Блэкторн помнил, как молился, чтобы с неба ударила молния.
– Так никаких размолвок? – повторил он вопрос, когда они подходили к последней площадке.
Марико покачала головой.
* * *Торанага начал беседу:
– Корабль вполне готов, Андзин-сан? Это точно?
– Точно, господин. Корабль в прекрасном состоянии.
– Сколько еще надо людей… – Торанага взглянул на Марико: – Пожалуйста, спросите его, сколько еще человек требуется для управления кораблем. Я хочу быть совершенно уверен, что он понял суть вопроса.
– Андзин-сан говорит, для того чтобы выйти в плавание, на борту необходимо иметь тридцать матросов и двадцать канониров. Сначала его команда состояла из ста семи человек, включая повара и купцов. Чтобы плавать и воевать в наших морях, достаточно двухсот самураев.
– И он считает, что сможет найти тех, кто ему требуется, в Нагасаки?
– Да, господин.
Торанага произнес будто про себя:
– Нет у меня никакого доверия к наемникам…
– Прошу меня простить, господин, вы хотите, чтобы я перевела эти ваши слова?
– Что? О нет, не обращайте внимания.
Торанага встал, все еще делая вид, будто чем-то недоволен, и посмотрел в окно на ливень: стена воды заслоняла город. «Пусть дождь идет еще несколько месяцев, – подумал он. – О боги, все, какие ни на есть, сделайте так, чтобы дожди шли до Нового года! Когда Бунтаро сможет встретиться с моим братом?»
– Скажите Андзин-сан, что завтра он увидит своих вассалов. Ужасная погода. Этот дождь будет идти весь день. Нигде ни клочка сухой земли.
– Да, господин, – донесся до него голос Марико.
Он иронически улыбнулся. Никогда еще за всю его жизнь ему не мешала погода. «Она, конечно, уверена, как и прочие усомнившиеся во мне, что я сдал, меняюсь к худшему», – размышлял он, зная, что не может отклониться от выбранного курса.
– Завтра или через день – какая разница? Скажите ему, что я пошлю за ним, когда буду готов. До этого времени он должен оставаться в замке.
Он слышал, как Марико перевела его слова Андзин-сан.
– Да, господин Торанага, я понял, – Блэкторн отвечал сам, без помощи Марико, – но вы не рассердитесь, если я задам вопрос: можно ли быстро выехать в Нагасаки? Думаю, что это важно, прошу меня извинить.
– Я решу это позднее. – Голос Торанаги прозвучал резко – он не дал себе труда быть обходительным и сделал знак, что аудиенция окончена. – До свидания, Андзин-сан, я скоро решу, что делать с вами. – Он видел, что капитан хочет настоять на своей просьбе, но постарался от него отделаться. «Боже мой, – удивился он, – наконец-то чужеземец научился вежливости!» – Скажите Андзин-сан, что ему нет нужды ждать вас, Марико-сан. До свидания, Андзин-сан.
Марико выполнила его просьбу. Торанага, отвернувшись, смотрел на Эдо сквозь ливень, что обрушился на город, прислушивался к шуму воды. Дверь за Андзин-сан закрылась.
– Так что за ссора? – Торанага обратился к Марико, не глядя на нее.
– Простите, господин?
Его настороженный слух тут же уловил слабую дрожь в ее голосе.
– Между Бунтаро и вами, разумеется. Или вы участвовали в другой ссоре, которая касается меня? – добавил он с горьким сарказмом – этот оттенок в голосе казался ему необходимым, чтобы ускорить дело. – С Андзин-сан, может быть, или с моими врагами-христианами, или с Цукку-сан?
– Нет, господин. Пожалуйста, извините меня. Это началось как всегда, как начинаются обычно ссоры между мужем и женой. По существу из-за ничего. Потом внезапно, как это обычно бывает, вспомнились старые обиды… Не знаю, что на нас обоих нашло…
– Нашло?
