Но представителя Иммиграционной службы тут вовсе не было: он и не подумал прийти на собрание.
12. ПЧЕЛЫ И НУЛИ
Нас одурачили, это уж точно. И было совершенно ясно, что никакого выхода нет. Некоторые из иммигрантов отправились на прием к представителю Колониальной службы, но ничего утешительного от него не услышали. Он объявил, что уже сложил с себя свои обязанности, по горло сытый невыполнимыми инструкциями, приходящими за пятьсот миллионов миль из управления на Земле, и тщетными попытками их выполнить. Он уезжает домой, как только сдаст дела сменщику. Все опять взбудоражились: если он может поехать домой, значит, и им можно. «Мэйфлауэр» все еще крутился над нами на орбите, загружаясь. Масса народу потребовала, чтобы их отправили на нем назад.
Капитан Харкнесс твердо сказал: нет, он не имеет права бесплатно перевозить их через половину Солнечной системы. Так что они снова накинулись на представителя Колониальной службы, жалуясь и протестуя еще громче. Наконец, мистер Толли и совет решили вопрос. Ганимеду не нужны недовольные и слабаки. Если Управление отказывается увести обратно тех, кто настаивает на том, что их одурачили, и не желает остаться, тогда следующий корабль не получит разрешения на выгрузку. Представитель сдался и написал Харкнессу распоряжение взять на борт пассажиров.
Наша семья обсудила эти события в палате у Пегги в больнице так уж пришлось, потому что врачи держали ее там в комнате, где давление было, как на Земле. Остаемся мы или летим назад? Папа оказался в затруднительном положении. На Земле он, по крайней мере, работал сам на себя, здесь же он был только наемным служащим. Если уволиться и взять участок, ему придется два-три ганимедских года на кого-то батрачить, прежде чем он начнет основывать свое хозяйство. Но главным затруднением была Пегги. Несмотря на то что на Земле она выдержала все медицинские испытания, она не могла приспособиться к низкому давлению на Ганимеде.
— Надо смотреть правде в глаза, — сказал Джордж Молли. — Мы должны отправить Пег в те условия, к которым она привыкла.
Молли посмотрела на него: лицо у него вытянулось и стало длиной с мою руку.
— Джордж, ведь ты не хочешь возвращаться, правда?
— Не в этом дело, Молли. На первом месте — благополучие детей, — он повернулся ко мне и добавил: — Ты этим не связан, Билл. Ты достаточно большой, чтобы решать за себя самому. Если тебе хочется остаться, я уверен, это можно устроить.
Сразу я ничего не ответил. Я явился на это семейное сборище в жутко дурном настроении, и не только из-за того, как тут с нами обошлись, — меня сильно задели шуточки тех двух местных мальчишек-колонистов. Но, знаете, что меня завело больше всего? Эта палата с искусственным давлением. Я уже привык к низкому давлению, и оно мне нравилось. В палате у Пегги, где давление поддерживалось таким же, как земное нормальное, я себя чувствовал так, будто плавал в теплом супе. Я едва мог дышать.
— Не думаю, что мне хотелось бы вернуться, — сказал я.
Пегги сидела в постели, следя за нами огромными глазищами, точно маленький лемур. Теперь она сказала:
— И я не хочу возвращаться.
Молли ничего не ответила, только похлопала ее по руке.
— Джордж, — сказала она, — я много об этом думала. Ты же не хочешь возвращаться, я знаю. И Билл не хочет. Но нам и не надо возвращаться всем. Мы могли бы…
— Об этом не может быть и речи, Молли, — твердо перебил ее папа. — Не для того я на тебе женился, чтобы нам жить врозь. Если приходится возвращаться тебе, вернусь и я.
— Я не об этом. Пегги может вернуться вместе с О’Фарреллами, а моя сестра ее встретит и позаботится о ней на Земле. Она ведь хотела, чтобы я оставила с ней Пегги, когда узнала, что я решила уезжать. Это хороший выход.
Говоря это, она смотрела мимо Пегги.
— Но Молли… — начал папа.
— Нет, Джордж, — перебила она. — Я все обдумала. Мой первый долг — это ты. Ведь о Пегги есть кому позаботиться: Феба будет для нее матерью и…
К этому моменту Пегги перевела дыхание.
— Не хочу я жить с тетей Фебой! — завопила она и разревелась.
Джордж сказал:
— Так не получится, Молли.
— Джордж, еще и пяти минут не прошло, как ты был согласен оставить здесь Билла, совсем одного.
— Но Билл уже практически мужчина!
