– Вечный лазарет, – из темноты крикнул Лешка.
Из комнаты повеяло сумраком и пылью. Распахнутая дверь, впустив Лешку, встретилась с чем-то, навешанным с другой стороны, мягко спружинив, прикрылась.
– Кого это вы лечите?
– У него мать сердечница. – Митька раздраженно оглядывался. – Щукин ей постоянно за лекарствами бегает.
– Отец где?
– Нет у него отца. Вроде как они с матерью в разводе.
Ира с Митькой стояли, не зная, что делать дальше. Хозяин их никуда не пригласил. Идти ли за ним в комнату или проходить на кухню? Или им все вынесут в прихожую? Митька насупил брови, кривил губы – выражал недовольство.
Из комнаты грохнула музыка. Ира сначала не разобралась в какофонии звуков, но вперед вышел мужской вокал, громкость убавили, и все это стало похоже на «Muse». Щукин возник на пороге, мрачно посмотрел на гостей.
– Что, желания свои растеряли? – хмыкнул он.
– Почему же? – Митька проворно скинул с плеча ремень сумки.
– Пошли, всё на кухне.
Лешка протопал мимо, в спину ему вздыхал Мэттью Беллами. Ира повертела головой, ища, куда бы пристроить сумку, и вдруг увидела велосипед. Он стоял около входной двери. Синяя рама матово лоснилась. Велосипедом часто пользовались – колеса и крылья были в грязи.
– А ты что, совсем забросил плавание? – крикнула Ира, разуваясь – шнурки на правом ботинке все никак не развязывались.
Ничего странного в велосипеде не было. Такие имелись у половины класса. Стоял он только как-то неправильно, на ходу. Словно мог понадобиться вдруг, по сигналу. Времени тащить его с балкона через всю квартиру не будет, счет пойдет на секунды – вскочил и помчался туда, где тебя ждут.
– Вы там приросли, что ли? – выглянул в коридор Лешка.
– Далеко на нем ездишь? – Ира коснулась холодного металла.
– На тот свет и обратно! – огрызнулся Щукин. – Кажется, ты мороженое хотела?
Шнурки сдались. Пол приятно согревал босую ногу. Вместо мороженого она сейчас с удовольствием выпила бы чаю. Но в душе уже сидел чертик упрямства. Мороженое – больше ничего.
Парщиков стоял около стола, грея в руках бутылку пива. Не пил (он вообще вряд ли пил, так попросил, для вида), сосредоточенно изучал детскую площадку за окном. Раз качели, два качели, горка, песочница, карусель, перевернутая урна. На подоконнике одинокий цветок фиалки пялился своими желтыми тычинками в мутное окно. Горшок безликий, коричневый. Цветок почему-то показался знакомым. Чтобы отвлечься от воспоминаний – что ей дался этот цветок? – спросила:
– А почему Пулейкина не вызвали на совет?
– Он как бы не при делах. – Лешка копался в холодильнике, щелкал дверцами. – Слабак. Чего трясти, если из него ничего, кроме пуговиц, не посыплется?
Митька понимающе кивал. Щукин захлопнул холодильник.
– А вообще он типа заболел, – решил все-таки объяснить Лешка, а то уж больно Пулейкин получался в его рассказе неказистым. Хотя Юрка был в общем-то неплохим парнем. Но рядом с Лешкой любой потеряется. Вон он какой завидный жених, недаром за ним Курбанова бегает, все догнать не может. – Засел дома, занял круговую оборону. Теперь к нему враг и на километр не подступится.
Велосипед. Ира сто лет на нем не каталась. А если попросить у Лешки велосипед? Семь ведь желаний! Лисову как будто передернуло. При любой просьбе всегда есть боязнь, что откажут, а здесь – обещал, значит, всё. Щукин человек слова. Упрямый. Как сказал, так и будет. Значит, можно просить что угодно. И начать надо с велосипеда. Завтра, как и говорила Сергеенко, они пойдут к клубу. А вернее, это Катя со своим Полуэктом пойдет, а Ира подъедет и будет как бы не с ними. То, что нужно!
