- А Вы знаете, где штаб Буденного? - поинтересовался Верховный.
- Нет, не знаю, - признался Жуков. - Буду искать где-то в районе Малоярославца.
И Георгий Константинович отправился на поиски штаба Резервного штаба, начав их с полустанка Обнинское, где руководство Резервного фронта размещалось до начала немецкого наступления.
Тут я хочу процитировать "Краткую выписку из дневника пребывания на фронтах Отечественной войны 1941-1945 годов Маршала Советского Союза Г.К. Жукова", сделанную самим Георгием Константиновичем: "7 октября вызван Сталиным в Москву в связи с катастрофическим положением под Москвой, где Западный, Резервный и Брянский фронты были разбиты противником. В тот же день (в 20.00) Сталин приказал выехать в штаб Западного фронта для выяснения обстановки и возможных мероприятий по организации обороны. Утром 8 октября 1941 года из штаба Западного фронта выехал машиной в штаб Резервного фронта в Обнинское. 10 октября вступил в командование Западным фронтом (штаб в Красновидово). В тот же день штаб переехал в Алабино, а затем через 3 суток в Перхушково".
Казалось бы, налицо полная гармония "Воспоминаний и размышлений" с документом. Полная, да не очень. Военный историк С.А. Исаев в 1991 году опубликовал в "Военно-историческом журнале" "Хронику деятельности Маршала Советского Союза Г.К. Жукова в период Великой Отечественной войны", основанную на документах Центрального Архива Министерства Обороны (ЦАМО) в Подольске, в том числе и на том же самом дневнике пребывания маршала на фронтах. И в этой публикации датой отзыва Георгия Константиновича из Ленинграда и его прибытия в Москву совершенно четко обозначено 6 октября 1941 года. В этот день по указанию Сталина он вернулся в столицу в связи с ухудшением положения на западном направлении. Тогда же, 6 октября, появилась директива за подписью Шапошникова (она отмечена и в жуковском дневнике), гласившая: "Распоряжением Ставки Верховного Главнокомандования в район действий Резервного фронта командирован генерал армии тов. Жуков в качестве представителя Ставки. Ставка предлагает ознакомить тов. Жукова с обстановкой. Все решения тов. Жукова в дальнейшем, связанные с использованием войск фронта и по вопросам управления, обязательны для выполнения".
Помечена эта директива 19.30 6 октября. Никто бы не стал ее отдавать, если бы Жуков еще оставался в Ленинграде. Ведь его могла на неопределенное время задержать там нелетная погода, или, не дай Бог, самолет с Жуковым сбили бы "мессеры" над Ладожским озером. Да и не позволил бы Сталин Жукову сутки с лишним задерживаться в Ленинграде из-за тактического десанта в Петергофе и местных боев на фронте 54-й армии в момент, когда решалась судьба Москвы! Очевидно, Шапошников составил текст прямо во время встречи с Жуковым и вручил ему копию, поскольку не было связи со штабом Резервного фронта.
В качестве представителя Ставки на Западном фронте Георгий Константинович тогда был не нужен. Там еще с 5 октября находился целый коллектив высоких чинов ГКО, Ставки и Генштаба. Вот что вспоминал Василевский, бывший тогда заместителем Шапошникова: "Для помощи командованию Западного и Резервного фронтов и для выработки вместе с ними конкретных, скорых и действенных мер по защите Москвы ГКО направил в район Гжатска и Можайска своих представителей К.Е, Ворошилова и В.М. Молотова. В качестве представителя Ставки туда же отбыл вместе с членами ГКО и я... 5 октября 1941 года мы прибыли в штаб Западного фронта, размещавшийся непосредственно восточнее Гжатска. Вместе с командованием фронта за пять дней нам общими усилиями удалось направить на Можайскую линию из состава войск, отходивших с ржевского, сычевского и вяземского направлений, до пяти стрелковых дивизий". Решения о посылке Молотова и Ворошилова на Западный фронт было принято в ночь на 5-е октября. Очевидно, тогда же Сталин наметил Жукова в качестве представителя Ставки для Резервного фронта, но выбраться из осажденного Ленинграда Георгий Константинович смог лишь утром 6-го (ночной полет был связан со слишком большим риском). Правда, получилась довольно забавная ситуация: член Ставки Жуков назначается представителем Ставки на фронт к другому члену Ставки Буденному. Вероятно, Сталин уже принял решение заменить Семена Михайловича Георгием Константиновичем. Немаловажную роль могло сыграть и то обстоятельство, что Жуков был родом как раз из тех мест, где вели бои войска Резервного фронта. По этому же принципу Тимошенко был поставлен главнокомандующим Юго-Западного направления, защищавшего Украину, а Буденный несколько позднее - главкомом Северо-Кавказского направления, оборонявшего края, где когда-то создавалась Первая Конная. Сталин верил, что родные места его полководцы будут защищать с особым усердием, а хорошее знание театра военных действий поможет принять правильные решения. В штаб же Западного фронта, местонахождение которого в Москве было известно, Жуков заехал лишь затем, чтобы постараться выяснить, где Буденный и армии Резервного фронта.
