— Двигайся! Все время двигайся! Вон туда!
Я направился туда, куда он указал. На краю обширного расчищенного пространства стоял другой мужчина, он пел ту же самую песню, и оттуда по снегу шла тропинка, вытоптанная до слякоти. Я разглядел других людей, которые исчезали в снегу впереди, и направился за ними, рысцой, чтобы не замерзнуть. Наверно, до убежища оставалось полмили, и все время донимал холод. Одеты мы были явно не по погоде. Я промерз насквозь, а ноги совершенно промокли к тому времени, как мы вошли внутрь.
Убежище было большим зданием типа ангара, и там оказалось ненамного теплее, потому что дверь все время была распахнута, но все-таки оно защищало от непогоды, и было славно оказаться в помещении. Оно буквально ломилось от людей, некоторые были в корабельных костюмах, а глядя на других, сразу скажешь: эти — ганимедяне. Невозможно было ошибиться и не узнать колонистов.
Они были бородатые, а некоторые отрастили длинные волосы. Я решил, что не стану следовать их примеру: буду гладко выбривать щетину, как Джордж. Я начал повсюду шнырять, пытаясь отыскать Джорджа и компанию, наконец мне это удалось. Он нашел какой-то тюк и усадил на него Молли, а она держала на коленях Пегги. Я обрадовался, когда увидел, что у Пег перестала идти носом кровь, но все лицо у нее было в высохших слезах, крови и грязи. Словом, видок у нее был еще тот!
Джордж выглядел мрачным, примерно таким он ходил в первые дни, когда оказался без своей трубки. Я подошел и сказал:
— Эй, люди!
Джордж обернулся, на его лице появилась улыбка, и он ответил:
— Ох, Билл, надо же, и ты здесь! Ну и как оно все? — Если хочешь знать мое мнение, — ответил я, — по-моему, все довольно бестолково.
Он снова помрачнел и сказал:
— А я думал, со временем все уладят.
У нас не оказалось возможности это обсудить. Возле нас остановился колонист, снег покрывал его сапоги, а длинные волосы свисали на лицо. Он засунул в рот два пальца и свистнул.
— А ну, заткнитесь, — скомандовал он. — Мне нужны двенадцать крепких мужчин и мальчишек, чтобы грузить багаж.
Он огляделся и стал тыкать пальцем:
— Ты — ты — и ты…
Джордж оказался девятым «ты», я — десятым. Молли начала протестовать. Наверно, если бы она промолчала, Джордж и сам стал бы спорить. Но вместо этого он сказал:
— Нет, Молли, по-моему, это нужно сделать. Пошли, Билл.
И мы снова вышли на холод. Снаружи стоял грузовик на гусеничном ходу, мы погрузились в него и стоя поехали обратно к ракете. Папа проследил, чтобы меня послали внутрь «Джиттербага»: он хотел защитить меня от непогоды, и мне пришлось принять еще дозу ругани капитана Хэтти: мы не в состоянии были работать достаточно быстро, и это ее не устраивало. Но наконец мы все-таки выгрузили из корабля багаж — к тому времени, как я вышел из корабля, он уже весь был в грузовике. На обратном пути мы опять замерзли.
Молли и Пегги не оказалось на том месте, где мы их оставили. Большая комната почти опустела, и нам велели пройти в другое здание через внутреннюю дверь. Я видел, что Джордж очень расстроен из-за того, что Молли исчезла.
Внутри другого здания мы обнаружили две крупные надписи со стрелками: «МУЖЧИНЫ И МАЛЬЧИКИ — НАПРАВО» и «ЖЕНЩИНЫ И ДЕВОЧКИ — НАЛЕВО». Джордж живо свернул налево. Он прошел ярдов десять, и тут его остановила женщина со строгим лицом, одетая, как колонистка, в комбинезон.
— Вам в другую сторону, — сказала она твердо. — Здесь дорога в спальню для женщин.
