Глеб повернулся и вышел из амбара на улицу.
9
И все же интуиция не подвела его. На улице, держа в одной руке палку с тускло поблескивающим слюдяным фонарем, а в другой обнаженный меч, стоял охоронец.
Глебу понадобилось одно мгновение, чтобы выхватить из кобуры ольстру и направить ее на противника.
– Опусти ольстру, – сухо и властно проговорил охоронец.
Глеб вгляделся в его лицо. Он без труда узнал в противнике того рыжего десятника, которого он видел во дворе Дулея Кривого. Рослый, широкоплечий, лет сорока или около того. Лицо его было чистым, ни единого шрама. Учитывая, что перед Глебом стоял опытный воин, это говорило о многом.
– Опусти ольстру, – повторил десятник.
Глеб торопливо просчитывал в голове варианты. Охоронец не испугался и не отступил, а голос его был тверд и спокоен – значит, он здесь не один. Во тьме таятся другие ратники. И наверняка стрела уже лежит на тетиве лука и нацелена она Глебу в грудь.
Глеб сглотнул слюну и спросил, чтобы протянуть время:
– С кем я говорю?
– Ты говоришь с княжьим десятником Важдаем, – ответил охоронец.
– Вот как? И что от меня нужно десятнику?
– Ты сам это знаешь, Первоход. Опусти ольстру и следуй за мной.
Глеб холодно прищурился:
– Я если я пристрелю тебя?
Десятник покачал головой:
– Не думаю.
– И почему же?
– Во-первых, я пришел не один. А во-вторых, если ты меня убьешь, князь пошлет по твоим следам дюжину охотников за головами.
Глеб прищурил глаза и сказал:
– У меня есть ольстра, Важдай. Стоит ли мне бояться охотников?
– Стоит, – невозмутимо проговорил десятник. – Ты не сможешь вечно быть начеку, Первоход. Рано или поздно ты расслабишься, и тогда охотники сделают свое дело. – Десятник прищурил жесткие глаза и повторил: – Опусти ольстру, Первоход. Даю слово: князь не убьет тебя.
– Правда? Что же он со мной сделает?
– Ты украл у князя его имущество, а затем утопил в болоте. С тобой поступят как с вором.
По спине Глеба пробежал холодок.
– Отрубят правую руку и вырвут ноздри? – уточнил он.
Десятник кивнул.
– Да. Но не бойся. Я не стану поручать эту работу кату-истязателю, а сделаю ее сам. Тебе почти не будет больно.
Глеб усмехнулся:
– Ты добрый человек, десятник. Но я...
И тут из куста орешника, что рос у дороги, послышался шорох. Глеб среагировал молниеносно: он прыгнул на землю и перекувыркнулся. Стрела со свистом рассекла воздух и с глухим шлепком вонзилась в грудь десятнику Важдаю.
Глеб сорвал с пояса нож и метнул его в кусты. Короткий вскрик – и стрелок вывалился из кустов на дорогу с пронзенным горлом. Глеб быстро повернулся к Важдаю. Тот еще секунду стоял на ногах, изумленно глядя на торчащую из груди стрелу, затем ноги его подкосились, и он тяжело рухнул на пол, уронив на дорогу фонарь и меч.
Справа хрустнул снежок. Глеб повернул голову на звук, но опоздал. Кто-то большой и тяжелый налетел на Глеба и мощным ударом сбил его с ног.
Глеб попытался высвободить ольстру, но детина налег ему на правую руку и придавил ее к земле.
– Все кончено, ходок, – услышал он негромкий, мягкий голос.
Отшвырнув ольстру в сторону, верзила, который сбил Глеба с ног, ухватил его за шиворот и резко поднял на ноги.
– Гляди перед собой! – пробасил он и несильно ударил Глеба кулаком по лицу.
Глеб взглянул. Прямо перед ним стоял невысокий, богато одетый человек.
– Ну, здравствуй, Глеб Первоход, – тихо проговорил он. – Ты меня узнаешь?
Глеб вгляделся в лицо незнакомца, и брови его изумленно приподнялись, когда он узнал в собеседнике мытаря, которого спас от бродяг-лиходеев на берегу Эльсинского озера.
