– Ладно, товарищи. – Хрущев посерьезнел. – Слышал я, что у вас на счету два «Хаунда». С почином, так сказать. Тяжело было?
Мы не стали заострять, что первый «Хаунд» находился в беспомощном положении, когда мы всадили в него снаряд. Со вторым-то пришлось повозиться честь по чести.
– Тренировки, Никита Сергеевич, – ответил я. – Почти два года упорных тренировок в условиях, приближенных к боевым. Экипаж у нас сплоченный, а машина – отличная.
– Это кто говорит? Левицкий, что ли?
– Так точно.
– Левицкий, ты там женился, как обещал?
– Никак нет, товарищ Хрущев. Извините.
– Э-хе-хе… – вздохнул Хрущев. – А я хотел тебе орден дать.
– Виноват, Никита Сергеевич, – покаялся я.
– Тебе не дам, – проскрипел генсек. – Всем дам! По ордену! «За боевые заслуги»!
Мы ошарашенно глядели друг на друга, пока до Дорогова не дошло.
– Ура-а! – раскатисто прокричал он, и следом подхватили все наши: – Ура-а! Служим Советскому Союзу!
– Поздравляю, мужики! Искренне рад за вас! – сказал Хрущев, когда крики затихли. – Само собой, орден вам – не за х…, а за первую советскую победу на Луне. Надеюсь, ваш успех вдохновит всех, кто работает на благо нашего Отечества на Земле и в космосе.
Ордена вручили нам через три дня в торжественной обстановке. По этому случаю из Москвы прилетел замком бронетанковых войск Тур, он и провел церемонию.
– Награждается экипаж «Единство»…
Да, тогда нас в первый раз так назвали официально. Мы были очень горды получить эту высокую награду. Мы прошли длинный путь до нашей первой победы на Луне, и мы не питали надежд, что дальше окажется легче и можно будет расслабиться и почивать на лаврах. Кстати, наше название – «Единство» – с годами затерялось в томах засекреченных документов. Такое впечатление, что в перестройку крысы и мыши съели именно те бумаги, в которых шла речь о «Единстве». Обидно, но сейчас не об этом.
Церемонию посетил также Черников, он привез нам пламенный привет от Сергея Павловича и подарок от сотрудников «ОКБ-1» – выточенный из кости какого-то доисторического зверя лунный танк с сидящим на броне космонавтом.
У Янсонса случилась форменная истерика, которую сопроводил ряд безобразнейших сцен. К счастью, их свидетелями оказалось не очень много народа.
– Вы были первым блином, который комом! – Маленький, красный от негодования, брызгал он слюной на спортивную кофту Прокофьева. Дело снова было в буфете. – У вас вечно ничего не получалось! Мы всегда вас били на тренировках, и ни разу вы не победили!
– Марис, ну что ты в самом деле! – журили мы с Апакидзе командира «Красного Прорыва». – Не лезь в бутылку! Придет время, получишь и ты свою награду!
– Посмертно, – ляпнул сидящий за дальним столиком Дорогов, а Горобец встопорщил усы и загоготал.
– Да вы промахнулись на полсотни километров! Вы подбили два танка, один из которых был не боеспособен! Вы не сможете поучаствовать ни в одном крупном сражении, «танковый кулак» сметет врага до того, как вы доползете до места назначения!
Мы с Апакидзе переглянулись.
– Э-эх, – вздохнул штурман, – напрасно мы откровенничали с нашим латышским стрелком. Видишь, какой он на самом деле.
– Самим-то не стыдно, что награду получили за х…? – прошипел напоследок Янсонс и удалился, громко хлопнув дверью.
В конце семидесятых, до принятия моратория на ядерные испытания на видимой стороне Луны, американцы превратили Залив Радуги в полигон. Взрывали там что попало. Бывало, выйдешь ночью на улицу, посмотришь вверх, а на Луне словно огонек электрической сварки мерцает. От «недописанной римской цифры «двадцать четыре» там ничего не осталось. Порой часами сижу в Гугл Мун, надеясь найти хотя бы одну колею от нашей «Осы», но все безрезультатно. Ни следа, только спекшийся грунт.
