— Успокойся, Маришка! — Борис положил ей на плечо руку. — Считай, обошлось… Могло быть куда хуже…
Марина закаменела. Все могло быть хуже? Все могло вообще быть по-другому, если бы она не…
* * *
После смерти Ванечки Марина так и не смогла наладить отношения с Павлом, как ни старалась. В ту первую брачную ночь, когда молодой муж ее безжалостно изнасиловал, что-то в ней будто выключили. Огонь любви к Павлу, который казался негасимым, иссяк. Сначала Марина решила, что он еще теплится и можно как-нибудь его заново раздуть. Она и приехала из роддома с Ванечкой в дом к Епифановым, чтобы раздувать.
Сначала заниматься обновлением отношений с мужем было некогда, а потом, когда бедный Ванечка умер, вроде бы что-то между ними опять разгорелось. Они даже провели несколько красивых ночей, когда Марине казалось: вот-вот… еще немножечко, и она снова станет любить своего Пашеньку, как прежде… Но ночи кончались, и таяли надежды на возрождение былой любви. Мало того, таяли надежды и на то, что Марина еще когда-нибудь сможет забеременеть. Они не предохранялись, но дети не хотели больше зарождаться в ней.
В общем, после смерти сына Марина не жила, а, как принято говорить, влачила существование. Она настраивала себя на то, что их жизнь с Павлом ничуть не хуже, чем у других. Очень многие пары живут без особой любви и не тужат, ведут совместное хозяйство и вместе проводят свободное время. В этом смысле у нее все было в порядке. Павел во всем ей помогал, никогда не чурался самой грязной домашней работы. Даже интересы у супругов Епифановых совпадали. Они оба любили классическую музыку, потому часто ходили в филармонию. И в театры ходили. Марина даже как-то была с мужем на футболе. Похоже, этот футбол и стал началом конца. То есть конечно же не футбол. Просто именно после этого матча, когда «Зенит» проиграл, Павел по пути домой купил бутылку коньяка и почти всю ее выпил. Марина подозревала, что пил он не столько по поводу проигрыша любимой команды, сколько из-за собственной проигранной жизни. Он не мог не чувствовать, что жена его не любит, а лишь напрасно насилует себя. Что-то такое про натужную любовь он и пробурчал перед тем, как заснуть за кухонным столом.
Марина вынуждена была позвать Алексея, чтобы помог ей дотащить Павла до их комнаты. Алексей помог. Они вместе уложили его на диван и в четыре руки стащили с него свитер и брюки. Когда Марина укрыла мужа одеялом и сказала его брату подобающие случаю слова благодарности, тот не ушел.
— Спасибо, Леша, — еще раз произнесла Марина. — Ты можешь идти…
— Никуда я не пойду, — заявил вдруг Алексей и уселся в кресло напротив дивана. Он указал рукой на Павла и сказал: — Ты же его не любишь! Дураку понятно!
— Тшшш… — шикнула на него она.
— Да брось ты! Я же Пашку знаю. Он пьет редко, но метко. Уверяю тебя, он сейчас ничего не соображает. Даже если что и услышит, все равно не поймет.
— И ты решил этим воспользоваться, — укоризненно сказала Марина, у которой уже все дрожало внутри.
Она знала, что нравится Алексею. Всегда нравилась. С первого же дня знакомства. И это было бы еще ничего. Это можно было бы как-нибудь вытерпеть, если бы… Словом, она стала ловить себя на том, что думает о Леше гораздо чаще, чем невестке пристало бы думать о младшем брате мужа. Довольно похожий на Павла, Алексей был мягче лицом и ярче глазами. Весь ужас для Марины состоял как раз в том, что он был как бы Павел, только лучше, то есть того мужского типа, который ей всегда нравился. К тому же весь облик его был уже родным: практически облик мужа. Того мужа, которого она так хотела полюбить заново. Леша был как бы исправленным Павлом.
