Выйдя из церкви, Гай еще раз удивился грозному выражению маминого лица. Что такое стряслось? Все утро она вела себя странно – ничего не говорит, только мечет свирепые взгляды. Очередной фермер обманул? Дома она отшвырнула молитвенник, перчатки и указала близнецам на холодную гостиную.
– Туда… Оба, – приказала она, приглушив голос, чтобы ее не услышала служанка, которая как раз крутилась неподалеку в холле, развешивая их пальто и шляпы.
– Так. А теперь потрудитесь сообщить мне, кто из вас оказался настолько глуп, что оказывал знаки внимания девице Бартли.
Близнецы молча стояли рядом насупившись. Хестер не двигалась с места, ждала ответа.
– Мама, не смотри на меня так! – взмолился Энгус. – Я сто лет и близко не подходил к деревне! – Он обернулся к брату: – А Гай и вовсе… Только и сидит со стихами, книжку не выпускает из рук, по уши погрузился. Правда, Гай?
Спасибо тебе, Энгус, что выгораживаешь меня, но я отнюдь не стыжусь дружбы с Сельмой…
– Не вини Энгуса, мама. Это мы с Сельмой гуляли, катались верхом на Джемайме. Ты знаешь, она ужасно умная, готовится стать учительницей. Она понравится тебе!
– Я совершенно не собираюсь знакомиться с ней. В твоем-то возрасте – разгуливать с дочерью кузнеца, к тому же сомнительных религиозных взглядов! Да где же твой здравый смысл?! Тебе надо учиться, а не вокруг девушки виться, пробуждая в ней ложные ожидания. Ты слишком юн для подобных занятий, и к тому же идет война! Энгус, почему ты мне ничего не сказал? – набросилась на него Хестер.
Энгус пожал плечами и усмехнулся:
– Для меня это точно такая же новость…
– Гай, что ж ты молчишь? Нечего сказать? Да перестаньте вы переглядываться как два дурачка!
– Прости, мам, но мы не дети. Мы выросли и можем… записаться в армию…
– Да-да, возможно, в свое время, – оборвала их Хестер, отмахнувшись от не понятой ею всей серьезности сказанного.
– Другого времени не будет, мам. Есть только настоящее, – выпалил Энгус и вытянулся по стойке «смирно». – Мы теперь солдаты, записаны в действующую армию.
– Вы!.. – мать захлебнулась словами. – За моей спиной! Да я запрещаю вам!
– Ты не можешь запретить, мама. Все уже сделано. Через неделю-другую мы отбываем… Пока на учения.
Гаю стало до боли жаль мать – от ее запала и следа не осталось, она вмиг как-то сжалась и постарела. Она сидела очень прямо, совершенно бледная, онемев от их новости. Впервые он видел ее такой беспомощной.
– Отец… он знает о вашем… безумном поступке?
– Мы напишем ему. Но ничего другого он и не ждет от нас.
– Энгус, но ты не можешь идти… тебе нездоровится. Да ты просто не пройдешь медкомиссию!
– Не сгущай краски. Я поправился. А игра будет чертовски интересной. О, нет, ну не плачь, мам! С нами все будет хорошо, может быть, нас даже определят в один полк!
– Вижу, вы все спланировали тайком от меня. Мисс Бартли тоже знает о твоих планах? Осмелюсь предположить, что она-то и подтолкнула тебя – блеснуть доблестью, так сказать. – Хестер теперь говорила, почти не разжимая губ, крепко скрестив на груди руки.
– Ты несправедлива. Ее брат тоже идет на фронт. Все идут! Вы оба с отцом постарались, полдеревни отправились добровольцами.
– Но только не мои сыновья! Еще не время, не оба сразу! Почему вы не можете подождать? Ну зачем же так торопиться? – взмолилась она.
– Чем скорее уйдем, тем скорее начнутся учения, и тем скорее мы попадем на фронт. Хотелось бы успеть, пока война не закончилась. Ну как можно пропустить такое! – Глаза Энгуса жарко вспыхнули. – Гай будет все время при мне. Правда, братишка?
– Просто не могу поверить!.. Все сделали по секрету, как заговорщики, и я узнаю последней. Почему?!
– Ну, мы знали, как ты к этому отнесешься… Ты должна нас отпустить, как другие матери отпускают своих сыновей. И должна нас благословить, – сердечно попросил Гай, садясь рядом с нею и пытаясь вывести ее из этого слезливого состояния. Это так не похоже на маму…
– У меня нехорошее предчувствие. Все это слишком рано, преждевременно. Что я буду делать без вас?