Настало время, и мы вывели «Осу» из спячки. С танком все было в порядке. Как и после инцидента с затмением, ему понадобилось время, чтобы зарядиться, а потом он продолжил пожирать километры лунной пустыни своими гусеницами.
В те мартовские дни мы не подозревали, что наше «Единство» висит на волоске и истерика Янсонса – это как собачий вой накануне землетрясения. Что-то чуял очкарик, мы тоже чуяли. Но мы были слишком заняты и обеспокоены танком на Луне, чтобы замечать, как вокруг нас сгущаются тени здесь, на Земле, в гарнизоне, ставшем вторым родным домом. За весенним пением скворцов, за сырым теплым ветром не чувствовался гангренозный смрад подступающей беды.
Очередная упавшая костяшка домино в цепи – поклонник иностранщины и худрук ансамбля местного дома офицеров – Сашка Шувалов. Стали мы замечать, что он частенько уединяется, достает какие-то смятые бумажки и черкает в них карандашом, торопливо и тихо нашептывая. Как-то он с головой углубился в свою «бухгалтерию», а мы с Дороговым незаметно подсели к нему поближе.
– Одна «Оса», восемь километров в день, две «Осы» – шестнадцать – двадцать километров в день, три «Осы» – двадцать четыре – двадцать пять километров…
Я поглядел на Дорогова и уважительно хмыкнул, мол, мужик вникает в наше дело, переживает небось, как мы там, на Луне. А Дорогов лишь прижал палец к губам, мол, помолчи.
– Вторник – два «Хаунда», двадцать километров, – продолжил Шувалов черкать карандашом. – Среда – два с половиной «Хаунда» по десять кэмэ каждый, а в четверг – четыре «Осы»… это мырмально? – спросил он себя, почесал за ухом, а потом довольно подытожил: – Никак не мырмально…
– Санек, ты чего? – опешил я.
Шувалов вздрогнул, встревоженно огляделся, точно неожиданно пришел в себя. Затем судорожным движением скомкал бумажки и сунул их в карман брюк.
– Что это у тебя? – строго спросил Дорогов.
– Ноты! – соврал Шувалов раздраженным тоном. – К Первомаю концерт готовим. И вообще, – он бросил на нас гневный взгляд, – у меня сейчас обед.
– Так иди обедай, – тихо сказал ему Дорогов.
Шувалов вскочил и почти бегом кинулся к выходу.
– Как бы не напорол нам боков. – Дорогов задумчиво глядел офицеру вслед. – И доложить – вроде как некрасиво. А не доложить… черт! – Он поджал губы.
– Сашка что, тронулся? – Я тоже был в растерянности. Впрочем, я в те дни себя ловил на том, что начал некоторые мысли проговаривать вслух. Все проклятое нервное напряжение, прибавьте к этому неожиданную награду и постоянное шипение Янсонса за спиной. Испытания на прочность продолжались, они даже становились все более изощренными.
– Я же не доктор, – пожал плечами Дорогов. – Но, согласись, поведение странноватое. Надо бы за Сашкой присмотреть, чтоб чего-нибудь не учудил.
Но ночь и утро мы гнали Осу следом за «танковым кулаком», стремясь насколько можно уменьшить расстояние между основными советскими силами и нашим заблудшим танком. А потом спали без задних ног, потому что снова предстояла бессонная ночь. И как тут за кем-то присмотришь?