– Какого лешего ты здесь делаешь, мытарь? – грубо спросил Глеб.
Собеседник улыбнулся.
– Я не мытарь, Глеб. Я княжий сыскной пес. Охотник за головами. Ловлю беглых охоронцев и тех, за чью голову обещана щедрая награда. Я же предупреждал, чтобы ты не возвращался в Хлынь.
Глеб сплюнул сыщику под ноги и насмешливо осведомился:
– И сколько же я нынче стою?
– Десять серебряных дерхемов, – с любопытством разглядывая Глеба, ответил тот.
– Надо же. – Глеб усмехнулся. – Целое состояние.
Сыщик кивнул:
– Верно, Первоход. А после того, как ты убил двух княжьих охоронцев, награда возрастет вдвое. Ты станешь моим последним делом, парень. Получив награду, я куплю себе дом на берегу Эльсинского озера. Такой же, как твой. И так же, как ты, буду выращивать в огороде капусту и стоклу.
– Свеклу, – поправил Глеб. И добавил с холодной усмешкой: – Выращивать хорошие овощи – это очень сложная наука, сыщик. Боюсь, что ты не справишься.
– Ничего, я попробую. – Сыщик дал знак верзиле, и тот скрутил Глебу руки за спиной. – Мне жаль, что нам пришлось встретиться так, – сказал сыщик. – А теперь извини. Савлон, выруби его!
Верзила размахнулся и хлестко ударил Глеба кулаком в челюсть. Голова Глеба свесилась на грудь, он погрузился во мрак.
10
Трижды Глеб приходил в себя, но его тут же вырубали снова. Когда он в очередной раз открыл глаза, лицо его ныло от побоев, а сам он был привязан к дыбе.
Низкие своды. Кирпичные столбы. Вокруг – полумрак, сырость и холод. Глеб тряхнул головой, окончательно приходя в себя.
– Ну, как? – услышал он странный высокий голос, который произносил русские слова правильно, но с сильным акцентом. – Очухался наконец?
Сначала фигура расплывалась, лишь несколько раз сморгнув, Глеб сумел сфокусировать взгляд на кате-мучителе. Сфокусировал и снова заморгал – на этот раз от изумления. Перед ним, в странном костюме из мягкой блестящей кожи, туго обтягивающем тело, стояла баба.
Она была высокая, как мужик, и такая же широкоплечая. Длинные темные волосы бабы были жестко зализаны назад и стянуты на затылке в клубок. В правой руке баба держала хлыст, которым непрерывно постукивала себя по высокому голенищу сапога, плотно обтягивающему ее икру и голень.
Лицо у нее было странное: широкое, но в то же время костлявое, и при этом очень бледное. Однако при всем желании его нельзя было назвать непривлекательным. Иной любитель мог бы даже назвать ее красавицей.
– Я про тебя слышал, – хрипло проговорил Глеб, поморщился и сплюнул кровь. – Ты Ядвига... Пришла из гофских земель... Люди говорят, что ты лучший кат в княжестве.
Ядвига усмехнулась:
– Приятно знать, что люди ценят мою работу, Первоход.
Глеб поднял голову и еще раз огляделся.
– Где это мы? – спросил он.
– У меня в гостях, в пыточной комнате подземелья.
Ядвига подошла к Глебу вплотную, несколько секунд разглядывала его лицо пристальным и словно бы оценивающим взглядом, затем высунула язык и легонько лизнула им Глеба в краешек губ.
– Сладкий, – сказала она с улыбкой. – Ты мне нравишься, Первоход. А я тебе?
Глеб усмехнулся разбитыми губами и ответил:
– С точки зрения некрофила, ты просто идеал.
Ядвига засмеялась, запрокинув голову, затем вдруг размахнулась и ударила Глеба хлыстом по щеке. Глеб вздрогнул и стиснул зубы, чтобы не застонать от боли.
Ядвига, все еще посмеиваясь, поднесла хлыст к подбородку Глеба и слегка приподняла ему хлыстом голову.