А если Сергеенко опять обманет – что же, и такое теперь можно предполагать, – то Ира просто покатается. Доедет до улицы Хавченко, спросит, где Саша, ей ответят – вот, и не нужна им будет никакая Катя.
– Готово!
На десертной тарелке высился кособокий кусок мороженого. Щукин изучал пустую картонную коробку. На крышке красовалось слово «торт» и белел айсберг с шоколадной глазурью. От одного вида было холодно.
Так, от желаний не отказываются. Ничего, дома отогреется.
Она поковыряла ложкой белую массу, раздавила шоколадную дорожку.
– Щукин, дай мне свой велосипед покататься.
Парщиков хмыкнул, перекидывая бутылку из руки в руку:
– Зажигаешь, Лисова!
Как будто Ира просила не обыкновенный велосипед, а жизнь взаймы. И вообще не с ним разговаривают.
– Не могу. – Щукин сидел за столом и тоже препарировал мороженое в своем блюдце.
– Завтра. На пару часов. – Ира не слышала его. – Желание.
– Да иди ты со своими желаниями! – Тарелка от резкого толчка проехала по столу и встретилась с Ириным блюдцем. – Мне теперь всю жизнь перед тобой прогибаться, что ли?
Ира улыбалась: все продумано. Щукин может сколько угодно орать – он сам понимает, что попал.
Лешка собирался еще что-то возразить, но звонок в дверь заставил его встать и, раздраженно топая, уйти в прихожую.
– Лелик, ну что? – с порога томно протянула Лена.
Митька с любопытством выглянул в коридор. Курбанова еще не вошла в квартиру, но всем телом уже повисла на Лешке, заставив того, чтобы не упасть, сильно наклониться вперед.
По Ириной душе прошел взвод солдат в тяжелых подкованных сапогах. Вид целующихся рождал странное чувство. Нет, не зависти и не раздражения. Это было ощущение, как будто она опаздывает и надо торопиться – бежать, лететь, скакать. Она вдруг решила, что Саша, увидев, как она с парнями пошла сюда, сел на лавочку около подъезда, ждет, злится. И ей надо всего-то вот так же подойти, обнять за шею, чтобы он принял на себя ее вес.
– Велосипед дашь? – напомнила Лисова о своей просьбе.
– Отвали! – Щукин наконец-то втащил свою ношу в квартиру.
– Щукин, тебе велосипеда жалко? – проявила солидарность Лена.
На мгновение у Иры родилась благодарность, хоть Курбанову она последние годы недолюбливала. В началке они дружили, а потом появилась новенькая, и их дружбе пришел конец. У Светы папа служил в Германии, сама она жила в Питере чуть ли не через улицу от Эрмитажа, почти у Лебяжьей канавки, – а потому была вся такая интересная. С тех пор у Иры подруг не было. Разве что Катя. Но иногда Ире казалось, что Катя снисходит до нее со своих романных высот. На дружбу это тянуло с трудом.
– Не проси. – Митька звучно поставил бутылку на стол, потер озябшие ладони.
– Лешик? – удивилась Лена затянувшемуся молчанию.
Щукин осторожно снял с себя ее руки.
– Почему? – не поняла комментария Ира.
– Не проси, и всё. – Митька вернулся к окну.
– Лешик, это же Ирка! Своя! Отдохни ты от своего велика. А мы пока куда-нибудь сходим.
Щукин что-то негромко пробормотал в ответ и кивнул. Против Курбановой он был бессилен.
– Он даст. – Лена торжественно прошествовала на кухню. – Чем это вы тут занимаетесь? О! Мороженое!
Митька громко кашлянул и пошел к двери. Ира машинально отправилась следом.
– Спасибо. – Щукин все еще стоял в прихожей.