Выяснилось, что, пока мы дрыхли, Шувалов ворвался в кабинет Бугаева и стал орать, дескать, он все просчитал. Что координаты танков не соответствуют их скоростям и направлению движения, кроме того – число боевых машин меняется в зависимости от дня недели и что операция проходит не на Луне, а в электронном пространстве ЭВМ КИКа – самого мощного по тем временам компьютера в СССР. Бугаев без лишних разговоров вызвал врачей, и Шувалова накачали успокоительным. Чуть позднее бедолагу отвезли в симферопольский госпиталь, и ансамбль Дома офицеров остался без руководителя, умевшего играть «Пинк Флойд» на баяне.
У нас же толком не было возможности переварить произошедшее, нужно было гнать-гнать-гнать, покуда над Луной светило солнце. Серая пустошь тянулась изнурительно долго. Движение превратилось в рутину, и каждое новое препятствие мы проходили почти играючи. Апакидзе каждый день получал самые подробные снимки района, в котором находилась «Оса», у него на рабочем месте постоянно лежал ворох карт и фотографий, и работы всегда было полно. Само собой, был загружен и Дорогов, ведь наша скорость и, главное, – безопасность хода зависели от связи с Землей. А вот Горобец скучал, ни одного «Хаунда», судя по спутниковым наблюдениям, в радиусе ста километров от нас не обнаруживалось. От нечего делать стрелок приставал с советами по очереди то ко мне, то к Алиеву, то к Дорогову. Заканчивалось это обычно тем, что Прокофьев приказывал Горобцу взять в зубы веник, совок, мокрую тряпку и навести в пункте управления лоск.
Время от времени к нам наведывалось начальство. Они хлопали по плечам, хвалили за рекордную скорость, которую нам удалось развить. «Танковый кулак», насколько мы понимали, двигался в разы медленней. Время от времени в пункте управления появлялся Черников. Обычно он выпрашивал фото интересных геологических образований для академии наук и сокрушался, что на Луну мы пришли на танках, а не на научных луноходах Бабакина. Но что сделано, то сделано. А в основном же мы были сами по себе, штаб координировал действия основных сил, нам же был дан лишь один приказ – догонять. Поэтому все основные события проходили мимо нас, и о том, что что-то случилось, мы чаще всего узнавали уже постфактум.
Время от времени к нам наведывалось начальство. Они хлопали по плечам, хвалили за рекордную скорость, которую нам удалось развить. «Танковый кулак», насколько мы понимали, двигался в разы медленней. Время от времени в пункте управления появлялся Черников. Обычно он выпрашивал фото интересных геологических образований для академии наук и сокрушался, что на Луну мы пришли на танках, а не на научных луноходах Бабакина. Но что сделано, то сделано. А в основном же мы были сами по себе, штаб координировал действия основных сил, нам же был дан лишь один приказ – догонять. Поэтому все основные события проходили мимо нас, и о том, что что-то случилось, мы чаще всего узнавали уже постфактум.
Куда должен был ударить «танковый кулак»… Сейчас об этом почти нигде не упоминается. Наверное, потому, что цель была ложной и вся операция потеряла смысл. В советских официальных документах говорилось, что мы столкнулись с вероломной тактикой и военной хитростью противника. После перестройки желторотые умники, прикормленные Госдепом, вовсю обличали недальновидное и бездарное командование… хотя что может быть бездарней и недальновидней, чем полностью развалить и разграбить то, что было построено руками моего поколения и поколения моих родителей. Ну, это я так… Брюзжу. Мне вроде как полагается.
Помню, что в последние дни марта очень похолодало, словно времена года пошли вспять, и зима засобиралась вернуться. Ночь выдалась пасмурной, связь без конца прерывалась. «Оса» шла очень тяжело, и я несколько раз едва не въехал в коварные кратеры. Из-за хронической усталости все легко раздражались, поэтому атмосфера в пункте управления держалась напряженная, но, к счастью, контролируемая.
Ночь сменило ненастное утро. Опять подул северо-восточный ветер, он гнал низкие облака и гудел в проводах и чашах радиотелескопов.
Примерно в семь тридцать к нам вошел Янсонс. Мы неодобрительно на него поглядели, мол, опять выпендриваться явился? Видишь, очкарик, – люди работают! Вот иди и ты к своему «Красному Нарыву» и работай. Ну, поглядели и отвернулись к пультам.