– Я вижу в твоих глазах ненависть, Первоход, – сказала она. – Но я не вижу страха. Неужели ты меня не боишься?
– Я не боюсь нечисти, – тихо проговорил Глеб, глядя ей в глаза. – Это нечисть боится меня.
Ядвига улыбнулась.
– А ты забавный. Что ж, приступим к делу.
Она повернулась к столу, на котором лежали орудия пыток – иглы, железные пруты, щипцы, клешни, и задумчиво проговорила:
– Что же мы выберем?.. Иглу?
Ядвига взяла длинную толстую иглу и повертела ее в пальцах. Затем качнула головой и положила ее на место.
– Нет. Таких парней, как ты, иглами не запугаешь. Я, конечно, могу воткнуть ее тебе в глаз, но сделаю это позже. Мне хочется, чтобы ты видел, как я буду кромсать твое тело.
Длинный палец Ядвиги скользнул по щипцам.
– Щипцы хороши, но их я тоже оставлю на потом, – проговорила она, хмуря брови. – Мне хочется пытать мужчину, а не кастрата. Что же мне выбрать?
– Ты, должно быть, не знаешь... – с трудом ворочая языком, проговорил Глеб, – но полгода назад я спас княжество от нашествия нелюдей.
– Да, – кивнула Ядвига, – я что-то такое слышала. Но также я слышала, что ты утопил в болоте двенадцать громовых посохов.
Рука Ядвиги коснулась странного зубчатого ножа, но затем скользнула дальше.
– Людская любовь переменчива, – сказала она, беря в руки железный прут и поворачиваясь к Глебу. – Сегодня тебя носят на руках и называют спасителем. А завтра распинают на кресте. Скажи мне добром, ходок: ты где утопил посохи?
Глеб качнул головой и ответил:
– Не помню.
Ядвига прищурила темные глаза и уточнила:
– Ты уверен?
– Да.
– Что ж, я помогу тебе вспомнить.
Она переложила прут в левую руку, протянула правую к рукояти лебедки, сжала ее бледными пальцами и небрежно крутанула. Руки Глеба вздернулись кверху, суставы и кости затрещали.
– Ну, как? – осведомилась, прищурив глаза, Ядвига. – Ты вспомнил, где утопил громовые посохи?
Глеб облизнул губы и хрипло проговорил:
– А не пошла бы ты... в голубую даль.
Ядвига грустно вздохнула.
– А ты крепкий орешек, да? Что ж, придется заняться тобой всерьез.
Она положила прут на стол и надела грубые кузнечные рукавицы. Затем снова взяла прут, повернулась к пылающей печи и сунула конец прута в огонь...
11
Ушат холодной воды, вылитый Глебу на голову, помог ему прийти в себя.
Глеб хрипло вдохнул воздух и закашлялся от боли, пронзившей его истерзанную грудь. Рубаха у него на груди была порвана, рваные лоскуты пропитались кровью.
Боль чуть было снова не лишила Глеба сознания, но, стиснув зубы, он сдержался. Ядвига стояла у дыбы с железным прутом в руке – потная, возбужденная. Губы ее были приоткрыты, бледные щеки порозовели.
– Наконец-то ты очнулся, – проговорила она, нервно блеснув глазами.
Глеб попытался усмехнуться, но сил на это не хватило. Тогда он разомкнул опухшие губы и хрипло пробормотал:
– Я вижу, пытки тебя заводят?
Ядвига прищурила большие, холодные, темные глаза.
– Видишь ли, – начала она спокойным голосом, – когда мне было пятнадцать лет, один мужчина очень жестоко обошелся со мной. Тогда я попросила братьев поймать его и мучить у меня на глазах. Братья привязали парня к дереву и стали...
– Давай без подробностей, – тихо попросил Глеб.
Ядвига кивнула:
– Хорошо. Так вот, они пытали беднягу у меня на глазах, а я никак не могла почувствовать удовлетворения. Сперва я не могла понять, в чем тут дело, но потом поняла. Я поняла, что хотела не мести. Я хотела почувствовать то, что чувствовал он, когда истязал меня. И как только я это поняла, все изменилось. В тот момент я стала той, кто я есть.