– Да. Пожалуйста, простите меня. Я немилосердно испытывала терпение мужа. Это полностью моя вина. Сожалею, господин, но в таких случаях люди говорят дикие вещи.
– Ну, давайте выкладывайте, что за «дикие вещи»?
Марико побледнела. Ее загнали, как лань. Конечно, она догадывалась: шпионы уже сообщили ему, о чем именно кричали в тишине их дома…
Она пересказала ему все, что тогда говорилось, стараясь излагать как можно полнее, потом добавила:
– Я считаю, что мой муж пребывал в состоянии дикого гнева, который вызвала я. Он предан вам, – я знаю, что предан. Если и нужно кого-то наказать, то, конечно, меня, господин. Я толкнула его на это безумие.
Торанага, прямой как струна, снова сел на подушку, лицо его окаменело.
– Что сказала госпожа Гэндзико?
– Я не разговаривала с ней, господин.
– Но собираетесь с ней поговорить или собирались?
– Нет, господин. С вашего разрешения, я намеревалась сразу же уехать в Осаку.
– Вы поедете, когда я скажу, не раньше. Измена – самое отвратительное из всех преступлений!
Она поклонилась, стыдясь его язвительных слов.
– Да, господин. Пожалуйста, простите меня, это моя ошибка.
Он позвонил в маленький ручной колокольчик – дверь распахнулась, появился Нага.
– Слушаю, господин.
– Позови сейчас же господина Судару с госпожой Гэндзико.
– Да, господин. – Нага повернулся, чтобы уйти.
– Подожди! Потом собери мой совет, Ябу и всех… и всех старших военачальников. Они должны быть здесь в полночь. Сними все посты на этом этаже. Возвращайся с Сударой.
– Да, господин. – Побледневший Нага закрыл за собой дверь.
Торанага услышал шум на лестнице, подошел к двери и открыл ее – на площадке никого не было. Он захлопнул дверь, взял другой колокольчик и позвонил. Открылась внутренняя дверь в дальнем конце комнаты – едва заметная, так ловко замаскировали ее мастера в деревянной панели стены. На пороге стояла полная женщина средних лет в накидке с капюшоном – одежде буддийской монахини.
– Слушаю вас, великий господин.
– Будь добра, зеленого чаю, Тяно-сан, – попросил Торанага.
Дверь закрылась, Торанага снова посмотрел на Марико:
– Так вы думаете, он предан мне?
– Я это знаю, господин. Пожалуйста, простите меня, это была моя вина, не его. – Она отчаянно пыталась убедить Торанагу. – Я его подстрекала.
– Да, вы. И это было ужасно! Непростительно! – Торанага вынул платок и вытер бровь. – Но кстати.
– Простите, господин?
– Если бы вы его не разозлили, я, может быть, никогда не узнал бы об измене. Скажи он все это без всякого повода, это было бы одно, а так… вы открыли мне еще одну любопытную возможность.
– Господин?
Торанага не ответил. Он думал: «Хотел бы я, чтобы здесь был Хиромацу – хоть один человек, которому я полностью доверял».
– А как насчет вашей преданности?
– Пожалуйста, господин, вы знаете, что я вам предана.
Торанага не ответил. Взгляд его был безжалостен.
Открылась внутренняя дверь, и Тяно, монахиня, уверенно, не постучав, вошла в комнату с подносом в руках.
– Вот, великий господин, я приготовила. – Она по-крестьянски встала на колени. Руки у нее были большие, грубые, привычные к тяжелой работе, но в ней чувствовались самоуверенность и самодовольство. – Пусть Будда ниспошлет вам мир! – Она повернулась к Марико, поклонилась ей, как кланяются крестьянки, и снова удобно устроилась на полу. – Не окажете ли вы мне любезность, госпожа, не нальете ли чаю? Вы ведь прекрасно с этим справитесь, ни капли не прольете, верно? – Глаза ее светились, она явно была довольна.