Янсонс сел на пол, снял очки. Мы снова уставились на него. После помешательства Шувалова мы были готовы ожидать чего угодно. Может, и у этого чердак поехал?
По бледному лицу Янсонса струились слезы. Его стиснутые губы нехотя, точно были склеены, разжались. Янсонс несколько раз с присвистом вдохнул, потом закрыл лицо двумя ладонями и что-то сказал.
Прокофьев приказал мне остановить танк. Затем повернулся к Янсонсу.
– Чего-чего? Ни хрена не разобрать!
– Нас подбили, говорю, – не убирая рук от лица, прогнусавил Янсонс.
Мы повесили носы и призадумались. Вот и все. Крышка хваленому «Красному Прорыву». Терзания Янсонса было легко понять, он всегда так переживал за машину и экипаж, стремился всюду быть первым. Мы и сами душой прикипели к своей «Осе», поэтому не посчитали слезы командира, лишившегося танка, чем-то зазорным. И все-таки как-то чересчур уж Янсонс убивался. Словно всех родных одним махом потерял вместе с машиной, – честное слово!
– Братуха, ты бы так не сиропился, – чуть растерявшись, сказал Прокофьев. – Это же война. А на любой войне бывают потери. Ты цел, люди твои целы – и слава богу! Будет тебе новый танк! Еще лучше, чем прежний…
Горобец протянул Янсонсу свой большой, словно шаль, носовой платок, и командир «Красного Прорыва» с душой высморкался. А потом ошарашил нас:
– Всех подбили… «Танковый кулак» попал в засаду…
Пока мы хлопали глазами и что-то мычали, Янсонс отрывисто заговорил:
– Это было на Южном Побережье. Мы шли через ущелье… Ущелье Янсонса… А «Хаунды» уже ждали на возвышенности. Я не знаю, уцелел ли хоть кто-нибудь. Командование пытается выяснить. Может, удастся вернуть контроль над какой-нибудь не слишком поврежденной «Осой»… В штабе приказали, чтоб мы держали языки за зубами, но вы должны знать, что произошло.
– Так… – проскрипел Прокофьев.
– Неприятель понес какие-то потери? – быстро спросил Дорогов.
– Я не знаю, – дернул плечами Янсонс. – Мы даже не успели ни разу выстрелить.
– Дурдом, – вздохнул Прокофьев и почесал ладонь о подлокотник кресла.
– Ваня, отомсти за нас! – выкрикнул Янсонс. – «Единство» – лучший экипаж! На тренировках вам специально делали каверзы, но исключительно в научных целях! Вас никто не сможет остановить!
Сказав это, Янсонс покинул пункт управления, прихватив носовой платок Горобца. Громко стукнула дверь. Горобец шумно выдохнул, словно стакан водки потянул.
– Спокойно, ребята, – проговорил, поправляя гарнитуру, командир. – Я сейчас поговорю со штабом. Покурите, будем стоять, пока не получим четких инструкций.
Штаб не отвечал. Точнее, дежурный офицер дал нам дежурный же ответ: продолжайте выполнять задание, сейчас ни с кем из руководства связаться невозможно.
Я взялся за джойстик. Рука дрожала, и «Оса» ожидаемо съехала в кратер.
– Молодец, Вася, – сказал Прокофьев. – Будем выбираться из кратера до тех пор, пока ситуация не прояснится.
– Можно еще диагностику провести, – подсказал Алиев. – Столько километров гнали на одном энтузиазме.
– Точно! – одобрил командир.
Вскоре к нам заглянул Бугаев. Он был взволнован и таинственен. Поинтересовался, все ли у нас в порядке, потом спросил – не прислать ли нам чаю? Впервые, кстати, за все то время, пока мы работали на НИП-10.
– А можно и чаю выпить, – мрачно высказался Горобец.