– То же, что и всегда: будешь показывать всем, что ты самая храбрая, будешь заниматься своей благотворительностью, приходскими делами, поддерживать огонь в очаге, следить, чтобы мы не остались без чистых носков, носовых платков, домашнего мармелада, трубки табака и свежих газет. Не грусти! Лучше радуйся, что мы уже достаточно взрослые и можем послужить своей стране в трудный час.
– Ох, Гай, ты хоть понимаешь, что вы затеяли? – покачала она головой, не глядя на них.
– Не уверен, что понимаю все до конца, но уверен, что это наш долг и мы должны выполнить его именно теперь… Ну же, мамочка, не горюй, хватит разводить сырость. Вот и гонг на ужин. Ой, вот бы сегодня был жареный ягненок. Промокни слезы! У нас еще полно времени, учения-то – дело небыстрое. Возможно, они вообще рядом с домом будут – тут, в лагере Кэттерик. Не унывай, старушка! Это ведь не конец света!
Не конец света, но конец моего мира, рыдала Хестер, меряя шагами спальню поздним вечером. Мраморные часы нежно тикали, не поспевая за ударами ее сердца. Как же я буду жить, если с сыновьями что-нибудь случится? Как быстро несется жизнь – только вчера выползли из пеленок, пошли в школу – и вот уже уходят в армию, а Гай еще и с какой-то девицей спутался! Она, она за всем стоит, не иначе! Может быть, она и кажется примерной школьной паинькой, но в ее черных глазах так и вспыхивают дьявольские огоньки! Не позволю ей запустить когти в моего мальчика!
Хестер подошла к окну, отодвинула расшитые шторы. Ночное небо было усеяно звездами.
Что ж, в этом кошмаре есть один плюс, подумала она, вытирая глаза. Стоит Гаю уехать, как вся любовная лихорадка его испарится. А потом я познакомлю его с какими-нибудь достойными девушками нашего круга. Только девушки нашего класса, не какие-нибудь выскочки, те-то ничем не лучше прислуги. А пока что он, по крайней мере, будет слишком занят, чтобы потворствовать претензиям этой девицы. Энгус же… Тут Хестер чуть не блаженно улыбнулась. Уж она постарается, чтобы он не прошел дальше медицинской комиссии. Если выхода нет, то пусть уходит хотя бы один только Гай, но не оба сразу, боже милостивый, нет, молю тебя… Энгус останется с ней, чего бы ей это ни стоило.
Сначала лошади, потом мужчины, и постепенно деревня смолкла, течение дня почти не нарушалось звуками. Со вздохом я оглядываю толпу. Всем казалось, все это «отчасти блеф и не выльется во что-нибудь серьезное», как заявил старина Дики Беддоуз. Сколько лет я о нем не вспоминала. Вон он сидит под вязом, вельветовые колени подвязаны веревочкой, чтобы не разъезжались, посасывает пустую трубку и делится мудростью с теми, кто готов слушать. Но даже он замолчал, когда месяц шел за месяцем и в одном доме за другим закрывали ставни в знак скорби о сыне чьей-то матери, погибшем в местах, названия которых они не могли выговорить.
Затем начались обстрелы Хартлпула, Цеппелины сбрасывали бомбы на Скарборо и восточное побережье. Йоркшир подвергся нападениям. Это был ужас, которого мы не могли постичь. Крошечные малыши гибли под обломками домов; матерей, готовивших завтрак, взрывом уносило в вечность. Это оказался не блеф.
Как странно, я так отчетливо помню то время и так легко забываю, какой сегодня день недели или что я ела на ужин.
Возвращение сюда пробуждает память. Ничто не потерялось в ее уголках. Я могу бесконечно бродить по ее извилистым дорожкам, перебирая те далекие тревожные дни.
На месте старого вяза вырос платан, дорожных заграждений больше нет, почти не осталось и старой мостовой, часовня превратилась в просторный дом, но я все вижу таким, каким оно было тогда.
Школа по-прежнему работает, в ней все такая же чудесная игровая площадка. Там я укрывалась от всех печалей, от всего горького, что приносили война и домашние новости. Когда Ньют ушел на фронт, жизнь изменилась навсегда. Фрэнк очень болезненно воспринял его уход и никак не мог успокоиться. Ах, Фрэнкланд…
И вся королевская конница, и вся королевская рать не смогут тебя собрать.
Часть 2. Темные времена 1915–1917
Глава 5
Глава 5
– Сынок, что случилось? – спросила Эсси, увидев, как Фрэнк, разъяренный, выходит из кузницы, с ненавистью срывая с себя фартук.
– Только по его все должно быть, и никак иначе! Невыносимо! Никогда не мечтал попасть к нему в подмастерья! Ньюта вот тянуло сюда, да. А меня – нет. Что ни сделаю, все не так!