— Он еще недостаточно взрослый, чтобы жить одному. И я вовсе не говорю о том, чтобы оставить Пегги одну, Феба будет ее любить и заботиться о ней. Нет, Джордж, если все женское население сбежит домой при первых трудностях, никаких пионеров не будет. Пегги должна вернуться, но я остаюсь.
Пегги прекратила свое нытье ровно на то время, чтобы успеть сказать:
— Не поеду я назад! Не хочу! Я ведь тоже пионер — разве не так, Билл?
Я подтвердил:
— Конечно, Пег, конечно!
Подошел и похлопал ее по руке. Она схватилась за мою ладонь. Не знаю уж, что заставило меня сказать то, что я сказал дальше. Видит небо, эта пигалица всегда меня раздражала своими бесконечными вопросами и тем, что пыталась делать все, что делал я. Но я услышал свой голос, произносящий слова:
— Не беспокойся, Пегги. Если ты поедешь назад, я тоже с тобой поеду.
Папа посмотрел на меня с раздражением и повернулся к Пегги:
— Билл поторопился высказаться, детка. Ты не должна ловить его на слове.
Пегги спросила:
— Но ты ведь сказал это серьезно, разве нет, Билл?
Я уже пожалел о своих словах. Но сказал:
— Конечно, Пегги.
Пегги повернулась к папе:
— Видишь? Но это неважно. Мы ведь не возвращаемся, никто из нас. Пожалуйста, папа — я поправлюсь, я обещаю, что поправлюсь. Мне с каждым днем все лучше и лучше.
Так оно, конечно, и было — в палате с искусственным давлением. Я-то там сидел, обливаясь потом и жалея о том, что раскрыл рот.
Молли сказала:
— Тут уж мне нечего сказать. Что ты думаешь, Джордж?
— М-м-м…
— Ну?
— Что ж, я подумал, что можно ведь одну комнату у нас в доме держать под искусственным давлением. Я мог бы сделать в мастерской небольшой компрессор.
Пегги внезапно прекратила лить слезы:
— Это значит, что мне можно будет выйти из больницы?
— Пока, моя милая, это только идея. Но если папа сможет ее осуществить… — Молли, казалось, сомневалась. — Это не ответ на наши проблемы, Джордж.
— Вероятно, нет. — Папа поднялся и распрямил плечи. — Но я решил одно: мы все едем — или мы все остаемся. Лермеры держатся друг друга. Это решено.
Освоение собственных участков было не единственным, в чем мы ошиблись. На Ганимеде было скаутское движение, хотя весть об этом не дошла до Земли. После высадки мы больше не устраивали сборов скаутов «Мэйфлауэра»: все были слишком заняты, чтобы даже подумать об этом. Состоять в организации скаутов — большое удовольствие, но иной раз на это просто не остается времени. У отрядов Леды тоже не было сборов. Раньше они обычно встречались в городском зале, а теперь мы заняли его под столовую и лишили их места. Наверно, то, что мы оставили их ни с чем, не способствовало их дружескому расположению к нам. Однажды возле магазина мне навстречу попался какой-то мальчишка. Я заметил у него на груди маленькую нашивку. Она была самодельная и не очень аккуратная, но я ее разглядел.
— Эй! — окликнул я его.
Он остановился:
— Сам ты — «эй»! Ты что, меня зовешь?
— Ага. Ты же скаут, да?
— Конечно.
— И я тоже. Меня зовут Билл Лермер. Пожмем друг другу руки!
И я пожал ему руку скаутским пожатием. Он ответил тем же.
— А я Сергей Росков. — Он оглядел меня внимательно. — Так ты один из припозднившихся Джонни?
— Я прибыл на «Мэйфлауэре», — согласился я.
— Я это и имел в виду. Не обижайся — я же и сам родился на Земле. Значит, дома ты был скаутом. Это хорошо. Приходи к нам на сбор, и мы тебя снова запишем.
— Но я не выходил из скаутов, — возразил я.
— Как? A-а, я тебя понял: «Кто однажды стал скаутом, тот скаут навсегда!» Ну что ж, приходи, мы официально это подтвердим.
Это был весьма подходящий случай придержать язык. Но я этого не сделал — о нет! Когда звучит труба Судьбы, я обычно говорю, вместо того чтобы молчать. Я сказал:
Это и так совершенно официально, официальнее не бывает. Я старший командир отряда Баден-Пауэлла[105].
— Вот как? Но ты оказался довольно далеко от своего отряда, разве не так?
Я ему все рассказал. Он слушал, пока я не закончил, и сказал спокойно:
— Значит, у вас, недоростков, хватило нахальства называть себя скаутами Ганимеда? Может, вы тут еще желаете что-нибудь захватить? Вы уже заняли наш городской зал — может, вы еще хотите спать в наших постелях?