– Нормально, – махнул рукой Митька. – Потом поговорим
Ира кивнула. Ботики были мокрые и неприятные. Холод победным маршем прошел от пяток до затылка. Надо было как-то договориться о велосипеде, но под недовольными взглядами мальчишек делать это не хотелось. Завтра. В удобный момент. Ленка стояла на пороге кухни, улыбалась. Победитель тоже нашелся!
Спускался по ступенькам Митька как-то особенно медленно и неохотно. Словно ему некуда спешить. Ира задержалась в дверях подъезда. Привычно оглядела кусты, дорожку, лавочку. Никого не было. Это она, как всегда, придумала. Разочарованно сошла по лестнице. Нет так нет, жизнь продолжается. Ишь, как Сергеенко ее накрутила. Теперь приходится постоянно ждать чуда. В наш-то прагматичный век…
– А почему я не должна у него брать велосипед? – вдруг вспомнила странное утверждение Парщикова Ира.
– Не покатается день, форму потеряет. Знаешь, как бывает у спортсменов?
Ира поморщилась. Почему парни считают себя умнее других?
– Другую версию давай.
Парщиков тянул резину. Долго смотрел по сторонам, словно выискивал вражеских лазутчиков, способных утащить его тайну на дно морское.
– В прошлом году у нас училась Лика Вилкина. Помнишь?
Была какая-то невзрачная.
– Помню.
– Она с родителями переехала. Теперь в другой школе учится.
– И что?
– Лешка к ней на велосипеде через весь город ездит.
Стоп! Зачем? Что за глупый вопрос! Затем! Каждый день… Вот из-за чего он бросил плавание… Ничего себе! Каждый день! С ума сойти!
– Ленка знает?
– Наверное. – Митьку не интересовала Курбанова.
– Чего ж она тогда приходит?
Теперь понятно, почему Лешка не захотел, чтобы Леночка его защищала. Желания! Курбанова тоже могла чего-нибудь такое пожелать, в чем Щукин не смог бы ей отказать.
Цветик-семицветик. Ездит к одной, а в школе общается с другой. Парщиков-то какой наблюдательный. Они с Лешкой не друзья, вряд ли он открыл ему свою тайну. Скорее всего Митьке кто-то рассказал. Или он по спидометру на велосипеде понял, куда на этой чудо-технике ездят? Молодец какой! Вырастет – Штирлицем станет.
Но велосипед ей нужен. Очень. На один день. Один день Вилкина подождет. Пускай сама к Щукину приезжает. Заявится к нему, а там Медузой горгоной носится Курбанова. Парочку домов разрушат, остальные будут с выбитыми стеклами стоять. Только бы Лешка завтра не передумал.
Митька побрел прочь. На спине рюкзак. В рюкзаке ежедневник. В ежедневнике записи обо всем. И о сегодняшнем дне тоже. История родилась мгновенно. Как дошла до дома, не заметила – все придумывала. Картинки были такие яркие, что на все остальное – смотреть по сторонам, слушать шумы – внимания уже не хватало.
Глава третья Прогулка с лужей
Записи на вырванных листочках:
«То, что впереди драка, стало понятно, как только она зашла с освещенной улицы в темный двор. Дрались молча и остервенело. Ухали отголоски ударов. Они даже не подбадривали друг друга словами. Кружили, падали, вставали. Надо было бежать отсюда. Позвать кого-нибудь на помощь?
Но сил отвернуться от разворачивающегося перед ней колдовства не было. Она продолжала идти вперед. Фонарь над головой предупреждающе затрещал. Но вот уже можно было различить, что дерутся трое, двое озверело бьют третьего. Под ногами хрустит дерево.
– Прекратите! – шепчет она, поднимая руку, словно может чем-то помочь. А рука тонкая, в черной перчатке еще более беспомощная и худая. – Хватит!
Слова всё не те. Она делает последние два шага и вдруг узнает. Это он! От неожиданности вскрикнула. Быстрый поворот головы, и тут же удар, заставляющий согнуться.
– Нет!
Те двое еще в пылу боя, еще не видят ничего.
