Вот "дело", которому служил Эйхман...
...Процесс - вереница эпизодов. 23 июня разбирали массовые расстрелы в Польше, 27-го - коснулись судьбы детей из чешской деревни Лидице: Эйхман удушил их газом близ польского города Хелмно. Судья Моше Ландау взвешивает обстоятельства: действительно ли в Хелмно, или Эйхман отправил их в Познань, как утверждает свидетельница г-жа Фрейберг?
А "дело Эйхмана" тем временем идет своим чередом. В Кёльне 350 тысяч человек тоже вспоминают о Лидице. Это "судетские немцы", которых собрал министр Зеебом на ежегодную встречу. Они требуют "права на самоопределение". В их манифесте, принятом в мае 1961 года, "самоопределение" истолковывается так: "Нам нужна родина без чехов и коммунистов".
Пока еще не совсем ясно, как авторы манифеста практически думают осуществить "очищение" Чехословакии от чехов: может быть, детей Лидице снова придется вывозить в Хелмно?
Судей в Иерусалиме не интересуют, однако, ни г-н Зеебом, ни дальнейшая участь жителей Лидице. Председатель суда Ландау и прокурор Гаузнер говорят, что они рассматривают "только личные преступления Эйхмана".
То, что происходило на суде, тоже может быть включено в комплекс, именуемый "делом Эйхмана".
В журнале "Дер Шпигель" помещена фотография. Друг против друга сидят два государственных старика: Бен-Гурион, премьер-министр Израиля, и Аденауэр - западногерманский канцлер.
В 1944 году в Будапеште Эйхман предложил Брандту - представителю еврейской общины - обменять миллион евреев на десять тысяч грузовиков и несколько тонн хозяйственного мыла.
В 1951 году в Австрии эсэсовец Климрод предложил добровольцам, занятым поисками Эйхмана, продать Эйхмана "евреям" за пять миллионов долларов.
В 1961 году "государственные старики" договорились о главном: Израиль при разборе "дела Эйхмана" обязуется не затрагивать интересов ФРГ.
Журнал "Дер Шпигель" приводит слова Бен-Гуриона:
"Речь идет не о том, чтобы наказать Эйхмана. Для него нет наказания. Странно, что некоторые усматривают в этом процессе мотивы мести... Я принципиально возражаю против смертной казни".
В "деле Эйхмана", в котором грязи не меньше, чем крови, такая торговля вполне допустима. Три месяца суда вызвали в мире тревогу и разочарование. Ждали разоблачений, ежился в Бонне г-н Глобке, опасался неприятных последствий "главнокомандующий" Ферч. Каждый понимал, что такой процесс не может ограничиться одними эмоциями. Эйхман был не один - вскроются связи, опять начнут ворошить: и ты сжигал, и ты, оказывается, душил газом, и ты...
В Иерусалим на процесс стекались свидетели. Их осталось немного, гораздо меньше, чем палачей, которые их мучили. Они везли с собой не только воспоминания - была еще неутоленная потребность в справедливости. Прошло шестнадцать лет - все ли выводы сделаны, нет ли новых очагов смерти? Или выпустили их в сорок пятом году из лагерей, вымыли в бане - идите теперь по домам, ждите, пока за вами не придут снова...
Начался суд. Напряженно вслушивались свидетели, публика, мир в перечень имен, упоминаемых прокурором: Гитлер, Гиммлер, Геринг, Геббельс и - Эйхман. "Мертвые души".
На процессе Эйхмана прошлое переплелось с настоящим, многое вызывало ассоциации. Свидетель Бакан говорил о том, как жили в лагерях: "Смерть стала нашим образом жизни". И на Иерусалимском процессе смерть - основное содержание. Все "действующие лица" умерли - те, кто убивал, и те, кого убивали. И подсудимый в своем стеклянном гробу-клетке похож на мертвеца.
Обнаружились мемуары Эйхмана - 716 страниц с приложением длинного списка сообщников - от Гитлера до Глобке, от Гиммлера до предателей-сионистов. Трудно сказать, для чего Эйхман составлял этот список, - может быть, скучая в Аргентине, он выписывал дорогие сердцу имена? Израильский суд принял к рассмотрению всего 83 страницы, остальные 633 отверг вместе со списком.
Журнал "Гаолам Газе" пояснил:
"Понятно, что разоблачение этих преступников на процессе Эйхмана могло бы испортить отношения между Израилем и Западной Германией, а может быть, между Израилем и США, так как это повредило бы престижу НАТО и затруднило вопрос о вооружении Западной Германии".
Бен-Гурион сдержал слово - нашел "взаимоприемлемый путь". Политика!