Ядвига приблизила свое лицо к лицу Глеба.
– Ты все еще не боишься меня? – спросила она.
– Ты нечисть, – хрипло выдохнул Глеб. – А я не боюсь нечисти.
Ядвига высунула язык и лизнула Глеба в потную, окровавленную щеку.
– Вкус крови и пота, – тихо произнесла она. – Самый лучший вкус на свете. Но продолжим.
Она положила прут на стол и взяла щипцы. Но тут тяжелая дубовая дверь скрипнула у нее за спиной, и зычный мужской голос окликнул:
– Ядвига!
Она повернулась к двери:
– Чего нужно?
– Ступай к старшему дознавателю! Зовет!
Дверь снова закрылась. Ядвига дернула бледной щекой и с досадой проговорила:
– Дьявол! – Затем перевела взгляд на Глеба и отчеканила: – Я скоро вернусь. Никуда не уходи.
Когда мучительница вышла из комнаты, голова Глеба опустилась на истерзанную грудь, и он вновь погрузился в беспамятство.
Очнулся он от того, что кто-то грубо стащил его с дыбы и поволок по холодному земляному полу.
– Что?.. – Глеб открыл глаза, обвел бородатые лица катов диким взглядом и хрипло проговорил: – Куда вы меня тащите?
– В клетку, – ответил один из них. – У Ядвиги нашлись дела поважнее. Тобой она займется завтра утром.
Глеб с силой усмехнулся и хрипло проговорил:
– Вот так всегда... Сперва обещают, а потом бросают. Женщины. – Он облизнул губы, взглянул на одного из катов и насмешливо спросил: – Ты чего такой напряженный, парень? Эта дрянь вставила тебе в задницу железный прут?
– Ощера, вдарь ему, чтобы не вякал, – попросил кат своего напарника.
Тот кивнул, размахнулся и ударил Глеба кулаком по голове.
12
В полумраке, лишь чуть-чуть подсвеченном пламенем факела, он не сразу разглядел, кто перед ним сидит. Очевидно, это была женщина, и одета она была во все черное. Глеб напряг зрение и вздрогнул.
Сухая кожа, плотно сжатые губы, изрезанный морщинками лоб. За последние три дня это была третья женщина, которая заставила сердце Глеба вздрогнуть в груди и учащенно забиться.
– Княгиня! – выдохнул он.
Женщина разомкнула сухие губы и тихо сказала:
– Ты сильно изменился с тех пор, как я видела тебя в последний раз. Зачем ты вернулся в княжество?
– Я должен был это сделать. – Глеб вдруг заволновался. – Пресветлая княгиня, передай князю Егре, что в городе творятся странные вещи! Чует мое сердце – быть большой беде!
Княгиня сдвинула брови и ответила тем же тихим, невыразительным голосом:
– Егра уже больше года не приходит в себя.
– Как? Кто же тогда отдал приказ о моем... – Глеб осекся и пристально вгляделся в лицо Натальи. – Вот оно что, – выдохнул он.
– Не вини меня, Первоход. Я вынуждена поступать столь жестоко. Бояре не знают, что Егра не в себе. Я подпускаю к нему только верных и проверенных лекарей.
– Значит, все его приказы...
Она кивнула:
– Да. Их отдаю я.
В глазах Глеба затеплилась надежда.
– Тогда, быть может, ты прикажешь освободить меня? – боясь спугнуть удачу, спросил он. – Что-то темное прорвалось в город из Гиблого места. И я могу... я должен остановить это.
Губы Натальи дрогнули. Она качнула головой и тихо сказала:
– Нет, Глеб. Я не могу. Егра никогда бы не поступил так.
– Ты боишься, что бояре заподозрят неладное?
– Да.
Несколько секунд Глеб молчал, вглядываясь в строгое, постаревшее от забот лицо княгини, потом сокрушенно проговорил:
– Егра ведь не болен. Он мертв.
Княгиня Наталья отвела взгляд и побледнела. Глеб перевел дух.