В первой редакции "Воспоминаний и размышлений" Жуков так описал свои поиски Буденного: "Подъезжая на рассвете к полустанку Обнинское (105 километров от Москвы), увидел двух связистов, тянувших кабель со стороны моста через реку Протва, и спросил:
- Куда тянете, ребята, связь?
- Куда приказано, туда и тянем, - ответил простуженным голосом солдат громадного роста с густо заросшей бородой.
Пришлось назвать себя и сказать, что я ищу штаб Резервного фронта и С. М. Буденного.
Подтянувшись, тот же солдат ответил:
- Извините, мы Вас в лицо не знаем, так и ответили. Штаб фронта Вы уже проехали. Он два часа тому назад прибыл и остановился в домиках в лесу на горе, налево за мостом. Там охрана Вам покажет, куда ехать.
- Ну, спасибо, друг, выручил, а то пришлось бы долго разыскивать, ответил я солдату.
Развернувшись обратно, через 10 минут я был в комнате Мехлиса, у которого находился начальник штаба фронта генерал Боголюбов. Мехлис говорил с кем-то по телефону и кого-то распекал.
На вопрос: "Где командующий?", начальник штаба фронта Боголюбов ответил:
- Неизвестно. Днем он был в 43-й армии. Боюсь, чего бы плохого не случилось с Семеном Михайловичем.
- А Вы приняли меры к его розыску?
- Да, послали офицеров, но офицеры еще не вернулись.
- Что известно из обстановки? - спросил я генерала Боголюбова.
Мехлис, обращаясь ко мне, спросил:
- А Вы с какими задачами к нам?
- Приехал к Вам по поручению Верховного разобраться в обстановке, ответил я.
- Вот, видите, в каком положении мы оказались. Сейчас собираю неорганизованно отходящих. Будем на сборных пунктах довооружать и формировать из них новые части.
Из разговора с Боголюбовым я ничего не узнал о положении войск Резервного фронта и о противнике. Сел в машину и поехал через Малоярославец, Медынь в сторону Юхнова, имея в виду, что там на месте скорее выясню обстановку.
Проезжая Протву, разъезд Обнинское, я невольно вспомнил свое детство и юность. С этого разъезда меня, 12-летнего парнишку, отправляла мать к дальним своим родственникам в Москву - в ученье скорняжному делу. Будучи уже мастером, после 4-х летнего обучения в мальчиках, я часто приезжал из Москвы в деревню к своим родителям, к друзьям детства и знакомым девушкам.
Всю эту местность, где развернулись события, я знал хорошо, так как в юные годы она была вдоль и поперек исхожена мной. В 10 километрах от Обнинского, где сейчас остановился штаб Резервного фронта, моя деревня Стрелковка Угодско-Заводского района, а там еще находится моя мать, моя сестра и ее четверо детей. Невольно возник вопрос: а что будет с ними, если туда придут фашисты? Как поступят они с матерью, сестрой и племянниками командующего фронтом? Конечно, расстреляют или сожгут живыми. Видимо, надо послать адъютанта вывезти их из деревни в Москву, которую мы будем защищать до последнего вздоха, но врагу не сдадим, нет, не сдадим!
Проехав до центра города Малоярославец, я не встретил ни одной живой души. Не то люди еще спали, не то уже бежали дальше, в тыл страны. В центре, около здания райисполкома, увидел две легковые машины типа "Виллис".
- Чьи это машины? - спросил я у спавшего шофера. Шофер, проснувшись и часто заморгав, ответил:
- Это машина Семена Михайловича, товарищ генерал армии.
- Где Семен Михайлович?
- Отдыхает в помещении райисполкома.
- Давно вы здесь? - спросил я у шофера, который окончательно проснулся.
- Часа три стоим, не знаем, куда нам ехать. Войдя в райисполком, я увидел дремлющего С.М. Буденного, видимо, более двух-трех суток не брившегося и осунувшегося.
С Семеном Михайловичем мы тепло поздоровались. Было видно, что он многое пережил в эти трагические дни.
- Ты откуда? - спросил Буденный.
- От Конева, - ответил я.
