– Как тебя зовут? – переспросила она.
– Генри, – он вырвал себя из оцепенения. – А тебя?
Её улыбка стала шире:
– Ты в моём сне, и даже не знаешь, как меня зовут?
Генри снова не нашёлся и снова как вариант молча уставился на собеседницу. Девушка еле заметно кивнула; ответ, похоже, вполне устроил её.
– Меня зовут Синтия, – сжалилась она.
– Твой сон? – переспросил Генри, разжёвывая мысль.
– Ну да, ведь это просто сон, – Синтия без тени сомнения окинула жестом блеклые стены и лампы, струящие невесомый свет. – Должна признаться, довольно страшный. Остаётся надеяться, что скоро я проснусь…
Следуя её примеру, Генри тоже оглядел странную станцию. В семи шагах висел очередной плакат, но текст на нём был размыт настолько, что букв не разобрать. Может, и правда сон, подумал Генри. Один из кошмаров, которые в последние дни валятся, как снег зимой… Но почему эта женщина полагает, что она – хозяйка этого сна? Он повернулся к ней:
– Так ты думаешь, что это твой сон?
– А что же ещё? – похоже, девушку забавляла его безмерная тупость. – Хорошо бы выбраться из этого жуткого местечка, но я не могу найти выход…
Выговаривая последние слова, Синтия задумчиво смотрела на Таунсенда, но он снова переключил внимание на зловещий интерьер. Генри думал. Думать было его привычкой, не всегда полезной. Он перебирал новые варианты, аргументы «за» и «против» того, что это сон. Высокие измышления его были самым грубым образом прерваны, когда он вдруг ощутил за своей спиной дыхание Синтии. Совсем близко…
– Слушай, – промурлыкала она над его ухом. Генри дёрнулся, словно его тряхнуло током, и немедленно оборотился к ней лицом. – Не мог бы ты мне помочь найти выход? Я одна, и мне страшно… А у тебя, я так поняла, те же проблемы, что у меня.
Она провела по щеке Таунсенда тыльной стороной ладони и придвинулась поближе. Генри ощущал аромат её духов, безусловно, дорогих. Запах её кожи и тёплое дыхание…
Синтия наклонилась к нему вплотную и заговорщицки прошептала, прильнув полными губами:
– Если нам удастся выйти, я бы могла оказать тебе одну особую услугу… Ты мне нравишься, а я не прочь немного повеселиться – раз уж это всё равно сон…
И отвернулась, расчётливо задев грудью руку Генри. Он не шелохнулся – но её прикосновение осталось гореть печатью на запястье. Сердце забилось, и вдруг его посетила совсем уже смешная мысль: а как долго, интересно, он не был с женщиной? Когда было в последний раз? Месяц, или два, или год – а может, больше?.. К своему стыду, Генри не помнил.
Я бы могла оказать тебе одну особую услугу…
Ладно, усмехнулся он про себя, хоть понятна столь бурная реакция на вызывающее поведение девушки. Похоже, Синтия не шибко много внимания обращает на полагающиеся в таких случаях условности и недомолвки. Нельзя сказать, что Таунсенду это не нравилось.
– Эй там, на луне, все живы? – озорной голос Синтии в очередной раз вытащил его из прострации.
– Всё хорошо, – ответил он. – Пойдём.
И сделал шаг вслед за ней. Они стояли на изломе -коридор делал поворот на девяносто градусов и устремлялся дальше, туда, где сгустилась чернильная тьма.
3
Синтия уверенно шла вглубь коридора, оставив Генри плестись за собой. Минуту он терпел это, потом решительно вырвался вперёд, ускорив шаги. Её нарочитое виляние бёдрами мозолило глаза, сбивая мысли. Это было не на руку, особенно в таком подозрительном месте.
Она вскинула брови. Генри мимоходом пояснил:
– Так безопаснее.
Он был уверен, что она не заставит ждать с ответом, но Синтия ничего не сказала. Лишь когда они добрались до границы света и тени, где начиналась власть тьмы, она подала голос:
– А как ты сюда попал, бой?
– Через дыру, – рассеянно ответил Генри, вглядываясь вперёд. Ему очень не хотелось идти дальше, но выбора не было. – Она появилась на стене моего дома.
– Правда? А я вчера ночью была на банкете у подруги. Выпила лишку, и вот результат. Мне вообще много чего снится спьяну…
Генри не очень льстило, что его принимают за плод затуманенного алкоголем воображения, но зато слова Синтии показались ей интересными – он коротко взглянул на неё, дав себе установку смотреть строго на лицо.
– Ты спустилась в метро со стороны отеля?
Спросил он как бы между прочим, но Синтия остановилась как вкопанная, воззрившись на Таунсенда с неприкрытым подозрением:
– Откуда ты знаешь?
– Ну… – он замялся. – Понимаешь, я уже несколько дней не могу выйти из дома, и иногда смотрю из окна…
– Ты следил за мной?
– Нет, что ты. Просто случайно увидел.
Синтия пожала плечами. Генри хотел закруглить неудавшийся разговор, но она заговорила:
– Да, я спустилась в станцию со стороны отеля. Хотела съездить в центр, но не нашла ни души, пока не встретила тебя. Даже выход исчез. – Она умолкла, забыв о своём кокетстве. Лоб прорезала вертикальная морщинка. – Но ничего, во сне чего только не бывает.