— Да, я решил этим воспользоваться, — не стал отпираться Алексей, — потому что другой возможности может и не представиться.
— Чего же ты хочешь? — дрожащим голосом спросила Марина.
— Тебя…
— Как ты можешь… — пробормотала она и стрельнула глазами в сторону Павла, уткнувшегося в подушку.
Алексей поднялся с кресла и подошел к ней очень близко. Преступно близко. Так близко не должен подходить брат мужа. Марина отпрянула, но он схватил ее за плечи. Она рванулась от него прочь, но он не отпустил.
— Подожди, Марина… Не бойся… Я ничего тебе не сделаю… Я только скажу, потому что уже нет сил держать это в себе… Я люблю тебя… Давно… Да ты и сама это знаешь… Пока вы были семьей, я же ничего… никогда… Вообще съехать отсюда хотел, комнату снимать, чтобы тебя не видеть…
Он немного ослабил хватку, и Марина вырвалась из его рук. Алексей усмехнулся:
— Да не любишь ты Пашку, не любишь! Не знаю, что между вами произошло… но ты его только терпишь. И сдается мне, что скоро не выдержишь. Да и Паха на пределе. Не случайно он так надрался…
— Чего же ты хочешь? — пересохшим ртом опять спросила Марина.
— Да пока ничего особенного. Хочу, чтобы ты знала… Если вы с Пашкой… ну… не сможете больше… В общем, ты все поняла…
Он передернул плечами, сунул руки в карманы домашних тренировочных штанов и вышел из комнаты. Марина осела по стене на пол. Зачем он все это ей сказал? Зачем?! Ей и так тяжко… Так тяжко… Она изо всех сил старается сохранить семью, а он… Зачем он ее любит?.. Как же хорошо, что он ее любит!
Эту ночь Марина коротала скорчившись в кресле. Ей не хотелось ложиться под бок к отвратительно храпящему Павлу. Сон был плохой, тревожный, рваный. В одном из обрывков ее целовал Алексей. Марине было очень жаль, что из-за затекшей шеи пришлось проснуться именно на этом месте. Пусть бы он ее целовал подольше.
* * *
Павлу Епифанову понравилось лечить свои душевные раны коньяком и другими напитками сходного воздействия на организм. Все чаще и чаще он стал приходить домой пьяным. Не буянил, не скандалил, не выяснял отношения, а просто ложился спать. Всем домашним было ясно, что таким образом он пытался спрятаться от не устраивающей его действительности.
— Что-то у вас с Пашей неладно, Мариночка, — как-то сказала свекровь.
Марина застыла с заварочным чайником в руках.
— Ты бы рассказала… Всем легче стало бы…
Марина резко обернулась. Из носика чайника вырвалась коричневая струя и залила халат Галины Павловны. Ни одна из женщин этого не заметила.
— А у нас и не было ладно… — ответила Марина. — С самой… свадьбы… Вы же помните, что я уходила…
— Но ведь как-то потом наладилось вроде… Мы все за вас так радовались…
— Не наладилось! Не наладилось! Не наладилось!!!
Последнее «не наладилось» Марина выкрикнула так громко, что в кухню влетели встревоженные Аркадий Матвеевич и Алексей.
— Что тут происходит, Галя?! — спросил жену Аркадий Матвеевич.
— Да вот… — развела руками свекровь. — Не получается у Мариночки с Пашей…
— Ну… что ж… разводиться тогда надо… — сказал он. — Чего друг друга мучить…
По его интонации Марина почувствовала, что слова не новы для него. Он, видимо, уже не раз проговаривал их наедине с Галиной Павловной. Аркадий Матвеевич подошел к невестке, положил ей руку на плечо и сказал:
— Хорошая ты, Маришенька… Очень жаль, что с Пашкой вы так и не смогли… очень жаль… Разводись, Мариш… разводись… Не терзай себя понапрасну, да и Пашку тоже… Мы на тебя зла держать не будем. — Он взял жену под руку и, сказав: — Пойдем, Галя, — увел ее с кухни.