— Да, знаю, — согласился папа, — но я хочу найти мою жену.
— Вы можете поискать ее за ужином.
— Я хочу видеть ее сейчас.
— Я не имею возможности искать кого бы то ни было в такое время. Вам придется подождать.
— Но…
Мимо нас стали проталкиваться несколько женщин, направлявшиеся в спальню. Папа узнал в одной из них нашу соседку по палубе «Мэйфлауэра».
— Миссис Арчибальд!
Она повернулась:
— Мистер Лермер! Как поживаете?
— Миссис Арчибальд, — настойчиво произнес папа, — не могли бы вы найти Молли и дать ей знать, что я ее жду здесь?
— О чем разговор, мистер Лермер! Конечно.
— Спасибо, миссис Арчибальд, тысяча благодарностей.
— Не за что.
Она свернула по проходу, а мы ждали, не обращая внимания на суровую с виду охранницу. Через некоторое время появилась Молли без Пегги. Можно было подумать, будто папа не видел ее целый месяц.
— Я не знала, что делать, дорогой, — сказала она. — Нам велели идти, и мне казалось, что лучше побыстрее устроить Пегги на ночь. Я знала, что ты нас найдешь.
— И где сейчас Пегги?
— Я уложила ее спать.
Мы вернулись назад, в главный холл. Там стоял стол, за которым сидел какой-то мужчина. У него над головой белела надпись: «ИММИГРАЦИОННАЯ СЛУЖБА — ИНФОРМАЦИЯ». Перед этим столом выстроилась целая очередь, мы встали в хвост.
— Как Пегги? — спросил папа.
— Боюсь, что она простудилась.
— Я надеюсь… — начал папа. — Надеюсь… а-апчхи!
— И ты тоже, — обвиняющим тоном сказала Молли.
— Я вовсе не простудился, — объяснил папа. — Это просто рефлекс.
— Гм-м, — усомнилась Молли.
Дальше очередь тянулась мимо маленького балкончика. Два мальчика моего возраста, облокотившись о перила, разглядывали нас. Они явно были колонистами, один из них пытался отращивать бороду, и она торчала у него клочьями.
Один мальчишка повернулся к другому и сказал:
— Рэйф, погляди-ка, что они нам теперь присылают.
Другой сказал:
— Это грустно.
Первый мальчик показал на меня пальцем:
— Возьмем вот этого — артистический тип, сразу видно.
Второй уставился на меня задумчиво.
— А он живой? — спросил он.
— Неважно, — ответил первый.
Я повернулся к ним спиной, и они оба захохотали. Терпеть не могу воображал.
10. ЗЕМЛЯ ОБЕТОВАННАЯ
Перед нами в очереди стоял мистер Сондерс. Он был недоволен холодом. Он сказал, что возмутительно подвергать людей воздействию погодных условий, как это сделали с нами. Он был вместе с нами в рабочей группе, но не очень-то много работал.
Мужчина за столом пожал плечами:
— Дату вашего приезда назначила колониальная комиссия, от нас это не зависело. Не можете же вы требовать, чтобы мы отложили зиму ради вашего удобства.
— Я этого дела так не оставлю!
— Ваше право, — чиновник за столом вручил ему бланк. — Следующий, пожалуйста, — он посмотрел на папу и спросил: — Что я могу сделать для вас, гражданин?
Папа спокойно объяснил, что хочет быть вместе со своей семьей. Мужчина покачал головой:
— Сожалею. Следующий! Пожалуйста.
Папа остался стоять на месте:
— Вы не можете разлучить мужа и жену. Мы не рабы, не преступники, не животные. Иммиграционная служба безусловно несет за нас какую-то ответственность.
Чиновнику явно надоело его выслушивать:
— Это самая большая партия людей, которую мы должны принять. Мы сделали все, что могли. Это же пограничный пункт для устройства иммигрантов, а не Астор.