– Я вызвала милицию! – кричит она, выдергивая из кармана телефон.
Под ударами он падает на грязный асфальт. Светлая куртка, светло-голубые джинсы в земле. Двое услышали ее, повернулись. Ой, как страшно!
– Они сказали, что уже подъезжают, – шепчет она, обмирая.
Короткий промельк сирены. Откуда это? Неужели и правда едут? Но она еще не успела номера набрать.
Топот. Они убегают.
Он виновато косится на нее. Лицо разбито, кровь мешается с грязью. Он вытаскивает из-под себя обломок гитары. Смешок вырывается из груди вместе с пережитым страхом и внезапной радостью. Теперь все будет хорошо. Они наконец увиделись».
Вечером Ира все-таки решила выйти на улицу, хотя весь день уверяла себя, что не будет этого делать. Ника она уже видела. Лишний раз созерцать Катин триумф не хотелось. Но сидеть дома тоже сил не было. Может, удастся заставить Катю сказать правду? Так хотелось вывести ее на чистую воду, поймать на слове, доказать, что она врет.
Перед прогулкой пришлось преодолеть неожиданное сопротивление со стороны отца.
Ира оделась и стояла перед зеркалом в прихожей, изучая свое отражение – последние дни ее волновал вопрос сравнения: лучше или хуже она других. Пока чаша весов склонялась к критической отметке «хуже». Потому что у других все было «как надо», а у нее вообще ничего не было. Ни внешности, ни фигуры, ни собственных интересов. Она просто жила, медленно катилась по указанному кем-то направлению. Училась – это да. И неплохо, потому что не видела сложности в этом немудреном занятии – учебе. Но вот во всем остальном… Она чувствовала, что у окружающих жизнь течет по-другому. И ее сильно интересовало это «другое».
– Далеко собралась?
Она не услышала, как открылась дверь в комнату родителей. Оттуда пахнуло спертым воздухом, отец не любил проветривать, телевизор выплюнул порцию рекламных слоганов.
– Гулять с Катей.
Ира все еще смотрела на себя в зеркало. Узкое лицо, нос с горбинкой. Темные волосы вьются, она их всегда собирает под заколку. В тусклом свете лампочки на заколке поблескивают искусственные камешки.
Отец нахмурился. Он почему-то всегда хмурился. Улыбался, когда приходили гости или когда встречал приятных ему людей. Дочери под эту категорию не подпадали. Они просто были. Хлопот не доставляли, школой не докучали. Жили своей жизнью. Ира с сестрой платили отцу той же монетой – жили рядом, не вдаваясь в подробности, хорошо или плохо родителям. Последнее время мать с отцом, кажется, не разговаривали. Почему – никого не интересовало.
– Поздно.
В юности отец был красив. Ира видела фотографии. Открытое лицо, выразительные глаза, светлые волнистые волосы, правильный росчерк бровей, пухлые губы, в улыбке столько легкости, беззаботности. Он когда-то рисовал, писал стихи, даже роман начал сочинять. Сейчас от этого ничего не осталось. Было одно молчание.
– Погуляю и вернусь.
Странно, что отец вообще заметил сборы дочери. Обычно он из комнаты выходил пару раз – на кухню сделать чай с бутербродами и в ванную перед сном.
– Поздно, – повторил отец.
– Через два часа вернусь, – не вдумываясь в смысл слов, ответила Ира. Пожалуй, ее стояние около зеркала затянулось. Надо уходить.
Отец смотрел ей в спину. Как неприятно! Зачем он вышел?
Улица впереди виделась спасительным маяком. Шагнешь за порог – и все проблемы решены. Скорее туда!
Телевизор выдал радостную трель, сообщил о том, что всем срочно надо бежать покупать зубную пасту, и стал глуше – отец ушел в комнату и закрыл за сбой дверь. Ира сделала то же самое, но с входной.
Вечерний воздух ронял на обнаженные кисти и лицо морозные уколы. Ира постояла в подъезде, прислушалась.