Марина, закусив губу, изо всех сил старалась не разрыдаться. Алексей подошел к ней и осторожно вытащил из ее закостеневших рук заварочный чайник. Когда его донышко шлепнуло о стол, Марина разрыдалась. Алексей прижал ее к себе. Он вроде бы ничего, кроме утешения, не замышлял, но губы как-то сами собой принялись целовать поникшую молодую женщину, сначала невесомо и смазанно, а потом все страстней и жарче. Марина сначала не отзывалась, но и не отталкивала его, а потом, как-то особенно заливисто и горько всхлипнув, обхватила его за шею, и они принялись целоваться так яростно, будто через минуту их оторвут друг от друга и поведут на расстрел.
Марина опомнилась первой. Она отпихнула от себя брата мужа так сильно, что он чуть не упал, запутавшись в своих шлепанцах. Ворвавшись в собственную спальню, Марина вдохнула запах перегара, заполнивший все пространство, и поняла, что ее жизнь кончена. Кончена. Она преступница. Она довела своего мужа до регулярного пьянства. Она влюбилась в его брата. Она целовалась с ним на семейной кухне Епифановых. Ей нет прощения. Ее нужно убить. Уничтожением собственной персоны Марина решила заняться завтра с утра, что называется, на свежую голову, потому что в том состоянии, в каком она находилась, можно не убить себя, а только покалечиться. Кому это надо, возиться с инвалидом? В общем, нужна не только свежая голова, но еще и твердые руки.
Утром Марина поняла, что самоубийство придется отложить на неопределенное время, поскольку на работе она непременно должна закончить отчет. Опыты и исследование проводила она, а потому никто другой не сможет их должным образом проанализировать.
Весь рабочий день Марина занималась отчетом, а дома после работы ее ждал Алексей. Он был один. Старшие Епифановы уехали на дачу с контрольным визитом, а Павел последнее время приходил домой очень поздно. Замедленными движениями разматывая на шее шарф, Марина с ужасом глядела в глаза младшего брата мужа, который внимательно наблюдал за ней, привалившись к стене коридора и нервно покусывая губы. Повесив пальто в шкаф, она вынуждена была пройти мимо Алексея. Он тут же схватил ее за руку.
— Не надо, Леша… — сдавленно прошептала она.
— Почему же не надо… — с такой же мукой в голосе отозвался он. — Ты ведь тоже… Я же это понял вчера…
Марина попыталась вырваться. Алексей с силой притянул ее за руку к себе.
— Я ведь тоже тебе нравлюсь, Маринка… — сказал он и коснулся ее щеки.
— Нельзя нам, Леша… Нехорошо…
— Нехорошо жить с мужем без любви…
— Ты специально…
— Да, я специально.
— Отпусти меня…
— Нет. Я люблю тебя.
— Ле-е-еша-а-а…
Протяжно произнесенное имя брата мужа было последним из сказанного Мариной. Она еще пыталась сопротивляться, но он уже целовал ее лицо. И она поняла, что не будет больше ему противиться. Пусть все будет как будет. Решившись, Марина сама прижалась губами к губам Алексея.
— Люблю тебя, люблю, — твердил он между поцелуями. — Скажи же, что и ты…
— Нет…
— Да! Скажи, что любишь!
— Я… я не знаю…
— Знаешь…
— Нет…
— Знаешь! Ведь любишь, любишь! Любишь?!
— Да…
— Что «да»? Мне мало этого «да»! Скажи, что любишь!