— Все, чего я прошу — это минимального места для проживания с семьей, как указано в справочнике Комиссии по Ганимеду.
— Гражданин, эти обещания написаны на Земле. Наберитесь терпения, и о вас позаботятся.
— Завтра?
— Нет, не завтра. Через несколько дней — или через несколько недель.
Папа взорвался:
— Ах, несколько недель, вот как! К чертям, я лучше выстрою себе в поле иглу[100], чем с таким мириться.
— Это ваше право. — Чиновник вручил папе листок бумаги. — Если хотите пожаловаться, напишите здесь.
Папа посмотрел на листок, и я тоже. Это был отпечатанный бланк, адресованный в Колониальную комиссию на Земле! Чиновник продолжал:
— Верните жалобу мне в любое время на этой фазе, чтобы ее вовремя успели ультрамикрофильмировать и она могла поступить в почту на обратный рейс «Мэйфлауэра».
Папа взглянул на бумажку, фыркнул, смял ее в комок и зашагал прочь. Молли пошла за ним, на ходу его успокаивая:
— Джордж! Джордж! Не расстраивайся. Мы это переживем.
Папа робко улыбнулся:
— Конечно, родная. Меня убивает совершенство этой системы. Все жалобы направляются в главную контору — за полмиллиарда миль отсюда!
На следующий день аллергический насморк Джорджа разыгрался так, что у него потекло из носу. Пегги стало хуже, Молли тревожилась о ней, а папа пришел в отчаяние. Он куда-то пошел, чтобы поскандалить насчет организации дела. Откровенно говоря, лично мне было не так уж и плохо. Спать в общежитии было совсем не трудно: я мог бы проспать даже трубный глас, возвещающий день Страшного суда. А кормили так, как и обещали. Послушайте только: на завтрак нам дали кукурузные лепешки с сиропом и настоящим маслом, немного колбасы, настоящую ветчину, клубнику с такими густыми сливками, что я даже не понял, что это; чай, молока вволю, пей сколько влезет, томатный сок, ломоть дыни, яйца — тоже вволю, сколько хотелось.
На столе у всех на виду стояли общие сахарница и солонка, правда, на солонке было крупно написано: «ЭКОНОМЬТЕ СОЛЬ». Кофе отсутствовал, но я бы и не заметил, если бы Джордж не попросил. Не было и некоторых других продуктов, хотя это дошло до меня не сразу. Например, никаких фруктов из тех, что растут на деревьях: ни яблок, ни груш, ни апельсинов. Но какая разница, если можно есть клубнику, арбуз, ананас и все такое? Древесных орехов тоже не давали, зато был жареный арахис. Всякая выпечка из муки считалась роскошью, но поначалу ее отсутствие тоже как-то не замечалось.
На обед нам предоставили большой выбор блюд: кукурузная похлебка или консоме в виде желе, жареный цыпленок или говядина с капустой, кукурузные зерна с сиропом, баклажаны аи gratin[101], крошечные жемчужные луковички, тушеные с огурцами, фаршированные помидоры, бататы «Сюрприз», жаренная по-немецки ирландская картошка с подливкой, рубленая капуста со сметаной, ананас и творог с салатом. Потом шло мятное мороженое, пирог с вареньем, взбитые желтки с вином, замороженный крыжовник и три вида пудинга — но с десертами я не очень разобрался. Попытался попробовать всего, накладывая себе чуточку того и немножко другого, и, пока пришел черед десертов, у меня в животе уже места не хватило. Наверно, я малость объелся.
Стряпня не была особенно изощренной, так обычно готовят в скаутских лагерях, но продукты все первый сорт — такие невозможно испортить. Обслуживание тоже напоминало мне лагерь: вставай в очередь, чтобы тебе чего-то положили, никаких тебе скатертей или салфеток. А тарелки приходилось мыть: их нельзя было выбрасывать или сжигать, их ведь доставляли с Земли и они были на вес урана.
