Сразу вспоминается лермонтовское "Бородино": "Смешались в кучу кони, люди, и залпы тысячи орудий слились в протяжный вой...". Эта кавалерийская атака в стиле XIX века в веке XX, веке окопов, скорострельных орудий и пулеметов, не могла не превратиться в жестокое избиение кавалерии, почти не нанесшей потерь засевшей в окопах пехоте. Немцы не верили, что атаку повторят. Но ошиблись. Я опять предоставлю слово историографу 4-й танковой группы: "И вот из леса несется в атаку вторая волна всадников. Невозможно представить себе, что после гибели первых, эскадронов кошмарное представление повторится вновь... Однако местность уже пристреляна, и гибель второй волны конницы произошла еще быстрее, чем первой". 44-я дивизия погибла почти полностью, а 17-я потеряла три четверти личного состава. Несколько дней спустя, уже на фронте другой армии, 17-я дивизия отошла без приказа, не выдержав натиска противника (а как она могла обороняться после того сокрушительного разгрома?). Командира и комиссара дивизии предали суду. Опять нашлись стрелочники! А ведь опытный кавалерист Рокоссовский хорошо знал, что посылать кавалеристов в атаку в конном строю на открытой местности на укрепившегося противника - значит, обрекать их на верную гибель.
И Рокоссовский, и Жуков, и другие командующие армий и фронтов чаще всего придавали суду командиров дивизий, которые обычно и расплачивались за огрехи вышестоящих штабов. И Георгий Константинович, хотя не раз грозил и Рокоссовскому, и другим командармам расстрелом, никого из них в итоге не только не расстрелял, но даже под суд не отдал. Потому что санкцию на смещение и арест генералов такого уровня мог дать только Сталин. А вот для предания суду комдивов командармам достаточно было санкции командующего фронтом. Иногда Жуков сам приказывал судить того или командира. Так, 4 ноября 1941 года появился его приказ войскам Западного фронта, сообщавший, что командир и комиссар 133 стрелковой дивизии полковник А.Г. Герасимов и бригадный комиссар Г.Ф. Шабалов расстреляны перед строем за отход дивизии без приказа из района Рузы. И сегодня трудно установить, была ли вина несчастных в сдаче города.
Георгий Константинович стремился как можно чаще наносить противнику контрудары. Уже 15 октября он представил в Ставку план уничтожения танковых группировок противника, наступающих на Москву, для чего хотел использовать имеющиеся четыре танковые бригады. Контратаки не удались, и 19-го числа пришлось подготовить план отхода с Можайского рубежа. Штаб Жукова в деревне Перхушково оказался всего в нескольких километрах от линии фронта, в зоне досягаемости немецкой артиллерии. Он оставался там до конца Московской битвы. Долгое время историки ломали голову, почему Жуков не переместил штаб в более безопасное место. Только в 90-е годы были обнародованы свидетельства, позволяющие разгадать эту загадку. Как утверждал в беседах с Чуевым маршал Голованов, Жуков "прислал генерала Соколовского к Василевскому... чтобы в Генштабе приняли узел связи Западного фронта. Василевский с недоумением позвонил об этом Сталину, и тот дал нагоняй Жукову". Также генерал П.А. Артемьев, бывший командующий Московским военным округом, рассказывал в 50-е годы на встрече с артистами Большого театра: "В середине октября и несколько позднее, когда враг подошел вплотную к Москве, мы, командный состав, чувствовали себя недостаточно уверенно, что удержим Москву. Даже командующий Западным фронтом Жуков попросил у Сталина подкрепление, но не получил ни одного солдата. Его штаб в Перхушкове был полуокружен немцами, и у Жукова сдали нервы. Он попросил у Верховного перевести свой штаб из Перхушково на Белорусский вокзал. Сталин ему ответил:
"Если вы попятитесь до Белорусского вокзала, я займу Ваше место". Больше Жуков у Верховного уже ничего не просил".
Нелепый сталинский приказ намертво приковал штаб Западного фронта к Перхушково. Отнюдь не трусость или опасение, что не удастся удержать Москву, заставляла Георгия Константиновича просить о передислокации штаба. Просто он хорошо понимал, что немцы могут нанести удар по Перхушково артиллерией, авиацией и даже пехотой. В результате командование фронта не сможет какое-то время управлять действиями войск, а это грозит катастрофическими последствиями. К счастью, немцы так и не установили местонахождение штаба фронта. Им и в голову не могло прийти, что командование противника рискнет расположиться у самой линии огня
Окончательно поверил Георгий Константинович в то, что противник остановлен, в начале ноября. 2-го числа он писал в Ленинград члену Военного Совета Ленинградского фронта и члену Политбюро А А. Жданову: "Основное это то, что Конев и Буденный проспали все свои вооруженные силы, принял от них одно воспоминание. От Буденного штаб и 90 человек, от Конева штаб и 2 запасных полка. К настоящему времени сколотил приличную организацию и в основном остановил наступление противника, а дальнейший мой метод тебе известен: буду истощать, а затем бить".
