И потому я нижайше склоняюсь перед высказанной Августейшей волей, но полагаю, что найдется немало более достойных людей, способных и готовых исполнить ее. А потому я прошу об отставке с поста Наместника Ее Императорского Высочества на территории Афганистана и готов передать дела любому, на кого Их Императорское Высочество укажет как на преемника. Я верю в то, что это единственно правильное решение, какое возможно принять в данной ситуации. С нами Бог, господа, — и Он нас не оставит…
Российская Империя Кронштадт, скоростной радиус 29 августа 2016 года
— Господин адмирал…
Передо мной был казак в форме Его Императорского Величества Личного Конвоя. Ясное дело…
— Слушаю, сударь.
— Их Императорское Высочество изволили пригласить вас сопроводить Их Высочество до Царского Села.
— Честь имею, господа… — откланялся я
— Честь имею… честь имею… — негромко в ответ. Думаю, все те, кто сегодня здесь собрался, совсем не ожидали такого исхода. Но, в сущности, он закономерен. Надо кое-что менять.
На выходе казак ловко перехватил зонтик у привратника. Черные «Руссо-Балты» мокли под невеселым дождем…
— Ну, и чего ты добился?
Ксения не злилась — или научилась скрывать это так, что не замечал даже я. Мы направлялись в Царское Село, полным кортежем. Десять машин и двадцать четыре мотоциклиста. Дорожные полицейские едва успевали перекрывать движение…
— Правды. Справедливости.
— Правды?! — вот теперь в голосе было изрядно яда. — И какой же?
— Правда в том, что я на самом деле допустил ряд ошибок. Нет, нельзя точно сказать, виновен я в них или нет. Возможно, что и нет. Да это и неважно. Важно то, что ты надавила сверху с тем, чтобы обеспечить благоприятное для меня заседание комиссии, точнее — благоприятный вердикт. Ты видела, сколько сегодня было офицерства — полный зал. Теперь они знают, что честь — это не устаревшее слово и даже близкие отношения с Высочайшей особой не освобождают от ответственности за сделанные ошибки.
— Дурак.
— Что, прости?
— Дурак, — устало сказала Ксения, — набитый дурак как есть. Кому это все нужно, что и перед кем ты пытался доказать? Перед теми, кто набился в зал? Да мне плевать на них. Понимаешь — нет? Ни одному из них нельзя доверять ни на грош. Когда я собрала их первый раз — всех, чтобы не отвертелись, — и спросила их, сколько надо времени для того, чтобы закончить все это дело, — они сказали мне: два года. И поклялись в том. Да, срок еще не прошел, но я вижу, что никаких изменений нет. И не будет — они просто повинятся, кто-то уйдет в отставку, а все остальные попросят новый срок. Единственный человек, к которому я питаю хоть немного доверия, — это ты, и ты меня сейчас бросаешь. Ну и кто ты после этого? Дезертир.
— Кто сказал, что я собираюсь что-то бросать?
— А разве нет?
— Нет.
Ксения мгновенно перестроилась — это было видно. Работая через анонимные фонды и сама принимая все решения, она увеличила свой капитал на бирже больше чем втрое, показывая среднюю доходность в тридцать семь годовых, и не один год, а на длинном отрезке. Я знал это не понаслышке, потому как сам видел результаты. Они не получаются просто так, они не получаются у простых людей, надо быстро, дисциплинированно и жестко принимать решения, так, как не каждый мужчина умеет их принимать.
— Объяснись.
— Я ведь сам пытался понять, что произошло. Ты думаешь, мне не интересно, каким образом, почему я потерял почти три десятка человек. Я зарылся в приказы, в боевое расписание, в схему подчиненности. И знаешь, что выяснил. Теоретически к приказу имели доступ и могли заблаговременно предупредить противника двадцать девять человек. Двадцать девять потенциальных предателей — немало, верно?
— Немало. И что ты предлагаешь?
— То же самое, что мы делали в Мексике. В Соединенных Штатах. То, что нужно нам сделать для победы.
— Частный подряд?
— Он самый.
Ксения обдумывала ситуацию больше минуты.
— Армии это не понравится. Павлу тоже.
— Павла позволь убедить мне. Я все-таки знаю, как убеждать людей.
— Да я бы не сказала.