– Милый, ну так уж он устроен. Любит делать все правильно, – попыталась объяснить Эсси.
– И я люблю правильно, но не с таким же бараньим упрямством… Ты подумай! Я просто повесил овечьи колокольчики не на тот крючок, а можно подумать, ну солнце не с той стороны встало! Как комар, зудит, зудит над ухом! Все, с меня хватит…
– Сынок, ну успокойся. Иди пока выпей чего-нибудь, а я переговорю с отцом.
– Не стоит. Это несправедливо. Я не должен тут занимать место Ньюта, – буркнул Фрэнк и скрылся за углом как раз в тот момент, когда Эйса неспешно вышел из кузницы.
– Ну и куда он делся на сей раз, матушка? Вечно его нет под рукой, когда он нужен. С минуты на минуту Пейтли приведут своего необъезженного жеребчика, а он еще тот крендель. Одному с ним не управиться, только вдвоем держать. Ньюту вот никогда не приходилось говорить, что надо сделать. А этот вечно в облаках витает.
– Эйса, не шпыняй ты его понапрасну. Он старается, как может, просто сердце у него не лежит к этой работе. И не лежало никогда. Его к лошадям тянуло всегда, ты же знаешь, – проговорила Эсси, надеясь успокоить мужа.
Бедняга Эйса с лица спал и даже посерел – работы в эти дни прибавилось вдвое, хоть лошадей в округе и стало меньше. Соседи несли всяческую неисправную утварь, чинили утюги и горшки, в очередь выстроились чайники и ободья от колес. Отремонтировать, отладить – таково было веление времени, никто не хотел разбрасываться столь дорогими теперь железяками.
На выгоне отгородили от лошадей кусочек земли, и вечером все домашние работали в огороде. Картошку, прочие овощи – все, что можно сложить в горшок и приготовить, – требовалось сажать, кур на заднем дворе – кормить, помои для купленной на откорм свиньи – отнести в свинарник, что позади «Оленьих рогов».
До чего же Эсси не хватало старшего сына: так размеренно он все делает, так успокаивающе действует на брата… Фрэнку его тоже не хватало. Они ведь почти одного возраста. А все свободное время, когда оно оставалось, Эсси проводила в Дамском союзе при церкви: почти каждый день они готовили посылки для солдат – что-то упаковывали, вязали, заворачивали.
Сельма хоть и была под завязку занята в школе да еще пыталась помогать в сборе средств для концерта, но пребывала в своих девичьих грезах. Она была в том нелепом возрасте, когда ты уже не девчонка, но еще и не женщина, и грезила над письмами Гая Кантрелла, перечитывая их снова и снова. К чему-то приведет их дружба? Оба так целомудренны, так простодушны, они еще слишком молоды, чтобы помышлять о чем-то серьезном – к тому же и леди Хестер совершенно недвусмысленно выражает свое неодобрение.
На прошлой неделе она резко притормозила двуколку возле Эсси и едва не ткнула ту кружевным зонтиком.
– Мой сын продолжает присылать любовные записочки вашей дочери? – потребовала она ответа.
Эсси улыбнулась.
– Думаю, они оба искренне увлечены поэзией. Это так мило в их нежном возрасте, – проговорила она, стараясь сохранять любезность. Нет уж, не сбить ей меня этаким высокомерием! – Как ваши близнецы справляются на учениях?
– Как и следует Кантреллам, разумеется, – последовал хлесткий ответ. – Но мне бы не хотелось, чтобы мой сын отвлекался на неуместные пустяки.
– Конечно… Вот только молодежь нынче не очень-то прислушивается к нашим словам, все хотят решать сами, – отозвалась Эсси, наблюдая, как Хестер Кантрелл просто завибрировала от негодования.
– Это поистине возмутительная история. Неприемлемая. Я запрещаю им!
– Вот как? Запрет в таких делах может только пуще подстегнуть, вы не находите? – возразила ей Эсси. – Мой опыт подсказывает, это придает нотку опасности и лишь разжигает азарт.
Хестер ошеломленно воззрилась на нее, не в силах поверить в такую строптивость.
– Едва ли. Сейчас не время для романтических эскапад. Мы должны выиграть войну, и чем скорее, тем лучше.
– Вы совершенно правы, леди Хестер. Но жизнь есть жизнь, она продолжается, и солдаты должны где-то черпать утешение. Наверное, лучше, если рядом с ними будут друзья, а не посторонние люди? – стойко держалась Эсси.
– Да, миссис Бартли, я не впервые замечаю, прихожане вашей церкви весьма уверены в своих суждениях.
