, так как они приняли на себя основную силу удара превосходящих сил противника, отдельными группами отходили к востоку через леса, западнее Волоколамска. 8 октября я отдал приказ окруженным войскам пробиваться в направлении Гжатска...
Принимая решение на отход, я хорошо представлял себе все трудности его выполнения... Отход - самый сложный вид боевых действий. Требуется большая выучка войск и крепкое управление (ни того, ни другого в наличии не было. - Б. С.). На опыте мы постигали это искусство. Невольно в связи с этим вспоминаются слова Льва Толстого. В своих записках о Крымской войне (имеются в виду "Севастопольские рассказы". - Б.С.) он писал, что "необученные войска не способны отступать, они могут только бежать". Очень метко и правильно сказано. К сожалению, надо признать, что до войны наши войска очень редко изучали этот вид действий, считая отход признаком слабости и несовместимым с нашей доктриной. Мы собирались воевать только на территории врага (значит, Иван Степанович понимал, когда перед войной Тимошенко ставил его 19-й армии задачу загнать немцев в Припятские болота, что на самом деле воевать с первого же дня придется в Польше. - Б. С.). И вот теперь, во время войны, за это крепко поплатились.
Должен заметить, что отход наших войск проходил в трудных условиях. Поскольку артиллерия и все обозы Западного фронта... имели только конную тягу, то оторваться от противника войска были не в силах, так как превосходство в подвижности было на стороне врага.
7 октября 1941 года танковые и моторизованные корпуса противника подошли к Вязьме: 56-й с северного направления - от Холм-Жирковского, а 46-й и 40-й с южного направления - от Спас-Деменска.
8 этой сложной обстановке выполнить маневр отхода было очень трудно. Быстро продвигавшиеся гитлеровские моторизованные корпуса отрезали пути отхода. Вследствие этого, к 7 октября в окружении оказались 16 дивизий из 19, 20 и 32-й армий Западного фронта, а также остатки дивизий 24-й армии Резервного фронта и понесшие большие потери части группы Болдина. Соединения 30-й армии, понеся тяжелые потери, так как они приняли на себя основную силу удара превосходящих сил противника, отдельными группами отходили к востоку через леса, западнее Волоколамска. 8 октября я отдал приказ окруженным войскам пробиваться в направлении Гжатска...
Принимая решение на выход из окружения, мы ставили задачу ударными группировками армий прорвать фронт противника в направлении Гжатска, севернее и южнее шоссе Вязьма-Москва, не соединяя армии в одну группировку и не назначая сплошного участка прорыва. Нашей целью было не позволить врагу сужать кольцо окружения и, имея обширную территорию, маневрировать силами, сдерживать активной борьбой превосходящие силы противника. Конечно, борьба в окружении сложная форма боя, и, как показал опыт войны, мы должны были готовиться к такому виду действий, чего, к сожалению, перед войной не делалось. В маневренной войне такая форма борьбы не является исключением, ее не исключает и современное военное искусство".
Ошибкой Конева было то, что он отказался от попытки собрать окруженные войска в один кулак и, создав мощную ударную группировку при поддержке оставшихся на ходу танков и всей находящейся под рукой авиации, с привлечением сил ПВО Москвы, попытаться на узком фронте разорвать еще неплотное кольцо окружения. Вместо этого получились удары растопыренными пальцами. 19-й и 32-й армии было приказано пробиваться в зависимости от обстановки либо на Сычёвку, либо на Гжатск, а 20-й армии, как сообщает Конев, "было дано указание пробиваться в юго-западном направлении, с выходом на тылы немецкой группировки, которая к этому времени главными силами выдвигалась в район Вязьмы". Очевидно, над командующим Западным фронтом все еще довлела идея проведения контрударов с целью нанесения хотя бы частичного поражения противнику, чтобы тем самым облегчить отход остальных войск фронта на новые рубежи. На практике "активная борьба" и "маневрирование" оказавшихся в "котле" советских армий привели к тому, что они оказались под ударом основных сил группы "Центр" и были уничтожены. Из окружения не вышел почти никто.