Опять Жуков творил легенду, чтобы ярче высветить собственные заслуги. От Буденного и Конева он принял все-таки не 90 человек и 2 полка, а значительно больше. Тут и потрепанная, но сохранившая штаб и основные соединения 43-я армия, и спешно возвращенная с Юго-Западного направления 49-я. И несколько дивизий и бригад, сумевших отойти к Можайской линии обороны и Калинину. Не говоря уже о десятках соединений, перебрасываемых из глубины страны и с других фронтов. Но в частях ощущалась острая нехватка артиллерии и боеприпасов. И Жуков просил Жданова "с очередным рейсом "Дугласов" отправить лично мне 40 минометов 82-мм, 60 минометов 50-мм, за что я и Булганин будем очень благодарны, а Вы это имеете в избытке. У нас этого нет совершенно" Обе стороны готовились к решающим боям за Москву.
Гальдер еще 3 ноября записал в дневнике "Лично я думаю, что противник в состоянии удерживать лишь московский район (Вологда-Москва-Тамбов) и район Кавказа и намерен оставить весь промежуточный район". Советского контрнаступления начальник Генштаба сухопутных сил ожидал не ранее 42-го года или даже еще позднее. Но он понимал, что блицкриг не вышел, и предстоит затяжная борьба. В этот же день, 3 ноября, армии группы "Центр" потеряли соприкосновения с советскими войсками Дальнейшие их действия, как отметил Гальдер 7-го числа, были "скованы безнадежно плохими условиями погоды". Тем не менее вермахт подтягивал горючее и боеприпасы и ремонтировал технику для последнего наступления. Не было зимних видов смазки и антифриза. Катастрофически не хватало зимнего обмундирования. Его запасли только для 60 дивизий, которые Гитлер предполагал оставить в России по завершении осенью Восточной кампании. Однако в ноябре здесь по-прежнему оставалось более 150 дивизий. Солдаты оделись в трофейные русские шинели, в отобранные у населения теплые вещи, но все равно жестоко страдали от холода. Командиры узнавали своих только по кокардам, торчащим из-под женских платков. Все это пестрое воинство готовилось к походу на Москву, которую командующий группой армий "Центр" фельдмаршал Федор фон Бок надеялся взять до Нового года. Но состояние войск заставляло сомневаться в реальности даже ближайшей задачи - выхода к Москве-реке и каналу Москва-Волга.
О том, что будет еще одно немецкое наступление, догадывался и Жуков. 1 ноября он издал приказ "О мобилизации всех сил на отпор врагу". Там, в частности, утверждалось: "Только с 12 по 30 октября под Можайском, Малоярославцем, Волоколамском и Наро-Фоминском немцы потеряли убитыми 20 тысяч и ранеными 50 тысяч солдат. За это же время подбито и уничтожено 289 немецких танков, 198 самолетов, 142 орудия...
Дорогие товарищи красноармейцы, командиры и политработники! Земля и леса, где Вы сейчас грудью защищаете нашу родную МОСКВУ, обагрена священной кровью наших предков, борьба которых вошла в историю разгрома наполеоновских полчищ. Наша святая обязанность не дать фашистским собакам топтать эту священную землю. Силы врага подорваны и истощаются, но все же враг еще силен и продолжает наступать. Фашисты, понесшие от Вашего огня и штыка большие потери, в последние дни вновь подвезли людские резервы. Подвозят боеприпасы, горючее и готовятся перейти в наступление на Москву... Сорвав планы врага и отразив очередное его наступление, мы не только не допустим его к МОСКВЕ, но и предрешим этим над Гитлером победу. Мы скуем его танки и авиацию, мы заставим его живую силу дрожать и гибнуть в сугробах суровой русской зимы. Уничтожим ее так, как наши предки уничтожили армию Наполеона".
Предлагался и конкретный способ, как именно уничтожить врага: "Оборону осуществлять как оборону активную, соединенную с контратаками. Не дожидаться, когда противник ударит сам. Самим переходить в контратаки. Всеми мерами изматывать и изнурять врага. Беспощадно расправляться с трусами и дезертирами, обеспечивая тем самым дисциплину и организованность своих частей. Так учит нас наш СТАЛИН".
Предлагался и конкретный способ, как именно уничтожить врага: "Оборону осуществлять как оборону активную, соединенную с контратаками. Не дожидаться, когда противник ударит сам. Самим переходить в контратаки. Всеми мерами изматывать и изнурять врага. Беспощадно расправляться с трусами и дезертирами, обеспечивая тем самым дисциплину и организованность своих частей. Так учит нас наш СТАЛИН".