— Люблю…
Поцелуй после ее «люблю» был мучительно долог для обоих. Они оба понимали: как только разомкнут губы, произойдет то, что навсегда изменит жизни их и Павла. Марина опять первой оторвалась от Алексея. Он подхватил ее на руки и понес на диван в большую проходную комнату, где обычно спал сам. Она была рада тому, что ему не пришло в голову расположиться в их с Павлом спальне. Лучше уж проходная комната, в которой не спрячешься, если кто вдруг войдет в квартиру, чем…
Эта проходная комната диктовала свои правила. Нельзя было медлить ни минуты. Ломая ногти, Марина принялась судорожно расстегивать мелкие пуговицы на блузке, с трудом выворачивая их из тугих петелек. На нервной почве Алексей так же мучительно путался с петлями на манжетах рукавов своей рубашки. От телефонного звонка они оба подскочили так, что ударились лбами.
— Мы что-то не то делаем… — простонала Марина, потирая лоб.
Алексей смотрел на телефон, как на врага.
— Не будем снимать трубку, — сказал он, содрал с себя рубашку и осторожно через голову стащил с Марины блузку. — Мы делаем то… Когда любовь, тогда все правильно… Мы не виноваты, что обстоятельства таковы… Если бы я мог, то устелил бы свой диван каким-нибудь персидским ковром, но приходится довольствоваться тем, что есть. Я люблю тебя, Марина, и это искупает все. А если и ты меня любишь, то вообще все идет так, как и должно…
— Я люблю тебя, — уже совершенно бесстрашно подтвердила Марина.
Телефон издал последние трели и затих. Алексей спустил с плеч молодой женщины лямочки бюстгальтера и приник губами к ее груди. Она поняла, что никогда в жизни еще не испытывала такого сильного желания слиться в единое целое с мужчиной. С Павлом она заставляла себя и мучилась этим. Даже в моменты наслаждения, которые она все-таки испытывала, ее не покидало ощущение, что оно искусственно и никак не связано с мужчиной, который ее обнимает. Теперь же все было по-другому. И Марина принялась быстрыми движениями снимать с себя остатки одежды уже не потому, что они находятся в проходной комнате и нужно спешить. Ее подгоняла с небывалой силой разгоревшаяся страсть. И Алексей понял ее правильно. Он сделал все, чтобы она запомнила их первую близость навсегда. Он будто забыл о себе. Будто бы все, что происходило на старом узком диване, нужно было только женщине. Будто только ее тело нуждалось в ласках и поцелуях. Когда запекшимися губами Марина едва смогла выдавить:
— Как же я люблю тебя… — только тогда Алексей, казалось, вспомнил о себе.
— Ты… моя жена… не Пашкина… — сумел еще выдохнуть он, и после этих слов для них уже не существовало ничего, кроме объятий.
Длинные Маринины волосы опутали плечи и шею Алексея. И вся она, Марина, оплела его руками и ногами, которые, казалось, стали чересчур длинными и, возможно, даже выпустили еще и ползучие побеги, чтобы крепче обнимать его и не отпускать от себя никогда. А с опухших губ ее будто сошла защитная пленка, и ими стало можно ощущать, как течет по сосудам Алексея кровь и как волнами исходит из самых глубин его сердца неугасимая любовь к ней…
* * *
Так началась мучительная жизнь Марины, жены одного брата Епифанова и тайной любовницы другого. Они с Алексеем бросались друг к другу при первой же возможности, стремясь урвать хоть один поцелуй, например, в кухне в те редкие минуты, когда там не было никого из их большой семьи. Они караулили друг друга по утрам в выходные дни, когда Павел не торопился вставать с постели. Галина Павловна всегда поднималась в восемь часов утра, независимо от дня недели, и тайным любовникам приходилось просыпаться гораздо раньше. Марина выпархивала из-под бока мужа в одном халатике на голое тело и, сразу распахнув его, прижималась всем своим естеством к любимому человеку.
— Марина, давай наконец поговорим с Пашкой, — сказал как-то Алексей, целуя чужую жену в шею и нежно поглаживая под халатом ее спину.