— Не ехидничай. Серьезно. Ты знаешь, например, что в Англии сто лет назад полковником становился лишь тот, кто на собственные деньги снаряжал полк? Британский спецназ родился в начале века, и вовсе не по приказу Букингемского дворца — просто шотландский дворянин лорд Ловатт решил, что если его егеря так хорошо умеют выслеживать браконьеров, то и в армии они на что-то сгодятся. Британский САС родился в британском Судане как частная инициатива офицера по имени Дэвид Стирлинг, позже сэр Дэвид Стирлинг. Он же — в семидесятых, когда в Северной Ирландии начались трабблы [38], — организовывал и вооружал отряды протестантской милиции, создал организацию патриотов UK75. Он же основал KAS International, старейшую частную военную компанию в Британии [39]. Тебе не кажется, что сама система, при которой громадная армия гоняется за мелкими бандами, порочна в самой своей сути? Небольшая частная компания справится с этим куда лучше.
— Справится ли? — с сомнением сказала Ксения.
— Бандиты вот уже несколько лет справляются с задачей нанесения нам максимально возможного ущерба, заставляют нас держать в боевой готовности огромные силы. Заставляют нас предпринимать меры безопасности, изменяющие жизнь простых людей, — ты видела, каков сейчас обыск при посадке на самолет? Террористам удается главное — мы уже не можем жить, как жили раньше.
— Это слова. Конкретно.
— Конкретно. Мне нужны контракты на обеспечение безопасности. Оплата по факту, то есть — есть безопасность, есть и оплата. Отдельно — оплата по головам убитых бандитов, для того чтобы не было соблазна, — только разыскиваемых и находящихся вне закона. Почему-то мы до сих пор не объявили в Афганистане никого вне закона — как будто это не наша земля. Наша, и если кто-то объявляет войну обществу — почему мы не можем объявить войну в ответ?
— Дума взбесится, — не спросила, а констатировала факт Ксения.
— Пусть бесится. Если есть желание, пусть сами наведут порядок. Как считают нужным. Вся прелесть ситуации в том, что государство никак не будет отвечать за наши действия. Мы — частные лица. Единственный нюанс — мне нужны будут люди с флота, с морской пехоты и из армии. Это надо предусмотреть.
— Каким образом?
— Полагаю, откомандирование в распоряжение, без указания срока. Никто не будет задавать лишние вопросы. Оружие я приобрету как дворянин. Откомандированные будут числиться в штате со всеми вытекающими: медицины, выслуга, пенсия. То, что выслуга идет не год за три, — я смогу компенсировать более высоким жалованьем. Да, мне еще нужно будет поручительство перед банками…
…
— Итак?
Ксения пожала плечами:
— Конечно же, да. Люблю мужчин, принимающих хоть какие-то решения. Так надоело принимать их самой…
— Графу Толстому большой привет.
— Не передергивай. Иначе прикажу выкинуть из машины. Ты знаешь правила.
— Да. Правила я знаю, это точно.
Бухарское ханство, Ташкент 12 октября 2016 года
И снова самолет, Кабул — Ташкент, таинственная и сладостная птица счастья, только не синяя, а серая, почти черная, четырех-двигательная. Которая вырывает тебя из тысячелетне-опасного Кабула, из каменной ловушки гор и перебрасывает на два дня в столицу тихого, почти неосязаемого счастья — в Ташкент. Где золотые купола мечетей и шпили минаретов соседствуют со льдяно-прямыми стрелами небоскребов, а в ресторане «Голубые купола» столик, только если знаешь местную обслугу, и там играют одесский джаз. Только мне ничего этого не надо. У меня свой наркотик. На который я плотно подсел и отвыкать не собираюсь. Просто потому, что осталось мне немного, я это чувствую…
Наверное, казаки, парашютисты, морские пехотинцы и контрактники — которых на пятничном рейсе из Кабула было как черноморских килек в банке — до сих пор не привыкли к тому, что вот так вот просто с ними летает Наместник, пусть и бывший. Наверное, кое-кто даже считает, что таким образом я зарабатываю дешевую популярность, — но мне плевать. Пусть смотрят… мне самому надо бы хорошенько посмотреть на себя. И понять, как мне выбраться из той жизненной трясины, в которую я в очередной раз забрался.
Во время перелета следует спать, потому что Ташкент не тот город, где следует терять хоть час на банальный и скучный сон, — но в этот раз почему-то не спалось. Мысли катились под горку, по накатанной колее, раз за разом возвращаясь к одному и тому же, светящемуся красным светом опасности вопросу. Тому самому, который издревле занимал все русское разночинство.
Что делать? Что делать?! Что делать…
Что делать? Что делать?! Что делать…
Ответить грубо — не получается. Ответить честно — не дает душа.