– Благодарю вас, – мягко кивнула Эсси. – Полагаться на здравый смысл наших детей мне кажется самым разумным. А уж он у них есть, можно не сомневаться. Наши собственные ошибки они впитали с молоком матери. И теперь мы можем немного отпустить вожжи. Пусть сами выбирают, чему посвятить свои немногие свободные часы. Вы не согласны?
От такой неслыханной наглости леди Хестер растеряла всю свою авантажность и лишь открывала и закрывала рот, силясь найти уничижительные слова и поставить на место выскочку-сектантку. Да так и не нашлась.
– Всего доброго, – только и выговорила она, не разжимая губ.
Ах ты ж!.. Вот ведь, запустила лисицу в курятник… Эсси и досадовала на разговор, и все же не готова была взять назад ни единого своего слова. Молодые мужчины рискуют жизнью, конечно, им требуются взамен послабления. Это лишь справедливо – что для Ньютона, что для близнецов Кантреллов. Война все переворачивает вверх дном, безжалостно сносит привычный уклад.
* * *Какая дерзость, уму непостижимо! Хестер никак не могла прийти в себя. Эсси Бартли! Рассуждает о какой-то свободе! Да это просто бесстыдство! В мое время дети обязаны были слушаться родителей. Беспрекословно! Мир катится в бездну, всякая благопристойность рассыпается просто на глазах. Подумать только, в некоторых домах даже к ужину стали выходить в повседневной одежде. Прислуга вдруг сообщает об увольнении и поступает служить на фабрику, а замену найти ох как непросто. Однажды у кухарки был выходной, и пришлось самой спуститься на кухню и приготовить холодную закуску. Арки сбежала медсестрой в госпиталь, будет помогать ухаживать за ранеными, идущими на поправку. Шоррокс выходит замуж за своего солдатика в такой спешке, наверняка уже ждет прибавления… В доме теперь нет постоянной горничной, вместо нее каждый день приходит миссис Бек из деревни – чистит, прибирает, складывает поленья в каминах. Пережить такое в немолодые годы! К чему только это все приведет…
Она не видела Чарльза уже несколько месяцев, лишь однажды он заскочил на коротенькую побывку. Хестер умоляла его перевести Энгуса в безопасное место подальше от линии фронта. Но муж лишь посмеялся над ее страхами и велел не вмешиваться не в свое дело. Припадков больше не повторялось, но Хестер боялась, что это лишь вопрос времени и что хворь на самом деле не отступила.
Ах, как часто теперь дом встречал ее гулким мраморным эхом – лишь стук ее туфель в холле да бой часов из гостиной. Тишина оглушала, звенела в ушах и не нарушалась ничем, только изредка с конюшни доносился собачий лай. Вечером тишина подступала еще ближе, густо окутывала ее, и Хестер мгновение за мгновением мысленно перебирала все события минувшего дня, все тревоги и хлопоты, но не было рядом никого, кто выслушал бы ее.
Время от времени сумрак рассеивался – приходило письмо от Гая, и Хестер жадно проглатывала его, силясь вызвать в памяти голос сына.
Это-то и ранило больше всего – его мысли, его чувства достаются этой девице Бартли. Матери приходит страничка-другая, написанная исключительно из сыновнего долга. Но ведь этого так мало! Энгус же и вовсе не пишет. Как могли они поступить так безрассудно? Ее жизнь без них совершенно пуста…
Неужели впереди ее только это и ждет: дневные визиты, заседания в благотворительных комитетах, сбор средств для какого-нибудь концерта – вот и вся жизнь? Жалко хорохориться среди этой оглушительной тишины, ждать, пока кто-то из ее мужчин сумеет возвратиться домой на день-два? Нет, невыносимо…
По крайней мере, мальчики в Англии, в безопасности. Они условились встретиться в Лондоне во время их следующей увольнительной. Она поедет туда на поезде, и они вместе сходят на какой-нибудь спектакль. Только отчего же она чувствует себя такой старой, такой ненужной?
– Ну, Хестер, довольно уныния, встряхнись, – приказала она себе. – Налей вина и доставай рукоделие.
Да к черту рукоделие!.. Я хочу, чтобы они вернулись… Я хочу только, чтобы мои мальчики снова были дома…
* * *Сельма нагнала Фрэнка на верхней тропинке неподалеку от Совертуэйта, тут можно было срезать путь до Вест-Шарлэнда. Он покачивался на ветру, и если бы она не знала его так хорошо, решила бы, что он пьян. Но ведь Бартли капли в рот не берут – ой, или уже берут? Приблизившись к брату, она уловила непривычный запах.