Потери противника в технике здесь выглядят правдоподобно, а вот людские потери, как всегда, многократно завышены. За весь октябрь германская сухопутная армия потеряла на всех фронтах, включая Северо-Африканский театр, 44 300 погибшими и пропавшими без вести. При этом надо учитывать, что в первой половине месяца, когда происходил прорыв фронта на московском направлении и на крымских перешейках, потери были значительно выше, чем во второй половине октября, когда интенсивность боевых действий уменьшилась и происходило преследование разбитых советских войск. Кроме того, во второй половине октября немецкая армия сражалась не только против Западного фронта, но и против Калининского, Брянского, Ленинградского, Юго-Западного, Северо-Западного и Южного фронтов, а также в Крыму. Не мог же вермахт за полмесяца потерять почти половину месячного числа убитых в борьбе только против одного из восьми советских фронтов! Очевидно, истинные немецкие потери Жуков в приказе завысил раза в четыре, чтобы сделать их сравнимыми с потерями своего фронта. По крайней мере, с теми, что указывались в донесениях. Фактические же потери Западного фронта наверняка были еще выше, чем 20 тысяч погибших.
К неоправданно большим потерям приводило стремление Жукова при малейшей возможности проводить контратаки и контрудары. В результате части бросались в бой неподготовленными, теряли много людей и техники, но поставленных целей не достигали. Возможно, Георгий Константинович опасался, что в противном случае немцам удастся создать мощные охватывающие группировки и повторить вяземский "котел". Между тем в условиях распутицы, а позднее - морозов немцы во многом утратили преимущество в мобильности и были уже не в состоянии окружить большие массы советских войск. Использование растраченных в контрударах сил и средств в обороне принесло бы больший эффект и позволило бы нанести противнику более значительные потери.
Рокоссовский вспоминал: "Перед самым началом неприятельского наступления (оно началось 15 ноября. - Б. С.) неожиданно поступил приказ комфронта Жукова нанести удар из района севернее Волоколамска по вражеской группировке. Чем руководствовался знавший обстановку командующий фронтом, давая такой приказ, мне и до сегодняшнего дня непонятно. Ведь мы имели крайне ограниченные силы, а срок подготовки определялся одной ночью. Мои доводы об отмене этого наступления или о продлении хотя бы срока подготовки к нему остались без внимания".
В результате наступление 16-й армии окончилось провалом. Рокоссовский так описал его ход: "Поначалу нашим частям, использовавшим неожиданность, удалось продвинуться до трех километров в глубину расположения противника, но затем еле удалось освободиться от этого вклинения. Участвовавшая в наступлении конная группа Л.М. Доватора отражала удары, наносимые врагом со всех сторон. Пользуясь подвижностью и смекалкой, она все же сумела вырваться и избежать полного окружения. Почти одновременно с этим нашим так называемым наступлением двинулся на всем участке, занимаемом армией, противник". Столь же неудачным было наступление 49-й и 50-й армий под Тулой 11 ноября.
В мемуарах Жуков утверждает, что инициатором упреждающих ударов по группе армий "Центр" был Сталин - "10 ноября у меня состоялся не совсем приятный разговор со Сталиным. Сталин спросил у меня:
- Как ведет себя противник? Я ответил:
- Заканчивает сосредоточение своих ударных группировок и, видимо, в скором времени перейдет в наступление...
- Мы с Шапошниковым считаем, что нужно сорвать готовящийся удар противника своими упреждающими контрударами. Один контрудар нужно нанести в обход Волоколамска с севера, другой из района Серпухова вдоль реки Протва во фланг 4-й армии немцев. Видимо, там собираются крупные силы, чтобы ударить на Москву.
- А какими же силами, товарищ Сталин, мы будем наносить эти контрудары? Во фронте свободных сил нет. У нас имеются силы только для обороны, - ответил я.
- В районе Волоколамска используйте правофланговые соединения армии Рокоссовского, танковую дивизию и конницу, которая находится в районе Клина. В районе Серпухова используйте 2-й корпус Белова, танковую дивизию Гетмана и часть сил 49-й армии.
- Этого делать сейчас нельзя, товарищ Сталин, - ответил я. - Мы не можем бросать на сомнительные контрудары последние резервы фронта. Нам нечем будет подкрепить оборону войск армий, когда противник перейдет в наступление своими ударными группировками.
- У Вас во фронте 6 армий. Разве этого мало? Я ответил, что фронт обороны войск Западного фронта сильно растянулся, с изгибами он достиг в настоящее время до 500 километров. У нас очень мало резервов в глубине, особенно в центре фронта. Сталин:
- Вопрос о контрударах считайте решенным. План сообщите сегодня вечером.