Итак, в Коране написано, что правоверный может взять четырех жен, но только если сможет хорошо относиться к каждой из них. В России многоженство запрещено, в том числе и на территории, где доминирует ислам (что не мешает правоверным регистрировать один брак и заключать еще два-три шариатских, если женщины, конечно, согласны). Здесь, в Бухаре, в Бухарском эмирате, куда я лечу, многоженство официально разрешено, но русское влияние проникло и сюда, потому существуют тонкости…
Когда мы (точнее, аналитический отдел) изучали причины, по которым афганцы подняли против нас восстание и продолжали ожесточенно сражаться против нас, — в их числе оказались такие, что мы сразу и не поверили. Например, с нашим приходом в Афганистане было запрещено рабство и торговля людьми, в том числе женщинами на свадьбу. Это привело вот к чему: у мужчин стали возникать проблемы с женщинами. Если раньше молодому человеку из хорошей семьи жену просто покупали, а вторую, третью он покупал сам на базаре, то теперь женщины получили право выбора. И сразу же к мужчинам появились огромные претензии. Их нельзя было сравнить с русскими: русский — представитель Империи, у него есть нормальная одежда, есть автомобиль, есть работа. У молодого афганца нет ничего, чаще всего молодой афганец годов до тридцати копит деньги, чтобы купить себе жену. Копит не на образование, не на квартиру, не на дом — а на жену. А взрослый афганец теперь тоже не мог купить себе вторую, молодую жену. Да еще и первая жена начала говорить вещи, за которые ее раньше просто зарезали бы: что раз в Коране написано, что муж может взять себе вторую жену, только если не опасается того, что будет относиться несправедливо, значит — чтобы взять вторую жену, он должен сначала построить второй дом и начать зарабатывать вдвое больше денег. Задачка нелегкая, особенно если ты днем работаешь, а ночью берешь спрятанный автомат и обстреливаешь блокпосты. Просто выспаться некогда — а ведь понятие «относиться по справедливости» относится не только к денежным делам, но и к делам сердечным, даже сугубо интимным. Вот мужчины и взялись за оружие, чтобы силой восстановить то, на чем стоял Афганистан, и относиться к женщинам по своей справедливости.
Интересно, а если посмотреть со стороны — я-то сам относился и отношусь к своим женщинам по справедливости?
Опять двадцать пять.
Юлия…
Я не сомневался в том, что чувства испытывал к ней я и чувства испытывала ко мне она. Но сейчас я все отчетливее понимал, что сойтись вновь — непоправимо загубить их, возможно, даже стать врагами. И дело совсем не описать банальной фразой «лодка любви разбилась о рифы быта», тут все и сложнее и больнее. Почти двадцать лет мы жили друг без друга. И каждый из нас вкусил от яблока с древа зла, каждый из нас научился хитрить, юлить, увиливать. Смешно — но каждый из нас, после того как мы расстались, — пошел по одному и тому же пути: стал разведчиком. Точнее, даже шпионом… разница между разведчиком и шпионом есть, и она вовсе не в том, что разведчики свои, а шпионы — чужие, она есть… Шпион — это человек, который не просто влезает в чужие души, это человек, который умеет менять свою душу, свои взгляды, свои убеждения как перчатки. Это человек, который перестал быть самим собой, потому что этого требует его ремесло, даже выше — его искусство. Это высшая степень отречения от добра во имя добра же — но только для своей страны, для своей Родины. Вот только бесследно это не проходит, и шпион как палач — став им, нормальной жизнью жить уже невозможно.
Потому нам с Юлией не стоит и пытаться. То, что объединяет нас, — ничто по сравнению с тем, что нас разъединяет. Годы мрака — разведчики говорят «холода», когда каждый из нас жил своей жизнью, — и куча мин в прошлом каждого. Наступишь — и порвет. Больно. А не хочется, чтобы было больно. И не хочется причинять боль друг другу. Поэтому живешь как есть и радуешься тому, что есть. Говорят — в семье не должно быть два юриста или два чиновника. Добавлю — два шпиона тоже не должно быть.
Ксения…
Ксения — это человек, с которым невозможно нормально быть больше часа времени. Иногда даже меньше. Я не знаю… как и когда она стала такой, и гоню от себя мысль, что и сам несу долю вины за это. Но все это так… утром она объявляет войну всему миру и ведет ее, не беря пленных. Никак иначе не получается.