Бугаев покивал и удалился, скрипя начищенными сапогами. С него, собственно, были взятки гладки, его задача – обеспечивать связь, а что и как происходит на Луне – головная боль других.
Смена закончилась, мы оставили «Осу» на солнцепеке – заряжать аккумуляторы – и пошли на воздух. Никого из экипажа «Красного Прорыва» мы не встретили – мужиков забрали в штаб писать рапорты. Другие экипажи, работавшие с нами в Симферополе – «Молот справедливости», «Стальной Октябрь» и «Огненная звезда», – тоже на перекур не вышли. Наверное, и им пришлось после бессонной ночи заниматься бумагомаранием.
Неужели так все плохо?
А что происходит на других НИПах?
Унылой трусцой бежал в нужник на окраине техзоны штурман из «Стального Октября».
– Костя! А с вами-то что? – спросили мы его.
– Вы уже знаете?.. – Чужой штурман сделал загадочное лицо.
– Да, мы в курсе, что все не очень хорошо, – сказал я.
– Мы подбиты, но связь держалась до захода Луны, – сообщил, предварительно оглядевшись, штурман. – «Хаунд» к нам на три метра подошел, чтобы добить. Так мы его и шлепнули почти в упор. Ждем следующего сеанса связи, есть надежда, что мы уцелели.
– Дай-то бог, – отозвался Прокофьев. – А вообще – жарко было?
– Пыль столбом стояла, и казалось, что горы подпрыгивают. – Штурман нетерпеливо взмахнул рукой. – В общем, я сам сейчас подпрыгивать начну. Потом поговорим!
Штурман убежал.
– Идемте в буфет, – предложил я. – Отдыхать все равно никто не собирается.
– Какой тут отдых. – Горобец сердито сплюнул. – Но крепкого кофе выпить не мешало бы.
В буфете нас нашел новый приказ из штаба. Как ни странно, предписывалось делать то, что в сложившейся ситуации было для нас решительно невозможно – выспаться перед новым сеансом связи.
После буфета я пошел в «песочницу». Начал моросить холодный дождь, ветер снова пах снегом. Я же бродил по искусственным возвышенностям и чашам кратеров, и постепенно чувство невосполнимой потери захватило меня с головой. У нас отбирали Луну. Нас изгоняли.
Конечно, быть может, у нас в запасе еще пара сотен ракет-носителей с лунными модулями, танковыми обоймами, и на сегодняшнее поражение махнут рукой, начав игру по новой. Может быть… Но такую технику невозможно бесконечно доставать, точно кроликов из шляпы фокусника. У всего есть предел. Мы слишком много сил бросили на Луну в последний раз, чтобы с легкостью восполнить эту потерю. Вряд ли мы туда вернемся, если не сможем удержаться сейчас. Наша «Оса» – последний якорь. Точнее – последняя соломинка.
…А вечером заварилась другая каша. Нам дали новый курс. Двигаться предстояло в том же южном направлении, но значительно отклонившись к востоку. Тогда же впервые заговорили, что цель, на которую был нацелен «танковый кулак», оказалась обманкой. Скорее всего там, в труднодоступной части береговой зоны Океана Бурь, неудачно прилунился штатовский корабль со стройматериалами для лунной базы. На месте посадки наблюдалась суета, поэтому в штабе расценили, что именно там наши конкуренты решили расположить свое логово. У американцев тоже не дураки руководили лунной кампанией. Они просчитали курс «танкового кулака» и расположили «Хаунды» на выгодных позициях. Когда же «Осы» вошли в ущелье, то попали в классическую засаду. Видело ли наше командование на спутниковых снимках притаившиеся в скалах «Хаунды» – об этом история умалчивает. Я пытался навести справки, но там такая секретность, что даже когда наступит будущее столь далекое, что Африка и Австралия вследствие континентального дрейфа врежутся в Евразию, соответствующий гриф все еще не будет снят.