Я еще раз пытался доказать Сталину целесообразность (? - так у Жукова; по смыслу должно было бы быть "нецелесообразность". Я вполне допускаю, что здесь мы имеем дело с "оговоркой по Фрейду", когда человек бессознательно говорит то, о чем предпочел бы умолчать. Как мы сейчас увидим, Жуков на самом деле был сторонником контрударов. - Б. С.) контрударов единственными резервами, сославшись на неудобную местность севернее Волоколамска. Сталин положил трубку, и разговор был окончен".
Очень уж хотелось Георгию Константиновичу свалить на Сталина вину за неудавшиеся контрудары, а себя представить мудрым стратегом, видевшим всю порочность сталинских предложений. Однако и на этот раз маршал крепок задним умом. В действительности, не Сталин Жукову, а Жуков Сталину советовал нанести упреждающие удары. И наверняка не 10 ноября, а значительно раньше. Потому что еще 1 ноября Жуков писал в приказе об "активной обороне" и о том, что не надо дожидаться, пока противник нанесет удар, а самим переходить в контратаки. И совершенно фантастична ссылка Сталина на Шапошникова. Дело в том, что еще 16 октября основная часть сотрудников Генштаба во главе с захворавшим Шапошниковым отбыла из Москвы в Куйбышев. В Москве со Сталиным осталась только оперативная группа под руководством Василевского. Именно Александр Михайлович с этого времени за Шапошникова подписывал все директивы Ставки. В беседах с Симоновым Василевский отмечал, что "в должность начальника Генерального штаба я фактически вступил 5 октября 1941 года". Борис Михайлович вернулся в Москву только в 20-х числах ноября, так что 10 ноября Сталин должен был советоваться не с Шапошниковым, а с Василевским. В конце ноября Борис Михайлович опять заболел, и Василевский вновь встал во главе Генштаба Мнения же Александра Михайлович и Георгия Константиновича по основным стратегическим вопросам, как показал опыт войны, обычно совпадали. И приход Василевского к руководству Генштабом значительно облегчил для Жукова отстаивание перед Сталиным своих предложений.
Александр Михайлович утверждает, что перед последним немецким наступлением на Москву в Генштабе думали даже не о контрударах, а о большом контрнаступлении: "Сама идея контрнаступления под Москвой возникла в Ставке Верховного Главнокомандования еще в начале ноября, после того как первая попытка противника прорваться к столице была сорвана. Но от нее пришлось отказаться вследствие нового фашистского натиска, для отражения которого потребовались имевшиеся у нас резервы". Жуковский приказ от 1 ноября заставляет предположить, что именно Георгий Константинович был автором идеи контрнаступления.
Жуков в "Воспоминаниях и размышлениях" настаивал на том, что через два часа после разговора со Сталиным отдал приказ Рокоссовскому о проведении контрудара, о чем и донес в Ставку. Но это донесение так и не было обнаружено, а 16-я армия, перешедшая в наступление 16 ноября почти одновременно с немцами, получила приказ не 10-го числа, а лишь накануне контрудара, так что для подготовки осталась всего одна ночь. Несостоявшийся разговор со Сталиным Георгию Константиновичу пришлось приурочить к 10 ноября потому, что именно в этот день он, Жуков, отдал приказ 49-й и 50-й армиям нанести удар на участке Алексин-Тула. Надо было дать понять читателям, что и это бессмысленное наступление предпринималось только под нажимом Верховного Командующего, вопреки мнению командующего Западным фронтом.
В мемуарах Жуков совершенно справедливо указал, что неудачные контрудары советских войск облегчили задачу группы армий "Центр": "Из этих контрударов, где главным образом действовали кавдивизии (как именно действовали, мы уже видели на примере армии Рокоссовского. - Б. С.), ничего серьезного не получилось, их сила была незначительна, чтобы оказать влияние на ударные группировки. Соединения, участвовавшие в контрударах, понесли потери, и в нужный момент они не оказались там, где им надлежало быть. Противник ударами своей авиации и контратакой танков нанес потери нашей контрударной группе и, обойдя ее, ударил в стык Калининского и Западного фронтов. Контрудар в районе Серпухова тоже ничего существенного не дал, а когда началось наступление армии Гудериана в обход Тулы и на Каширу, пришлось с большими трудностями выводить из боя кавалерийский корпус Белова и танковую дивизию Гетмана и форсированным маршем перебрасывать их в район Каширы". Эти слова звучали бы как похвальная для всякого полководца самокритика, если бы перед этим Георгий Константинович не постарался бы возложить ответственность за неподготовленные контрудары на Сталина.