— Ты что хочешь этим сказать?
— А ничего, — он вроде бы обдумывал ситуацию. — Просто дружеское предостережение, Билл…
— Ты что хочешь этим сказать?
— А ничего, — он вроде бы обдумывал ситуацию. — Просто дружеское предостережение, Билл…
— Ну?
— В этих местах только один старший командир отряда, и сейчас он перед тобой. Смотри, не ошибись на этот счет. Но все-таки приходи завтра на сбор, — добавил он. — Добро пожаловать. Мы всегда с радостью записываем новичков.
Я вернулся на приемный пункт и поискал там Хэнка Джонса. Рассказал ему все. Он смотрел на меня с восхищением:
— Уильям, старина, — сказал он. — Надо отдать тебе должное. Это ж какой талант надо иметь, чтобы вот так все испоганить. Все как есть. Это нелегко.
— Думаешь, я все испортил?
— Надеюсь, что пока не все. Что ж, поищем-ка дока Арчибальда и посоветуемся, что можно сделать.
Вожатый нашего отряда работал в больнице; мы подождали, пока разошлись пациенты, и вошли к нему. Он спросил:
— Вы что это — оба заболели или желаете немного посимулировать?
— Док, — сказал я, — мы ошиблись. На Ганимеде есть скауты.
— Это мне известно, — подтвердил он.
— Да-а? — удивился я.
— Мистер Гинзберг, мистер Брюн и я как раз ведем переговоры со старшими скаутскими властями местного отряда, чтобы условиться, каким образом наши отряды примут в местную организацию. Это довольно сложно из-за того, что практически на «Мэйфлауэре» больше скаутов, чем во всей местной организации. Но они, разумеется, официально зарегистрированы.
Я сказал:
— А-а.
— Через несколько дней соберем общий сбор, тогда окончательно договоримся насчет условий.
Я хорошенько подумал и решил, что лучше ему рассказать все, что произошло. Он слушал, не произнося ни слова. Наконец, я сказал:
— Хэнк считает, что я все испортил. А как думаете вы, док?
— М-м-м… — он замялся. — По-моему, он неправ. Но должен признать, что ты отнюдь не помог в данной ситуации.
Что я мог на это сказать?
— Не смотри на все так трагически, — посоветовал доктор. — Все наладится. А теперь — бегите и не думайте об этом. Возможно, это не имеет никакого значения.
Но кое-что это все же значило. Док и другие улаживали все таким образом, чтобы наши отряды признали как официально существующие, с признанием всех наших рангов и званий. Но после того как Сергей разболтал всем о разговоре со мной, организованные скауты Ганимеда стали считать нас всего только кучкой новичков, независимо от того, кем мы были на Земле. Нам не оставалось ничего иного, как начинать с самого начала. Если мы чего-то стоили, мы должны были это доказать, пройдя испытания. Это было компромиссом. Джордж говорит, подобные споры всегда имеют компромиссные решения. Наши звания были утверждены с испытательным сроком в один ганимедский год, за этот год нам придется пройти испытания, которые здесь отличались от наших. Состав наших отрядов не изменили. Но ввели одно серьезное новшество.
Командиров в наши отряды назначили из состава скаутов Ганимеда: их перевели к нам из отряда Леды. Мне пришлось признать справедливость такого решения. Мог ли я быть отрядным командиром в здешних условиях, если так недавно живу на Ганимеде, что у меня еще не устоит нога на меди? Но другие ребята, бывшие командиры наших отрядов, не так легко с этим примирились, когда до них дошло, что во всех их неприятностях виноват я. Хэнк первый заговорил со мной на эту тему.
— Билл, дружище, — заявил он, — ты ведь понимаешь, что популярен теперь, как муравьи на пикнике?
— А мне что за дело? — спросил я.
— Очень большое. Для честных людей самое время выполнить auto de fe[106].
— Какого такого дьявола это означает?
— В данном случае это означает, что тебе лучше перейти в отряд Леды.
— Ты рехнулся? Ты же знаешь, что эти парни о нас думают, особенно обо мне. Я бы там уцелел только при большой удаче.
— Это только показывает, как мало тебе известно о человеческой природе. Естественно, первое время трудновато придется, но это скорейший путь завоевать уважение.
— Хэнк, ты в самом деле свихнулся. В том отряде я ведь и вправду стану новичком — да еще каким!
— В том-то и дело, — спокойно продолжал Хэнк. — Мы все новички, но здесь, в нашем собственном отряде, это не заметно. Если все так и оставить, мы еще долго будем новичками. Но если мы перейдем, мы окажемся вместе с ребятами, которые на самом деле знают, что почем, — и кое-что от их знания перепадет и нам.