Эйхман, занимаясь "еврейским вопросом", тоже считал себя политиком, он заявил суду:
- Я искал решения, которое бы устроило как евреев, так и немцев.
В нудных его показаниях все же проскальзывают иногда разоблачительные факты - он вкладывал их без "злого умысла", вопреки линии суда, то ли из-за своей бюрократической дотошности, то ли случайно. Так он выдал Глобке рассказал про его функции в министерстве внутренних дел и о том, что Глобке "расширил полномочия" подведомственного Эйхману отдела; назвал среди участников ликвидации бельгийских евреев Вернера фон Баргена, нынешнего посла ФРГ в Ираке; вспомнил Курта Бехера, Крумея, ныне здравствующих.
Суду все равно - он занимался "только Эйхманом" и теми, кого уже нет.
"Если процесс кончится тем, что вся ответственность будет возложена на одного Эйхмана, то он принесет больше вреда, чем пользы..." - сказал парижский профессор Жан Гелевич...
...Рассказывал свидетель из лагеря Собибур:
- Один эсэсовец дал своей собаке кличку - Mensch - Человек, нас же называл собаками. Он говорил псу: "А ну-ка, Человек, перегрызи этим собакам глотку!"
Пес, возведенный в сан человека, кидался на людей, которым жилось тогда хуже собак.
Вот элементарная демагогия фашизма: убедить пса в том, что он человек, и натравить на тех, кого лишили даже самого права называться людьми.
12 мая 1961 года газета "Дейче зольдатенцейтунг" поместила статью "Нет! - Альберту Эйнштейну". Там напечатано:
"Мы решительно выступаем против Альберта Эйнштейна - человека, действия которого, говоря словами федерального канцлера, были бесчестными, человека, который... предал свое отечество, свое немецкое происхождение, который совершал самые бесчеловечные поступки..."
В 1961 году западногерманские расисты вновь лишают великого Эйнштейна звания человека и гражданина Германии, и в том же номере газеты они пространно пишут о "человеке" Эйхмане, который, разумеется, заблуждался, однако...
Псы, как видим, недурно устроились. У них есть сила, власть, своя пресса, "лучшая в мире" демократия и "лучшие в мире" автомобили, они нагло кичатся своим благосостоянием, благополучием. Одним лишь они недовольны: что-то слишком долго их не спускают с цепи. Когда же наконец?..
Впрочем, иногда они говорят о мире и даже ловят военных преступников.
Однажды вечером в Западной Германии арестовали эсэсовского генерала.
Это был Эрих фон дем Бах-Зелевски, подручный Гиммлера, основатель Освенцима, палач Варшавы и первый кандидат на должность начальника полиции безопасности города Москвы. После войны он хвалился, что оказал "услугу" приговоренному к смерти Герингу: сунул ему в куске мыла ампулу с цианистым калием. Во всяком случае, так фон дем Бах рассказывал американским журналистам.
Много лет он жил на свободе, не таился, не менял фамилии. В исторических архивах, доступных каждому, хранились документы: переписка фон дем Баха с Эйхманом относительно депортаций в Польше, рапорт главного врача СС доктора Гравица о состоянии здоровья фон дем Баха в бытность его "высшим командиром СС на центральном участке восточного фронта". Доктор Гравиц докладывал Гиммлеру, что фон дем Бах-Зелевски "особенно тяжело страдает от призраков, в связи с производимыми под его руководством расстрелами евреев и в связи с другими... переживаниями на востоке". Несколько папок содержало показания свидетелей о том, как фон дем Бах взорвал и уничтожил Варшаву.
Все это давно уже перестало кого-либо интересовать в Западной Германии, есть там люди и не с такими "заслугами", тем не менее однажды вечером на фон дем Баха надели наручники, привели к прокурору и предложили рассказать "всю правду".
Фон дем Бах начал с основания Освенцима, потом заговорил об Эйхмане, о расстрелах...
Его перебили.
- Мы ждем от вас показаний по существу, господин фон дем Бах-Зелевски! - строго сказал прокурор. - Пустяками вам не отделаться! Где вы были в июле тридцать четвертого года, во время так называемого "путча Рема"?
В июле 1934 года фон дем Бах вместе с двумя эсэсовцами прибыл в имение к графу Антону фон Хохберг-Бухвальду, старому члену нацистской партии. Графа они тогда пристрелили - Гитлер обновил "боевые ряды".
С тех пор прошло двадцать шесть лет. Как могли узнать, догадаться?
Фон дем Бах понял, что погиб. Все могут простить - Освенцим, "центральный участок восточного фронта", Варшаву. Но графа ему не простят никогда.
Пришлось давать показания "по существу".
Фон дем Баха приговорили к четырем с половиной годам тюрьмы. Нынешней весной о нем вспомнили: израильский суд пригласил его на процесс Эйхмана, свидетелем защиты...