– С удовольствием, Оку-сан, – согласилась Марико, скрыв свое удивление и назвав монахиню ее религиозным именем. Она никогда не видела раньше мать Наги, хотя знала большинство других женщин, связанных с Торанагой законными узами, – ей доводилось встречать их на различных торжествах. Но дружеские отношения она поддерживала только с Кирицубо и госпожой Садзуко.
– Тяно-сан, это госпожа Тода Марико-но Бунтаро, – представил Торанага.
– А, со дэс, простите, я подумала, что вы одна из почтенных дам моего великого господина. Прошу простить меня, госпожа Тода, можно мне передать вам благословение Будды?
– Благодарю вас. – Марико предложила чашку Торанаге, он взял ее и выпил.
– Налейте Тяно-сан и себе, – предложил он.
– Простите, великий господин, с вашего разрешения, мне не надо. От такого количества чая у меня уже плавают зубы, и уборная далековато для моих старых костей.
– Ходьба пойдет тебе на пользу, – поддел Торанага, радуясь, что послал за ней, когда вернулся в Эдо.
– Да, великий господин, вы правы – как всегда. – Тяно удостоила своим вниманием Марико: – Так вы дочь господина Акэти Дзинсая?
Чашка Марико застыла в воздухе.
– Да. Прошу извинить меня…
– О, вам нечего извиняться, дитя. – Тяно добродушно рассмеялась, ее живот заходил ходуном. – Я не узнала вас, пока не услышала вашего имени, прошу извинить меня, но в последний раз я видела вас на свадьбе.
– Да?
– О да, я видела вас во время свадебной церемонии, а вы меня – нет. Я подсматривала за вами через сёдзи. Да, за вами и за всеми знатными людьми, господином Накамурой, будущим тайко, и всеми высокородными господами. О, я была так застенчива, что не решалась присоединиться к такому блестящему обществу. Но для меня это было очень хорошее время. Лучшее в моей жизни. Шел второй год, как великий господин оказал мне свою милость, я понесла от него, хотя все еще оставалась крестьянкой, какой была всегда. – Глаза ее затуманились, и она добавила: – Вы очень мало изменились с тех пор – все еще одна из отмеченных Буддой.
– Да?
– О да, я видела вас во время свадебной церемонии, а вы меня – нет. Я подсматривала за вами через сёдзи. Да, за вами и за всеми знатными людьми, господином Накамурой, будущим тайко, и всеми высокородными господами. О, я была так застенчива, что не решалась присоединиться к такому блестящему обществу. Но для меня это было очень хорошее время. Лучшее в моей жизни. Шел второй год, как великий господин оказал мне свою милость, я понесла от него, хотя все еще оставалась крестьянкой, какой была всегда. – Глаза ее затуманились, и она добавила: – Вы очень мало изменились с тех пор – все еще одна из отмеченных Буддой.
– Ах, как бы я хотела, чтобы это было так.
– Это правда. Вы знали, что избраны Буддой?
– Нет, Оку-сан, как бы мне ни хотелось этого.
Торанага вставил:
– Она христианка.
– Ах, христианка… Какое это имеет значение для женщины, христианка она или буддистка, великий господин? Иногда никакого, хотя женщинам нужна помощь богов. – Тяно радостно хихикнула. – Мы, женщины, нуждаемся в божьем подспорье, великий господин, чтобы иметь дело с мужчинами.
– А мы, мужчины, нуждаемся в божественном терпении, чтобы иметь дело с женщинами.
Тяно засмеялась, и это неожиданно словно согрело комнату и на мгновение ослабило дурные предчувствия Марико.
– Да, великий господин, – продолжала Тяно, – а все из-за «небесного павильона», который из рая легко превращается в преисподнюю.
Торанага буркнул:
– А что вы на это скажете, Марико-сан?
– Госпожа Тяно мудра со времен своей молодости, – нашлась Марико.
– Ах, госпожа, вы говорите приятные вещи старой, глупой женщине. Я так хорошо помню вас. Ваше кимоно было голубого цвета, с изумительным рисунком, серебряными журавлями – красивее я никогда не видела. – Она опять посмотрела на Торанагу: – Ну, великий господин, я просто хотела посидеть с вами минутку. Прошу извинить меня.