— Ты сказал: «мы»?
— Я именно так сказал.
— Понял. Ты решил перейти, а потому изобрел всю эту историю, из-за которой придется перейти мне, а ты как бы хочешь составить мне компанию. Ну, ты прекрасный товарищ!
Он только усмехнулся, совершенно невозмутимо.
— Добрый старый Билл! Стукни только его по башке раз восемь или девять, и он тут же врубится в любую мысль! Это будет не так плохо, Билл. Ровно через четыре месяца и девять дней мы перестанем быть новичками, мы войдем в число опытных людей.
— Откуда такая точная дата?
— Очень просто: как раз в тот день следующим рейсом прибудет «Мэйфлауэр», и как только они приедут, уже они, а не мы, станут припозднившимися Джонни.
— A-а, так!
Словом, так мы и сделали — и первое время приходилось тяжко, особенно мне… как в тот вечер, когда они настояли на том, чтобы я поделился с ними воспоминаниями о своем подвиге. Какой-то подонок разболтал им об истории с метеоритом. Но не таким уж страшным было это поддразнивание, и Сергей всегда останавливал ребят, если слышал их насмешки. Через некоторое время всем это надоело. Сергей вел себя так невыносимо благородно, что меня все время подмывало выдать ему пинка под зад. Из всего, что мне предстояло сделать, чтобы покончить с испытательным сроком и вернуть свое прежнее звание «орла», существенными были только две нашивки — за агрономию и за планетарную экологию, применительно к условиям Ганимеда. Оба предмета трудные, но их стоило изучить. На Ганимеде их необходимо знать, чтобы выжить, вот я ими и занялся.
Экология — самый сложный предмет из всех, какие я когда-либо изучал. Я поделился этими мыслями с Джорджем, и он сказал, что, наверно, политика еще хуже, а если вдуматься, то политика, возможно, только один из аспектов экологии. В словаре сказано, что «экология — наука о взаимодействии жизни организмов и их среды». Не так-то много это объясняет, правда? Это все равно что определить ураган как движение воздуха. Самое трудное в экологии — то, что никогда не знаешь, с чего начинать, так как все воздействует на все остальное. Если в Техасе не вовремя наступят заморозки, они могут воздействовать на стоимость завтрака на Аляске, эта стоимость, в свою очередь, повлияет на улов лосося, а он — на что-нибудь еще. Или взять ту старую историю из учебника: молодые холостяки отбыли в английские колонии, а это означает: дома остались старые девы, а старые девы заводят кошек, кошки ловят полевых мышей, а полевые мыши разрушают шмелиные гнезда, а шмели необходимы, чтобы опылять клевер, а рогатый скот поедает клевер, и рогатый скот обеспечивает старую Англию ростбифом, чтобы кормить солдат, которые будут защищать колонии, куда эмигрировали холостяки, вызвавшие появление большого количества старых дев.
Не очень-то научно звучит, правда? Я хочу сказать, что тут слишком много переменных величин, их и не описать числами. Джордж говорит, что если вы не в состоянии взять единицу измерения и записать ее цифрами, значит, вы знаете о предмете слишком мало, чтобы иметь право назвать то, что вы с ним проделываете, «научным методом», что же касается самого Джорджа, так уж, спасибо, он будет придерживаться своей инженерии. Но в правилах экологии, установленных на Ганимеде, есть некоторые пункты, которые следует усвоить крепко-накрепко всем.
Хотя бы насекомые. На Ганимеде не наступают на насекомое ни при каких обстоятельствах. Когда человек впервые высадился на Ганимеде, там никаких насекомых не было и в помине. Все, которые теперь тут живут, появились потому, что так распорядился совет по бионике, а главный эколог согласился на такое вторжение. Он хочет, чтобы насекомые сохранялись там, где они есть, чтобы они делали то, что положено делать насекомым, пусть жиреют и плодят рои детенышей. Конечно, скаут и так никогда нарочно не наступит ни на какое живое существо, разве что на черных вдов или кого-нибудь в том же роде, но это правило прямо в мозг врезается после того, как тебе объяснили, что, если ты наступил на насекомое и был при этом застигнут, ты заплатишь хороший штраф, а кроме того, тебе придется выдержать ехидную лекцию о том, что без тебя колония обойдется прекрасно, а вот без насекомых навряд ли.
Или возьмем земляных червей. Я-то знаю, что они здесь на вес урана, потому что сам их покупал, прежде чем закончил курс. Фермер не может обойтись без земляных червей.