В 1945 году выплыла из гестаповских архивов фамилия "Эйхман". Кто-то вспомнил: он отвечал за "еврейский вопрос". Потом, на Нюрнбергском процессе, об Эйхмане подробно рассказал Вислицени. Стали искать - след его петлял по Западной Австрии, исчез где-то в Германии, затем вновь возник и вновь потерялся, думали, что уже окончательно...
На суде Эйхман говорил о том, как он в 1945 году решил покончить с собой.
- Вы должны понять мое настроение в то время. Рейх, которому я верил, рушился...
Недальновидный чиновник, он искренне полагал, что "все кончено" и что "дело" навсегда провалилось. Те, кто был прозорливей, удержали его от рокового поступка.
Пятнадцатилетняя история розысков Эйхмана - это печальная история поощрения нацистов, история предательства по отношению к живым и мертвым.
Словно в каком-то дьявольском ревю странствовал по континентам "бухгалтер смерти", поддерживаемый незримыми и грозными силами всемирной реакции.
Гаулейтеры в роли мирных коммерсантов, гестаповские следователи в мантиях профессоров юриспруденции западногерманских университетов, лагерные офицеры на посту начальников полицейских участков, шлюхи из гитлеровского "Фрауенбевегунг" - "женского движения" - в качестве сотрудниц американских штабов - вот то "население", среди которого поначалу "затерялся" разыскиваемый разведками преступник. Его прятали австрийские и немецкие фашисты, переправляла через государственные границы подпольная организация эсэсовцев, он находил убежища в монастыре урсулинок и в обители капуцинов, и его дорога из Европы в Америку шла через Ватикан.
Прошлым летом, когда Эйхмана наконец поймали, в Риме для обсуждения текущих событий встретились отец Борман и отец Даллес. Эти отцы - дети. Преподобный отец Мартин Борман - сын Мартина Бормана, заместителя Гитлера по партии, преподобный отец Эвери Даллес - сын покойного Джона Фостера Даллеса, государственного секретаря США. Борман и Даллес замешаны в "деле Эйхмана". Ватикан превратил "безбожного" Карла Адольфа Эйхмана в католика Рикардо Франциска Клемента.
Антикоммунизм и "холодная война" объединили вчерашних противников. В зале Нюрнбергского суда Геринг напыщенно сказал американскому конвойному офицеру:
- Вы еще положите в мраморные гробы наши останки...
В воспоминаниях одного из участников охоты на Эйхмана содержатся горестные свидетельства. Он пишет о том, как в конце сороковых - начале пятидесятых годов Эйхман увильнул от своих преследователей в Австрии. (Это был разгар "холодной войны", и нацисты обзавелись тогда новым "секретным" оружием.) "Это секретное оружие, - сказано в воспоминаниях, - носило политический характер: нацисты объявляли своих преследователей коммунистами... Во многих австрийских городах нацистское подпольное движение имело своих агентов, которые обезвреживали противников нацизма, выдавая их американцам как коммунистов. Это секретное оружие осталось у нацистов и после ухода оккупационных войск. Тот, кто против нацистов, тот коммунист! Еще и сегодня всевозможные варианты этой мысли можно встретить в дружественной нацистам печати".
Перед тем как выступить с обвинительной речью, генеральный прокурор Израиля Гидеон Гаузнер посетил иерусалимский "Музей истребления". Он провел там в полном одиночестве восемь часов, рассматривал страшные экспонаты. Уходя, Гаузнер оставил в книге отзывов следующую запись:
"Именем этих убитых я призову к суду человека, который должен ответить за все, что я здесь увидел..."
"Именем убитых" - беспощадная формула, она исключает компромиссы. Перешагнув грань бытия, выйдя за пределы "земных" условий и условностей, мертвые завещают живым особый долг, который не терпит ни полумер, ни уверток.
Большинство из шести миллионов убитых, от имени которых выступил на суде Гаузнер, никогда не знали Эйхмана и даже не слышали о его существовании. Изнывая в лагерных бараках, в каменоломнях, в гетто, умирая на цементном полу газовых камер, они посылали проклятия своим палачам. Они говорили: будь проклят комендант лагеря и его помощник, будь проклят лагерный врач, солдаты охраны, староста блока, надзиратели, капо - все они, вместе взятые, и каждый в отдельности! Будь прокляты их друзья, которые с ними пили вино, бабы, которые с ними спали! Будь проклят их Гитлер, их Гиммлер, их генералы, их министры, их судьи, все их государство, будь проклято во веки веков! И, говоря так, они проклинали фашизм и проклинали тем самым никому не ведомого тогда Эйхмана.