- Ну, как у него дела? Я более двух суток не имею с ним никакой связи... Вот сижу здесь и не знаю, где мой штаб. Я поспешил порадовать Семена Михайловича:
- Не волнуйся, твой штаб на 105 километре от Москвы, в лесу налево, за железнодорожным мостом через реку Протва. Там тебя ждут. Я только что разговаривал с Мехлисом и Боголюбовым. У Конева дела очень плохи. У него большая часть фронта попала в окружение, и хуже всего то, что пути на Москву стали для противника почти ничем не прикрыты.
- У нас не лучше. 24-я и 32-я армии разбиты, и фронта обороны не существует. Вчера я сам чуть не угодил в лапы противника между Юхновым и Вязьмой. В сторону Вязьмы вчера шли большие танковые и моторизованные колонны, видимо, с целью обхода с востока.
- В чьих руках Юхнов? - спросил я Семена Михайловича.
- Сейчас не знаю, - ответил Буденный. - Вчера там было до 2 пехотных полков народных ополченцев 33-й армии, но без артиллерии. Думаю, что Юхнов в руках противника.
- Ну, а кто же прикрывает дорогу от Юхнова на Малоярославец?
- Когда я ехал сюда, - сказал Семен Михайлович, - кроме трех милиционеров, в Медыни никого не встретил. Местные власти из Медыни ушли.
- Поезжай в штаб фронта, - сказал я Семену Михайловичу, - разберись с обстановкой и доложи в Ставку о положении дел на фронте, а я поеду в район Юхнова. Доложи Сталину о нашей встрече и скажи, что я поехал в Калугу. Надо разобраться, что там происходит.
В городе Медынь, где, по словам Буденного, вчера он видел трех милиционеров, мы никого не обнаружили, за исключением старой женщины, которая что-то искала в доме, разрушенном бомбой. Мы спросили:
- Бабушка, что Вы тут ищете?
Женщина стояла с широко раскрытыми, блуждающими глазами и растрепанными седыми волосами и ничего нам не отвечала.
- Что с Вами, бабушка?
Женщина молча начала копать, ничего не ответив, на мой вопрос.
Откуда-то из-за развалин домов подошла другая полураздетая женщина с мешком, наполовину набитым какими-то вещами.
- Не спрашивайте ее, - сказала подошедшая женщина, - она Вам ничего не ответит - она с ума сошла от горя.
- От какого горя? - спросили мы подошедшую женщину.
- Позавчера на город налетела немецкая авиация, бомбила и стреляла с самолетов. Пострадало много людей. Мы все собирались отсюда уходить на Малоярославец. Эта женщина жила с маленьким внуком и внучкой, пионерами, в этом доме, во время налета авиации она стояла у колодца и набирала воду, на ее глазах бомба попала в дом. И вот все, что вы видите, осталось от него. Обломками дома где-то придавлены ее внучата. Вот и наш дом разрушен. Надо скорее уходить, да вот ничего не найду под обломками из обуви и одежды.
По щекам женщины катились слезы, но сама она была, видимо, твердая духом женщина. Мы спросили, не заходили ли в город наши войска.
- Ночью на Малоярославец проехало несколько машин, а затем несколько повозок с ранеными, и больше никого не было, - ответила нам та же женщина.
Попрощавшись, мы поехали в сторону Юхнова, временами останавливаясь для осмотра впередилежащей местности, чтобы не въехать в логово врага".
По дороге Жуков наткнулся на 17-ю танковую бригаду, которой командовал его соратник по Халхин-Голу И.И. Троицкий. От него Георгий Константинович узнал, что Юхнов занят немцами. Жуков порекомендовал комбригу связаться с Буденным и двинуть бригаду на защиту Медыни. Дальше, по словам Жукова, события развивались следующим образом:
"В районе Калуги меня догнал на машине офицер штаба Резервного фронта и вручил телефонограмму начгенштаба Шапошникова, в которой было сказано: "Верховный Главнокомандующий приказал Вам немедленно прибыть в штаб Западного фронта. Вы назначаетесь командующим Западным фронтом".
Развернув машину, мы тотчас же поехали в обратном направлении - в штаб Западного фронта. Утром 10 октября я прибыл в штаб Западного фронта, который теперь располагался в 3-4 километрах северо-западнее Можайска.
В штабе работала комиссия Государственного Комитета Обороны в составе: Молотова, Ворошилова, Василевского, - разбираясь в причинах катастрофы войск Западного фронта. Я не знаю, что докладывала комиссия Государственному Комитету Обороны... Во время комиссии ГОКО и моего разговора с ней вошел Булганин и сказал, обращаясь ко мне:
- Только что звонил Сталин и сказал: как только прибудешь в штаб, чтобы немедля ему позвонил.