Когда в 1966 году готовился сборник воспоминаний о битве под Москвой, Жуков, ознакомившись со статьей Конева, высказал ряд замечаний. Георгий Константинович справедливо указал на то, что Иван Степанович напрасно не включает в число окруженных 16-ю армию. Ведь вне кольца оказался только ее штаб во главе с Рокоссовским. Жуков не согласился и с мнением Конева, что "во всем виновата Ставка, Генеральный штаб и соседний Резервный фронт". Жуков утверждал, что "соотношение сил давало возможность вести успешную борьбу с наступающим противником, во всяком случае, избежать окружения и полного разгрома...". Между тем вина Ставки и Генштаба в поражении, действительно, была немалой. Они не только не организовали координации действий трех фронтов, но и на сутки задержали разрешение на отход войск Западного фронта. А ведь за эти сутки часть соединений, десятки тысяч бойцов и командиров смогли бы, возможно, избежать окружения. Хотя ошибки Конева, Буденного и Еременко тоже сыграли в поражении под Вязьмой и Брянском весьма существенную роль. Жуков в письме в Воениздат от 15 августа 1966 года справедливо критиковал Конева за содержавшиеся в рукописи статьи слова: "Бежать было некуда - сзади Москва": "Как известно, сражение методом бегства не ведется (этому замечанию нельзя отказать в остроумии. - Б. С.). И тогда, когда назревает тяжелая обстановка (угроза окружения), опытный полководец должен отвести войска на тыловой рубеж, где вновь оказать врагу организованное сопротивление". Конев писал, что "прорыв противника на участке Резервного фронта дал возможность врагу выйти глубоко в тыл Западного фронта". Жуков резонно возражал: "Такую же претензию мог бы предъявить Коневу и Буденный. А что касается резервов на этом направлении - это вина Конева, не меньшая, чем Буденного. Оба они не предусмотрели расположения резервов на угрожаемых участках".
В ранней редакции своих мемуаров Георгий Константинович писал, что первый телефонный разговор со Сталиным из Ленинграда о событиях на западном направлении состоялся 6 октября. В позднейшем варианте "Воспоминаний и размышлений" Жуков указал правильную дату - 5 октября, поскольку в архиве удалось обнаружить запись этих переговоров, где стояло именно это число. Однако и здесь Георгий Константинович продолжал настаивать, что, с разрешения Верховного, отбыл в Москву лишь 7-го, а 6-го вылететь не смог "ввиду некоторых важных обстоятельств, возникших на участке 54-й армии, которой командовал Г.И. Кулик (в действительности. Кулик был отозван еще 29 сентября, и армией командовал М.С. Хозин. - Б. С.), и высадке десанта моряков Балтфлота на побережье в районе Петергофа".
Маршал утверждает, что сразу после приземления направился к Верховному домой: "Болея гриппом, Сталин работал на квартире. Поздоровавшись кивком головы, Сталин, указывая на карту, сказал:
- Вот, смотрите плоды командования Западным фронтом. В этих словах слышалась горечь переживаний, и я услышал нотку упрека за свою рекомендацию о назначении Конева командующим фронтом.
- Не могу добиться от Военного Совета Западного фронта доклада об истинном положении дел, - сказал мне Сталин. - Если Вы можете, поезжайте сейчас же в штаб Конева, тщательно разберитесь с обстановкой и позвоните мне в любое время ночи. Я буду ждать.
Жуков заехал в Генштаб, взял у Шапошникова карту западного направления, узнал, что штаб Западного фронта находится в данный момент там, где раньше был штаб Резервного фронта, и выехал к Коневу. В штаб Западного фронта Георгий Константинович прибыл поздно вечером. Он вспоминал: "В комнате командующего был полумрак, так как она освещалась стеариновыми свечами, и только вокруг стола, за которым сидели И.С. Конев, В.Д. Соколовский и Н.А. Булганин. Вид у всех был переутомленный, чувствовалось, что сложившаяся обстановка на фронте серьезно повлияла на их общее состояние". Жуков сообщил, что прибыл по поручению Сталина разобраться с обстановкой. Конев обстановки не знал. Жуков спросил, что он намерен делать. Конев будто бы ответил, что ни с одной из окруженных частей связи не имеет, а сил закрыть неприятелю дорогу на Москву у фронта нет. В половине третьего ночи Жуков позвонил Сталину и сообщил: "Слабое прикрытие на Можайской линии не может гарантировать внезапное появление перед Москвой бронетанковых войск противника (Жуков плохо отредактировал первый вариант мемуаров; в данном месте он явно имел в виду, что слабое прикрытие на Можайской линии не может обеспечить Москву от внезапного появления, у ее стен германских танков. - Б. С.). Надо как можно быстрее стягивать на Можайскую линию обороны войска, откуда только можно, для спасения Москвы".
Сталин спросил у Жукова, где находятся 16, 19, 20, 24 и 32-я армии и оперативная группа Болдина.
- В окружении северо-западнее Вязьмы, - отрапортовал маршал.
- Что вы намерены делать? - спросил Сталин.
- Выезжаю сейчас к Буденному, разберусь в обстановке и позвоню Вам.
- А Вы знаете, где штаб Буденного? - поинтересовался Верховный.