Марианна…
Марианна — человек совершенно не моего круга, не моего воспитания… она совершенно из другого мира. Испанки… особенно испано-американки — не такие, как мы. Они умеют радоваться жизни… не верите — зайдите как-нибудь в веселое заведение в Гаване. На набережной Малекон, где соленая волна с размаху бьет в кованый гранит берегов, вздымая вверх сверкающие на солнце брызги разрывов. Там вы увидите девчонок, которые танцуют, даже на столах… нет, не за деньги, это не профессиональные танцовщицы гоу-гоу, которых полно и севернее, и за океаном, в просвещенной и сильно развращенной Европе. Они танцуют потому, что им это нравится, они радуют себя и радуют людей. А Марианна умела еще и любить, давать, ничего не требуя взаимен и не ставя условий. Марианна — типичная испанка… я надеюсь на это. Потому что иначе — это я получаюсь типичным безрогим козлом.
Кристина…
С Кристиной я пробыл меньше всего, но почему-то выделяю ее из всех. Сам не знаю, почему. Может, потому, что она не типичная англичанка? Или наоборот — слишком типичная. Откуда и что мне знать про Англию? Иногда меня посещает мысль, что она — подстава британской разведки и просто ведет игру, долгосрочных целей которой я просто не понимаю. А иногда — что я просто дурак и упустил очередной свой шанс. Как бы то ни было — кажется, Кристина единственная, с которой мы расстались «по нулям». Модное сейчас выражение — по нулям. Это значит, что ни ты не причинил боль ей и ни она не причинила боль тебе. Все нормально, и можно даже остаться друзьями. Вот это — по нулям. Страшно становится тогда, когда понимаешь, что из таких вот нулей будет складываться итог твой жизни.
Ну и Анахита. Люнетта. Маленькая Луна…
А вот про нее ничего не буду говорить. Конечно, наркоман может рассказать о полетах почти что наяву… но много ли в этом будет правды? И стоит ли ему в этом случае верить?
Но наркоман никогда не откажется по собственной воле от дурмана…
Маршрут был уже привычным…
Трасса до Бухары, знакомые повороты. Какой-то певец в магнитоле, не помню имя. Мелодия, качающая как в колыбели… я все лучше и лучше понимаю фарси. Чтобы быстрее учить незнакомый язык — если у вас нет возможности жить в этой языковой среде, купите песни на этом языке и слушайте их. Это не заменит нормальных, академических занятий, но постепенно вы начнете понимать текст все лучше и лучше. И вам будет приятно от этого…
Машин было относительно немного, двигались в основном в обратную сторону — от Бухары к Ташкенту, там даже пробка была. Оно и понятно — в Бухаре прошла пятница, исламский день отдыха, и теперь те, кому нечего делать, перемещаются отдыхать в европеизированный Ташкент.
Я обогнал разлапистый, на полторы полосы вездеход, прибавил скорость, и тут…
Попал…
В зеркале заднего вида синим заполыхали огни. Дорожная полиция…
Интересно, чего это я нарушил. Не припоминаю. Обогнал… если только скорость превысил? Да нет… кажется.
Этого только не хватало.
Дисциплинированно сбавил скорость, перестроился в крайний ряд. С полицейским эскортом дополз до кармана… просто так на трассе останавливаться нельзя, трасса скоростная, даже по приказу полиции…
Зашарил по карманам… наличные деньги были, но не мешало убедиться. Штрафы за нарушение ПДД были очень серьезные, хотя как-то не приходилось платить их последнее время. Почему-то вспомнилось, как Майкл гнал по крымскому серпантину, нас поймал дорожный полицейский и, вместо того чтобы оштрафовать, отпустил. Сейчас на это рассчитывать не стоит, здесь меня не знают…
Открыл окно. Полицейский шел ко мне, в дурацком белом кителе… здесь белый цвет очень уважают, белая форма у всех, у кого только возможно…
— Здравия желаю, старший инспектор Хабиби. Документы, документы на машину…
— Машина прокатная… — я подал свои документы.
Инспектор начал просматривать их, с фонариком. Было темно… час до наступления нового дня и семь — до рассвета.
— Простите, я что-то нарушил? — спросил я. Дворянину вообще-то не пристало задавать такие вопросы, просто я действительно спешил.
Инспектор не ответил. Он просто сунул мои документы в карман:
— Извольте проследовать…
Нет, это черт знает что.
Оружие у меня было… конечно, второй раз я такой оплошности не допущу, и моему старому доброму партнеру по лихим играм, двенадцатому графу Сноудону, Егермейстеру Его Величества врасплох меня не застать. Но применять оружие против дорожных полицейских…