В первый день отобрали пятьдесят мальчиков и девочек, которые стояли в очереди за едой, и еще пятьдесят, которые последними закончили есть, и заставили их убирать и мыть посуду. На другой день порядок переменили: взяли среднюю группу. Я по-палея оба раза. В первый день на ужин давали грибной суп, запеченную ветчину, жареную индейку, горячий кукурузный хлеб с маслом, холодное заливное мясо, аспарагус со сливками, картофельное пюре с гусиным соусом, маисовый пудинг, шпинат с крутым яйцом и тертым сыром, горошек с морковью со сливками, тушеный салат-латук и еще три вида салатов, замороженный крем, пудинг с изюмом, виноград — и снова клубника с сахарной пудрой.
Кроме того, если захочется, в любое время можно было прийти на кухню и получить чего-нибудь поесть.
Первые три дня не особо тянуло выходить из дома. Шел снег, и, хотя мы, когда прилетели, оказались в солнечной фазе, было довольно темно, Солнца почти не видно, а Юпитера — того и подавно. К тому же часть времени приходилась на затмение. Холода стояли зверские, а у нас все еще не было подходящей одежды. Однажды меня послали с хозяйственным грузовиком в город за продуктами. Города я почти не видел, да Леду и нельзя назвать городом, если ты жил в Диего-Боро, зато я посмотрел гидропонические фермы. Их было три: огромные сараи, по нескольку строений каждый. Назывались они, смотря по тому, что в них выращивали, «Оаху», «Имперская долина» и «Айова»[102]. Ничего особенного в них нет, обычное огородничество без почвы. Я не мог долго присматриваться, потому что мерцающее освещение, которым стимулируют рост растений, слепило глаза.
Но что меня заинтересовало, так это тропические растения, которые выращивали в «Оаху», — многих из них я никогда раньше не видел. Я заметил, что большинство растений помечены буквами «МГ», а на немногих были прикреплены таблички «03». Один из садовников объяснил мне, что «МГ» означает — «Мутации Ганимеда», а «03» — «Обычные Земные».
Позднее я обнаружил, что все растения, которые выращивают на Ганимеде, представляют собой мутации, приспособленные к природным условиям Ганимеда. Кроме этих ферм было еще одно строение под названием «Техас». Там стояли настоящие коровы, и оно меня очень заинтересовало. Вам известно, что корова постоянно двигает нижней челюстью из стороны в сторону? И, что бы вам ни говорили, ни один сосок ее вымени не дает сливок. Неохота было отсюда уходить, но запах в «Техасе» стоял такой же, как в космическом корабле. Короткая пробежка по снегу — и я попал в магазин, где совершается вся купля-продажа в Леде, все большие и малые лавки находятся под одной крышей. Я присмотрелся к товарам, собираясь привезти какой-нибудь подарок для Пегги, раз она заболела. Но когда узнал цены…
Подобного шока я никогда в жизни не испытывал! Если бы я купил в этом магазинчике те жалкие пятьдесят восемь фунтов барахла, которые было разрешено взять с собой, они обошлись бы мне — чистую правду говорю! — в несколько тысяч кредитов. Все, что привозилось с Земли, стоило диких денег. За какой-то паршивый тюбик крема для бритья нужно было заплатить двести восемьдесят кредитов! Продавались там и предметы, изготовленные на Ганимеде, в основном ручная работа. Они тоже были дорогие, хотя и не сравнить с ценами, которые заламывали за вещи, привезенные с Земли.
Я поскорее выбрался из этого места. Насколько я мог себе представить, единственной дешевой вещью на Ганимеде была еда. Водитель тягача поинтересовался, где это я шлялся вместо того, чтобы помогать в погрузке.
— Следовало бы тебя тут оставить, прогулялся бы пешочком, — проворчал он.
Я не подыскал подходящего ответа и промолчал.