– Еще есть время. Оставайся.
– Спасибо, великий господин. – Тяно тяжело встала на ноги. – Мне следовало бы повиноваться, но природа требует своего. Я не люблю огорчать вас. Время идти. Все приготовлено, пища и саке будут поданы, как только вы пожелаете, великий господин.
– Благодарю.
Дверь бесшумно закрылась. Марико подождала, пока у Торанаги опустела чашка, и наполнила ее.
– О чем вы думаете?
– Я ждала, господин.
– Чего, Марико-сан?
– Господин, я хатамото. Никогда раньше я не просила у вас милости. Я хочу просить у вас милости как хата…
– А я не хочу, чтобы вы просили милости как хатамото, – возразил Торанага.
– Тогда просьба на всю жизнь.
– Я не муж, чтобы выполнять ее.
– Иногда вассал может просить сюзерена…
– Да, иногда, но не сейчас! Сейчас придержите язык и не заикайтесь о просьбе на всю жизнь, благодеянии, требовании или чем-нибудь таком.
Просьбой на всю жизнь называли милость, которую, согласно древнему обычаю, жена могла испрашивать – не теряя лица – у мужа, сын у отца, а иногда и муж у жены с условием: если просьба удовлетворялась, это обязывало никогда в этой жизни не просить о другой милости. По обычаю же вопросов при такой просьбе не задавали и никогда потом о ней не упоминали.
Раздался осторожный стук в дверь.
– Откройте, – приказал Торанага.
Марико повиновалась. Вошли Судара с женой, госпожой Гэндзико, и Нага.
– Нага-сан, займи пост этажом ниже и не пускай никого без моего приказа.
Нага вышел.
– Марико-сан, закройте дверь и садитесь сюда. – Торанага указал место недалеко от себя, спереди, лицом к остальным.
– Я приказал вам обоим прийти сюда для обсуждения срочных семейных дел.
Глаза Судары невольно обратились на Марико, потом снова на отца. Госпожа Гэндзико не шелохнулась.
Торанага резко сказал:
– Она здесь, сын мой, по двум причинам: во-первых, мне угодно, чтобы она была здесь, и, во-вторых, мне угодно, чтобы она была здесь!
– Да, отец. – Судара устыдился грубости отца. – Могу я спросить, чем оскорбил вас?
– А есть какие-то причины, по которым я должен оскорбиться?
– Нет, господин, – если только мое стремление обезопасить вас и мое нежелание позволить вам покинуть эту землю вызвали вашу обиду.
– А что ты скажешь о заговоре? Я слышал, ты осмелился предположить, что можешь занять мое место как главы клана!
Лицо Судары побелело, как и бесстрастная физиономия госпожи Гэндзико.
– Я никогда не покушался на подобное – ни в мыслях, ни на словах, ни на деле. И никто из членов моей семьи, и никто другой в моем присутствии.
– Это правда, господин, – подтвердила госпожа Гэндзико.
Судара, второй из пятерых оставшихся в живых сыновей Торанаги – гордого вида худощавый мужчина двадцати четырех лет, с узкими холодными глазами и тонким, неулыбчивым ртом, прекрасный воин, – обожал своих детей и, преданный жене, не имел наложниц.
Гэндзико, маленького роста женщина, на три года старше мужа, сильно располневшая после того, как родила ему четверых детей, сохранила величественную осанку и гордость, свойственную и ее сестре Осибе, беззаветную преданность семье и ту же скрытую свирепость, которой был известен ее дед – Города.
– Каждый, кто обвиняет моего мужа, – лжец, – заявила она.
– Марико-сан, – потребовал Торанага, – расскажите госпоже Города, что ваш муж приказал вам ей передать!