— Нет… Лешенька… не надо… — ответила она. — Я даже не могу представить, каким образом сказать ему, что люблю тебя…
— А вот таким же самым способом и скажи, — услышали они голос Павла.
Марина протяжно охнула и отскочила от Алексея, а халат самым предательским образом совершенно распахнулся, будто как раз для того, чтобы Павел убедился, что под ним на жене ровным счетом ничего нет.
— И как же все это понимать? — самым будничным голосом спросил обманутый муж, будто интересовался, почему брат с женой выпили чай из его чашки.
Эта будничность в голосе не обманула Марину. Она видела, как у Павла закаменела шея.
— Паш, ты… ты прости нас, но… — начал Алексей, закрыв своим телом Марину, но того совершенно не интересовало, что брат пытался ему сказать.
— За что ж ты меня так, Мариша? — спросил Павел, пытаясь поймать взглядом глаза жены. — И так жизни нет…
— Вот и пора прекратить это безобразие, — опять встрял Алексей. — Я люблю твою жену, Пашка… Так вот получилось… Развестись вам надо.
Павла мнение брата по-прежнему не интересовало. Он опять заглянул к нему за плечо и спросил:
— Марин, ну почему именно он, а? Почему не другой?
Она тяжело всхлипнула и решила сказать правду:
— Наверно, потому… что он такой, каким я хотела бы, чтобы был ты…
— Да ты меня никаким не хочешь! Вот ведь в чем дело-то!
Марина вышла из-за спины Алексея и, до синевы в пальцах сжимая полы халата, попросила:
— Отпусти меня, Пашенька… отпусти…
— А вот нате-ка, выкусите! — расхохотался вдруг Павел и выставил вперед внушительный кукиш. — Вы за моей спиной решили свою жизнь устроить, а меня, значит, побоку! Черта с два я дам развод! Не дождетесь!
Он решительно прошагал к сушилке, вытащил оттуда свой бокал, налил до краев пенящейся водой из-под крана, оглушительно глотая, выпил, забросил посудину обратно и вышел из кухни.
После этого памятного для всех троих разговора Павел запил так, что, с трудом добредая домой, падал навзничь прямо в коридоре неподъемной колодой. Свекровь смотрела на Марину с постоянным укором во взгляде, а свекор, проходя мимо нее, безнадежно взмахивал рукой и тоже ничего не говорил.
Однажды разбираться с происходящим в доме родителей пришел старший из братьев Епифановых, Борис, который тогда жил у Нонны.
— Какого черта вы довели Пашку до такого состояния? — процедил он, неприязненно глядя на Марину с Алексеем.
— Уж чья бы корова мычала… — начал Алексей.
— Это ты на Нонну намекаешь?! — взревел Борис.
— Это я на Надю намекаю.
Борис сразу сник и уже гораздо спокойнее сказал:
— Надо же что-то делать? Сопьется парень… Мать говорила, что его уже грозились с работы уволить…
— У тебя есть какие-то предложения?
— Предлагаю наркологический диспансер…
* * *
Специалисты из наркологического диспансера не смогли применить свои знания и умения в деле обращения Павла Епифанова на трезвый жизненный путь. Однажды вечером, возвращаясь домой с работы в состоянии самой крайней степени опьянения, он полностью потерял ориентацию в пространстве, выскочил на проезжую часть дороги и был сбит огромным трейлером. Павел умер на месте.
После похорон совершенно спавшая с лица Марина съехала от Епифановых обратно к родителям. Ей казалось, что она потеряла в жизни все: ребенка, мужа, его родителей, которые уже стали ей родными людьми, а также свою любовь. Вернее, она ее не теряла. Любовь к Алексею с каждым днем разгоралась все сильней, но была теперь еще более преступной, чем раньше, а потому должна была быть задавлена. И Марина давила ее, как могла, до тех пор, пока к ней домой не пришел Алексей. С похорон Павла прошло около трех месяцев.