Я позвонил, по телефону ответил лично Сталин:
- Мы решили освободить Конева с поста командующего фронтом. Это по его вине произошли такие события на Западном фронте. Командующим фронтом решили назначить Вас. Вы не будете возражать?
- Нет, товарищ Сталин, какие же могут быть возражения, когда Москва в такой смертельной опасности, - ответил я Верховному.
- А что будем делать с Коневым?
- Оставьте его на Западном фронте моим заместителем. Я поручу ему руководство группой войск на калининском направлении. Это направление слишком удалено, и мне нужно иметь там вспомогательные управления, - доложил я Верховному.
- Хорошо. В ваше распоряжение поступают оставшиеся части Резервного фронта. Можайской линии и резервы Ставки, которые находятся в движении к Можайской линии обороны. Берите скорее все в свои руки и действуйте.
- Хорошо. Принимаюсь за выполнение указаний, но прошу срочно подтягивать более крупные резервы, так как надо ожидать в ближайшее время наращивания удара немцев на Москву.
Войдя в кабинет, где работала комиссия, я передал ей свой разговор со Сталиным. Разговор, который был до моего прихода, возобновился. Конев обвинял Рокоссовского в том, что он не отвел 16-ю армию, как было приказано, в лес, восточнее Вязьмы, а отвел только штаб армии. Рокоссовский сказал:
- Товарищ командующий, от Вас такого приказания не было. Было приказано отвести штаб армии в лес восточнее Вязьмы, что и выполнено.
Лобачев (член Военного Совета 16-й армии):
- Я целиком подтверждаю разговор командующего фронтом с Рокоссовским. Я сидел в это время около него.
С историей этого вопроса, сказал я, можно будет разобраться позже, а сейчас, если комиссия не возражает, прошу прекратить работу, так как нужно проводить срочные меры. Первое: отвести штаб фронта в Адабино; второе: товарищу Коневу взять с собой необходимые средства управления и выехать для координации действий группы войск на калининское направление; третье: Военный совет фронта через час выезжает в Можайск к командующему Можайской обороной Богданову, чтобы на месте разобраться с обстановкой на можайском направлении. Комиссия согласилась с моей просьбой и уехала в Москву".
Да, в маршале Жукове погиб талантливый писатель. Его рассказ изобилует драматическими моментами, подлинно трагическими нотами, вроде истории несчастной старухи, пытающейся откопать заваленных обломками рухнувшего дома внуков. Жуков-мемуарист поправляет ошибки других. Дает всем советы и указания, которые безоговорочно выполняют и Буденный, и Конев, и Молотов, и Ворошилов. И даже Сталин прислушивается к мнению Жукова и, вместо того чтобы наказать Конева за неудачи Западного фронта, назначает его заместителем нового командующего фронтом.
В более позднем варианте воспоминаний, сохранившемся в архиве Жукова, Георгий Константинович прямо спасает Ивана Степановича от суровой сталинской расправы: "Меня вызвали к телефону. Звонил Сталин:
- Ставка решила освободить Конева с поста командующего и назначить вас командующим Западным фронтом. Вы не возражаете?
- Какие же могут быть возражения!
- А что будем делать с Коневым? - спросил Сталин. За разгром противником Западного фронта, которым командовал Конев, Верховный намерен был предать его суду. И лишь мое вмешательство спасло Конева от тяжелой участи. Надо сказать, что до Курской битвы Конев плохо командовал войсками, и ГКО неоднократно отстранял его от командования фронтом".
Симонову же сцену спасения Конева Жуков описал еще живописнее: "Сталин был в нервном настроении и в страшном гневе. Говоря со мной, он в самых сильных выражениях яростно ругал командовавших Западным и Брянским фронтами Конева и Ерёменко и ни словом не упомянул при этом Буденного, командовавшего Резервным фронтом. Видимо, считал, что с этого человека уже невозможно спросить. Он сказал мне, что назначает меня командующим Западным фронтом, что Конев с этой должности снят и после того, как посланная к нему в штаб фронта правительственная комиссия сделает свои выводы, будет предан суду военного трибунала.
На это я сказал Сталину, что такими действиями ничего не исправишь и никого не оживишь. И что это только произведет тяжелое впечатление в армии. Напомнил ему, что вот расстреляли в начале войны командующего Западным фронтом Павлова, а что это дало? Ничего не дало. Было заранее хорошо известно, что из себя представляет Павлов, что у него потолок командира дивизии. Все это знали. Тем не менее он командовал фронтом и не справился с тем, с чем не мог справиться. А Конев - это не Павлов, это человек умный. Он еще пригодится. Тогда Сталин спросил:
- А вы что предлагаете делать?