Но что бы сказали убитые, если бы они вдруг узнали, что пятнадцатилетние поиски, дерзкое похищение Эйхмана, кропотливое следствие, экскурсия прокурора в "Музей истреблениям, стеклянная клетка, - что все это потребовалось только для того, чтобы из огромного аппарата служителей смерти осудить одного лишь "главбуха", не потревожив при этом живущих и поныне действующих идеологов, политиков, генералов смерти, ее промышленников и финансистов?
...Мне хотелось бы закончить разговор о "деле Эйхмана" вот чем.
В годы, когда фашистский кошмар был реальностью, когда понурые колонны смертников шли - через всю Европу - в крематории и газовые камеры, находилось немало людей, которые помогали обреченным, выражали им свою солидарность, рискуя жизнью, прятали их на чердаках и в подвалах своих домов. В Амстердаме многие голландцы добровольно переселялись в гетто, чтобы разделить горе и смерть со своими соотечественниками-евреями. Даже сам датский король, говорят, носил в знак протеста на рукаве повязку с желтой звездой.
Но была еще и высшая солидарность, наиболее активная и действенная помощь жертвам Эйхмана. Движимые этой высшей солидарностью, благороднейшим чувством интернационального братства, шли от берегов Волги на запад, на выручку всем, кто томится в лагерях смерти, в гетто, в гестаповских тюрьмах, шли, истекая кровью, солдаты Советской Армии, дети всех народов, населяющих Советский Союз. Они выбили топор из рук палачей и спасли тех, кто уже перестал надеяться на спасение.
Мы не должны этого забывать, мы, которые сами были участниками великого освободительного похода. Есть долг перед павшими, перед живыми и перед самим собой - оберегать плоды своей победы, не дать осквернить все то, что было отвоевано и спасено ценой крови, ценой пепла...
ДИТЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ
В многоголосицу жизни вплетен шепот мертвых: шорох дневников, шелест последних писем. Через семнадцать лет после войны мертвые все чаще напоминают о себе; в разных странах у самых разных людей возникает потребность вновь и вновь обращаться к завещаниям павших. Неспокойный мир нуждается в предостережении.
Мы адресаты: торопливое, в ночь перед атакой, письмо с фронта, надпись на стене камеры, последний крик на краю могильного рва обращены к нам, к живущим...
В Мюнхене вышла книга "Голос человека": письма, заметки, стихи, дневниковые записи людей, погибших во второй мировой войне. Двести два автора - граждане тридцати стран, солдаты враждующих армий, жертвы бомбардировок, узники тюрем и концентрационных лагерей, осужденные на смерть, и самоубийцы, убитые в первых боях и умершие от ранений и контузий уже после войны, люди с громкими именами и рядовые, безвестные участники событий: немцы, русские, англичане, китайцы, французы, поляки, американцы, японцы, евреи, индийцы, чехи, финны, датчане - род человеческий...
В сборнике двести два автора составляют как бы единое целое. Это "дитя человеческое", вобравшее в себя боль, страдания и надежды всех наций. В единый "голос человека" сливаются голоса миллионов.
В осажденном Севастополе пишет свой фронтовой дневник Евгений Петров. Смерть обрывает фразу...
Горит над Средиземным морем самолет Антуана Сент-Экзюпери...
В Афинах, в немецкой тюрьме, ведут на казнь греческого патриота Элефтериоса Киоссиса: "Привет тебе, Греция, мать героев!"
Род человеческий.
В голосе человека - твердость и вера.
"То, что произошло, ничуть не лишило меня радости, она живет во мне и ежедневно проявляется каким-нибудь мотивом Бетховена. Человек не становится меньше оттого, что ему отрубают голову". Юлиус Фучик из тюрьмы в Берлине.
"Социализм, во имя которого я умираю, придет... Будь и ты борцом, люби справедливость". Иван Владков, Болгария, письмо сыну.
Голос человека - слабый стон, крик о помощи:
"Восемь дней я в оковах. Одиночная камера... Мучат проклятые цепи. О господи боже, за что ты покинул меня? Мои дорогие сестренки, Мина, Мими, помните бедную Лоранс, она вас любила... Неизвестная француженка, тюрьма, 1942 год.
У человека - острое зрение, "зрячая совесть".
Английского солдата Алана Луиса в сорок третьем - сорок четвертом годах послали служить в Индию. Он сравнивал величие Востока с "маленьким, замкнутым и суетливым западным миром", приглядывался к населению, слушал разговоры бенгальских крестьян: "В народе затаено глубокое чувство вражды и презрения к ним". Луиса томил стыд. В письме домой он писал: "Я хотел бы приехать сюда учителем, врачом, кем угодно, но только не солдатом. Быть в Индии солдатом - это нехорошо, низко".