Деревья стремительно облетали, давая возможность свету фонаря пробиться к дороге. С улицы слышались громкие голоса. Ира постояла, борясь с желанием вернуться домой. Катя ведь опять обманет!
Вечерняя жизнь бурлила звуками, пестрила лицами. Несмотря на поздний час, город жил, требуя такой же активности от других. Ира прошла туда-сюда вдоль дома. Подумала, не отправиться ли ей навстречу Кате. Но Сергеенко могла идти и не от себя, а завершать какой-нибудь причудливый маршрут, поэтому рисковать не стоило. Ира погуляла еще немного, ступила под тень елки и глянула на небо. Прямо над головой слабо мерцал нарождающийся звездный треугольник, Денеб, Альтаир и Вега. От Денеба тянул вперед и в стороны крылья небесный Лебедь.
Вздохнула музыка. Лисова встрепенулась, испуганно проводила взглядом пролетевшую мимо машину. Пелось что-то старомодное. Ира нащупала в кармане телефон. Позвонить? Катя что-нибудь прошипит в ответ. Она всегда опаздывает. Можно и подождать. Ожидание укрепляет нервы, делает встречу более радушной.
Завтра она возьмет велосипед, и вопрос встречи будет решен. После этого Сашу надо будет немного подразнить. Сказать, что вообще-то у нее есть парень, но она готова подумать об изменениях в личной жизни. Здесь ей снова пригодится Щукин. Третье желание – они вместе куда-нибудь сходят, и пусть это видит Саша. Они с Митькой могут даже показательно поругаться. Ссориться с Лешкой – проще простого. А если выяснится, что Саша инвалид, без ног, именно поэтому он и стеснялся подойти. Или, что у него боевая рана, он лежит в больнице и в ближайшие пару месяцев ну никак не может появиться. Да, «Красавица и чудовище» – это так романтично.
Пожалуй, надо позвонить Щукину, чтобы он готовился. Ира пролистала список контактов в телефоне. Сотового Щукина нет. Значит, звоним на домашний. Нужна записная книжка, а она лежит где-то среди тетрадок на столе…
– Далеко собралась? Я тебе ору, ору!
А слона-то я и не приметил…
Катя шла от бульвара, за ней шествовал длинноногий Никодим. В неверном свете фонарей и в причудливой игре теней его фигура выглядела изломанно.
– Привет! – Глаза Кати сияли – ее план со «случайностью» осуществился. – Гуляешь?
– Домой собиралась, – пробормотала Ира. Она забыла, что ждет здесь Катю, чуть не ушла раньше времени. – Хотела купить хлеба. – Она похлопала себя по карманам куртки. И правда, в магазин, что ли, сходить? Деньги есть.
– Ник! Знакомься. Это Ирка! Вы вчера виделись. Она мегакрутой чел!
Катя стрельнула в сторону подруги взглядом. Ира отвернулась. И что она теперь должна изображать? Бурную радость? Или встретились – разошлись?
– Привет! – Ник был все в той же черной куртке. Острое лицо. Резкие движения. Улыбка обозначает морщинки на щеках. Бреется, на подбородке видны точки пробивающихся волос. Глаза быстрые, оценивающие. Длинные волосы падают на плечи. Вымыл. Внял совету, хоть и мысленному.
– А вы неплохо смотритесь, – Ира тужилась придумать что-нибудь еще, помимо этих слов. – Завидую! Как надоест общаться с Сергеенко, приходи ко мне.
Лицо Ника знакомо окаменело.
– Ты куда-то шла? – Катя подцепила Ника за локоть. – Вот и иди.
– А что? Семейная жизнь полезна для здоровья.
– Катись отсюда!
– Удачное пожелание! – резвилась Ира. – Я как раз на завтра велосипед взяла. Мы же к Саше идем? Ты обещала.
– Какой Саша? – сквозь сжатые зубы процедил Никодим.
– Ты его знаешь! Такой брутальный красавец с широкими плечами! Катя с ним очень хорошо знакома, только от всех прячет.