– Мой господин, Бунтаро, просил меня, приказал мне убедить вас вот в чем: пришло время господину Сударе взять власть; другие советники разделяют мнение моего мужа; если господин Торанага не желает отдать власть, следует взять ее силой.
– Никогда никто из нас и в мыслях этого не держал, отец, – возразил Судара. – Мы преданы вам, и я никогда…
– Если я передам тебе власть, что ты сделаешь? – забросил крючок Торанага.
Гэндзико ответила сразу:
– Как может господин Судара знать, если никогда не думал о таком кощунстве? Извините, господин, но он не может ответить, ибо ему никогда такого и в голову не приходило. Как он мог помыслить об этом? А что касается Бунтаро-сан, очевидно, им овладел ками.
– Бунтаро заявил, что другие разделяют его мнение.
– Кто же это? – ядовито спросил Судара. – Скажите мне – и они тут же погибнут. Кто? Знай я таких, господин, уже сообщил бы вам.
– А ты бы не убил их сразу?
– Ваше первое правило – терпение, и второе – тоже терпение. Я всегда следовал вашим правилам. Я подождал бы и сообщил вам. Если я обидел вас, прикажите мне совершить сэппуку. Я не заслужил вашего гнева, господин, обрушившегося на меня, и мне трудно снести его – я не участвую ни в каком заговоре.
Госпожа Гэндзико горячо поддержала мужа:
– Да, господин, пожалуйста, простите меня, но я полностью согласна с моим мужем. Он ни в чем не виноват, и все наши люди – тоже. Мы честны: что бы ни случилось, что бы вы ни приказали – мы сделаем.
– Так! Вы преданные вассалы, да? Послушные? Выполните любой мой приказ?
– Да, господин.
– Хорошо. Тогда ступай и убей своих детей. Сейчас!
Судара отвел глаза от отца, посмотрел на жену, та слегка повела головой и кивнула, соглашаясь.
Судара поклонился Торанаге, сжал рукоятку меча и встал. Уходя, он тихонько прикрыл за собой дверь. Стояла мертвая тишина. Гэндзико взглянула на Марико и снова опустила глаза. Колокола пробили половину часа лошади. Воздух в комнатах, казалось, сгустился. Дождь на короткое время перестал, потом зарядил с новой силой. Сразу после того, как колокола пробили следующий час, раздался стук в дверь.
– Да?
Это был Нага.
– Прошу простить меня, господин, мой брат… Господин Судара хочет войти еще раз.
– Впусти его и возвращайся на свой пост.
Судара вошел, встал на колени и поклонился. Он весь промок, волосы его слиплись, плечи слегка дрожали.
– Мои… мои дети… Вы уже забрали их, господин.
Гэндзико вздрогнула и чуть не упала вперед, но поборола свою слабость и прошептала мужу побелевшими губами:
– Вы… вы не убили их?
Судара покачал головой.
Торанага свирепо произнес:
– Ваши дети в моих покоях ниже этажом. Я приказал Тяно-сан забрать их, когда вызвал вас сюда. Мне нужно было проверить вас обоих. Жестокие времена требуют жестоких мер. – Он позвонил в колокольчик.
– Вы… вы отменяете ваш… приказ, господин? – Гэндзико отчаянно пыталась сохранить холодное достоинство.
– Да. Мой приказ отменяется. На сей раз. Это было необходимо, чтобы понять вас. И моего наследника.
– Благодарю вас, благодарю вас, господин! – Судара униженно склонил голову.
Открылась внутренняя дверь.
– Тяно-сан, приведи сюда на минутку моих внуков, – распорядился Торанага.
Вошли три скромно одетые няньки и кормилица с детьми: девочками, четырех, трех и двух лет, в красных кимоно, с красными лентами в волосах, и мальчиком, – ему было всего несколько недель, он спал на руках у кормилицы. Няньки встали на колени и поклонились Торанаге, их подопечные с серьезным видом скопировали эти действия и коснулись лбом татами – кроме самой маленькой девочки, которой потребовалась помощь заботливой, хотя и твердой руки.