– Еще пара дней в твоем обществе и в обществе твоей любимицы Ядвиги, и я буду считать, что в мире не осталось нормальных женщин, – с горькой усмешкой сказал он.
Княгиня снова взглянула на него, и взгляд ее был полон безнадежной тоски.
– Глеб... Я ничего не могу поделать. Все происходит само собой.
– Но приказы отдаешь ты!
– Да, но... – Княгиня Наталья сбилась. – Я не знаю, как тебе объяснить. Егры нет, но его дух всегда рядом со мной. Я не властна над своими мыслями и словами. Он говорит моими устами, понимаешь?
– Отличное самооправдание. Возможно, Гитлер тоже считал, что его устами говорит покойная мамочка.
– Гитлер? Кто это?
Глеб дернул щекой:
– Неважно. Да и какая, к черту, разница. Теперь ты замучаешь меня в этом подземелье, да? И все это ради того, чтобы не оскорбить память покойного мужа и не дать боярам повода для подозрений. Ты всегда была сумасшедшей. Даже когда была княжной.
Наталья сжала в бледных пальцах платок.
– Не говори так, Глеб, – попросила она.
– Знаешь... – Он дернул щекой. – Иди ты к черту вместе со своим мертвым мужем. И Ядвигу с собой прихвати. Вы неплохо будете смотреться втроем.
Княгиня подняла к лицу платок и промокнула и без того сухие губы.
– Глеб, – тихо заговорила она, – если ты скажешь, где утопил громовые посохи, князь Егра помилует тебя. Я обещаю.
Глеб усмехнулся:
– Ты сама-то себя слышишь? – Он качнул головой и с досадой проговорил: – Везет же мне на сумасшедших баб.
Наталья подождала, не скажет ли он еще чего-нибудь, но, поскольку Глеб молчал, заговорила снова:
– Когда-то ты любил меня, Первоход. Почему же теперь ты так меня ненавидишь?
– Я тебя обожаю, – сказал Глеб. – А если ты поможешь мне отсюда выбраться, я оседлаю Росинанта, нарисую на щите твое лицо и отправлюсь крушить мельницы в твою честь.
– Насмешник, – тихо проговорила княгиня. – Все такой же насмешник. Что ж... – Она поднялась со скамьи. – Ты сам волен выбирать свою судьбу. Скажешь, где утопил ольстры, и будешь прощен. Не скажешь – Ядвига сотворит с тобой такое, о чем и подумать страшно.
Глеб усмехнулся:
– Да уж, я наслышан о ее подвигах.
– Слухи не врут, Глеб. Так ты не скажешь?
Он покачал головой:
– Нет.
Еще несколько мгновений княгиня стояла рядом с решеткой, будто надеялась, что Глеб внезапно передумает, затем повернулась и молча зашагала к двери.
– Наталья! – окликнул ее Глеб, схватившись руками за прутья решетки.
Она остановилась. Обернулась и выжидающе взглянула на Глеба.
– Прикажи меня отпустить! – в отчаянии проговорил он. – Я не обманывал тебя, когда говорил, что горожане в опасности! Нечто страшное бродит по городу и убивает людей! Времени мало! Если я не остановлю это...
Глеб осекся, наткнувшись на холодный взгляд княгини.
– Не унижай себя лукавством, Первоход, – сухо отчеканила она.
Плечи Глеба поникли.
– Значит, не отпустишь? – хрипло спросил он.
Она покачала головой:
– Нет. В отличие от тебя, ходок, я не вольна в своих желаниях. В моих руках бразды правления княжеством. А вокруг меня слишком много тех, кто хочет эти бразды отнять.
– Понятно, – сокрушенно проговорил Глеб. – Борьба за власть. Все как всегда. Ладно, ступай в свой крысятник. Но если соседний князь вновь захочет перерезать тебе глотку, не зови меня на помощь.
– Мне жаль, – сказала княгиня, повернулась и растворилась в сумраке каменного коридора.
Глеб закрыл глаза. А когда снова открыл их – рядом с клеткой, на деревянной лавке, сидел, прикрыв в дреме глаза, охоронец. Дюжий парень с копной русых волос, торчащих из-под шелома, и конопатой рожей.