Вскоре после этого зиму отменили. Накопители тепла повернули на полную мощность, небо прояснилось, и стало очень даже неплохо. Впервые я разглядел небо над Ганимедом вскоре после рассвета на следующей солнечной фазе. Накопители тепла сделали небо бледно-голубым, но на нем светился Юпитер, ярко-красный и огромный. Большой и красивый — никогда мне не надоело бы любоваться Юпитером! Земная Луна в полнолуние выглядит большой, правда? Так вот, Юпитер с Ганимеда кажется в шестнадцать или в семнадцать раз крупнее Луны и покрывает поверхность неба в двести пятьдесят раз большую. Он так и висит в небе, не всходит и не заходит, и остается только удивляться, что же его там держит. Сначала я увидел его в полуфазе — и мне даже в голову прийти не могло, что он бывает еще прекраснее. Но Солнце передвигалось по небосводу, и через день Юпитер приобрел форму серпа — и сделался еще лучше. В середине солнечной фазы мы, естественно, попали в затмение, а Юпитер стал огромным сияющим красным кольцом в небе; ярче всего сияние было там, где позади него проходило Солнце.
Но самым удивительным он предстал тогда, когда наступила фаза полной темноты.
Пора, наверно, объяснить действие этих фаз: я ведь и сам их не понимал, пока не попал на Ганимед. Ганимед такая маленькая планетка, и она так близко находится к своей главной планете, что приливные волны в горных породах затормозили ее вращение — точно так же, как это произошло с Луной; Ганимед все время повернут к Юпитеру одной и той же стороной, потому-то Юпитер и не движется в ее небе. Солнце движется, другие юпитерианские спутники движутся, звезды движутся, но только не добрый старый Юпитер — он просто висит, и все тут. Оборот вокруг Юпитера у Ганимеда занимает немногим больше земной недели, поэтому у нас три с половиной дня светлые, а после — три с половиной дня темноты. По ганимедскому времени период оборота считается ровно одной неделей, а ганимедские двадцать четыре часа составляют одну седьмую от этого периода.
Исходя из этих расчетов, получается, что ганимедская минута примерно на одну стандартную секунду дольше, чем земная минута, но какая разница? Ученые, ясно, с этим считаются, но у них есть часы, которые показывают оба времени. Так что неделя протекает на Ганимеде следующим образом. Солнце встает в полночь в воскресенье каждую неделю; когда вы просыпаетесь в понедельник утром, оно уже чуть поднялось над восточным горизонтом, а Юпитер — в половинной фазе. Солнце продолжает подниматься все выше, и, примерно, к ужину во вторник оно проходит позади Юпитера. На Ганимеде становится темно, тьма может продолжаться час или больше, максимум — до трех с половиной часов. Зажигаются звезды, а Юпитер проявляет этот самый эффект великолепного красного кольца благодаря своей плотной атмосфере. И после опять становится светло: к тому времени, как нужно ложиться спать во вторник. В полдень четверга Солнце опускается, и у нас начинается темная фаза, это красивее всего. Тут проявляются все настоящие краски Юпитера, и легче наблюдать другие луны. Они могут оказаться в любом месте и в любых сочетаниях.
Юпитер и его спутники представляют собой в некотором роде Солнечную систему в миниатюре, а с Ганимеда можно все наблюдать, как бы сидя в первом ряду. В небесах всегда что-нибудь новенькое. Кроме одиннадцати «исторических» сателлитов разных размеров[103], от Ганимеда и до Джей-Десять, или Николсон-Альфа, — это шар, сложенным из скал и льда, всего в пятнадцать миль величиной, — имеется, еще, наверно, дюжина всего по нескольку миль или еще меньше в диаметре, но достаточно крупных, чтобы называться лунами, и Бог знает сколько еще мельче. Иногда эти маленькие луны подходят близко к Ганимеду, и тогда видны их диски, орбиты лун чаще всего сильно эксцентричны. Несколько из них во всякое время светятся заметными огоньками в небе, точно так планеты видны с Земли.