Они оказались в тени. Конструкции, которые в ярком свете выглядели просто кучей железа, здесь смотрелись иначе. Не так. Как скелеты громадных существ, которых смерть настигла в коридоре. Генри замедлил шаги. Он засомневался, точно ли голос Синтии он слышал в телефонной трубке. Клясться на Библии он не стал бы, но всё-таки этот мягкий, слегка южный выговор…
– Синтия, ты никуда не зво…
Полуобернувшись, Генри увидел, что девушки за спиной нет.
– Синтия?
– Погоди… – оказывается, пока он хлопал ушами, Синтия отстала, прислонившись к стене. – Кажется, меня сейчас вырвет.
Она согнулась пополам и закрыла ладонью рот. Генри в панике смотрел на неё. Что с ней?
Блуждающий взгляд Синтии остановился на двери с розовым изображением женской фигурки. Синтия побежала в туалет, стараясь удержать содержимое желудка на месте. Генри показалось, что она не дотерпит до спасительной комнатки, но Синтия благополучно скрылась за дверью, которая раздражённо закачалась на петлях. Генри увидел в щели иссиня-чёрную мглу – в уборной не работало электричество.
Он вздохнул и прислонился к стене. Что ни говори, леди на своём банкете набралась изрядно. Хорошо ещё, что ничего серьёзного… В памяти Генри были живы попойки юных лет. Он хорошо помнил, как наутро язык во рту вспухал до размеров колокольной башни, а жизнь казалась продолжительной пыткой.
Генри деликатно делал вид, что смотрит по сторонам, хотя вряд ли кто мог оценить его учтивость в пустом коридоре. Очередная разбитая лампа висела над головой. Лампа была именно разбита, а не перегорела. Не в меру рьяный вандал повыбивал все источники света в коридоре на протяжении пятидесяти футов. Благодаря ему Генри не мог даже скоротать время за чтением выцветших плакатов.
Он опять углубился в мысли. Важнее всего – найти выход из гиблого места. Интерьер здесь напоминал станцию, соседствующую с его домом, но Генри мог поставить месячную зарплату, что в истинной своей сущности этот коридор имел со станцией Южный Эшфилд столько же общего, сколько с покоями Папы Римского. Синтия говорила, что вся эта жуть – не более чем её сон. Генри, в свою очередь, склонялся к мысли, что сон всё-таки его.
Но когда он умудрился заснуть? К тому моменту, когда в ванной появилась дыра, Генри уже должен был дрыхнуть, как младенец. Наверное, он не заметил, как заснул, развалившись на кресле. Это бы многое объяснило.
Он оторвался от стены, немного приободрённый. В туалете стояла тишина. Что-то Синтия долго…
Тишину прорезал душераздирающий скрип – дверь мужского туалета пришла в движение. На облупленной поверхности был намалёван синий силуэт человека. Генри подавил в себе желание отшатнуться. Звук был такой, словно скребли вилкой по фарфоровой тарелке.
Ржавые петли повернулись, обнажая вязкую темноту. За дверью света тоже не было. Открытая дверь превратилась в провал глазницы. Генри не отрывал взгляда от жуткого зрелища, превратившись в пульсирующий комок нервов.
Дверь продвинулась ещё на дюйм и замерла. Генри немного расслабился – как оказалось, зря. Обращая в пыль надежды на благополучный исход, из темноты выглянула ядовито-жёлтая лапа с иззубренными когтями.
Собака медленно ползла по полу, толкая вперёд свою тушу. По бетонному полу тянулся расширяющийся багровый след. Псина доживала последние секунды жизни – это было видно невооружённым глазом. Генри не шелохнулся, во все глаза наблюдая за подыхающим созданием. Он пытался понять, что его так поразило в облике собаки. Удалось это нескоро – к тому времени собака сладостно растянулась на луже крови и замерла навсегда.
У неё не было глаз. Место, отведённое для органов зрения, заросло сухой зеленоватой шерстью. Когда на последнем издыхании собака разинула пасть, оттуда вывалилось нечто длинное и красное, свёрнутое в трубочку.
Вот те на, потрясённо подумал Генри, глядя на коченеющее тело. Приехали. Хуже некуда.
Но хуже всё-таки могло быть.
Он понял это, когда из мужского туалета появились ещё два зверя – совершенно здоровых, злобно рычащих… с языками, неуклюже волочащимися по полу.
4
Глядя на безглазых собак, подкрадывающихся к нему, Генри почувствовал, как разум настойчиво просится прочь. Он закрыл глаза и сосчитал до трёх, приказывая дурацким галлюцинациям унестись прочь. Когда он вновь открыл глаза, то увидел, что собаки успели выйти из туалета и обходят его с двух сторон, словно заранее договорившись. Жёлтая кожа с розовыми пятнами резала глаза даже в полутьме. Языки напряглись и встали торчком. Они сужались на концах, как пики. Когда собаки достигли середины коридора, Генри не выдержал и сделал шаг назад, вдавившись спиной в стену. Во рту пересохло.
Одна из собак осторожно обнюхала мёртвого сородича. Из пасти вырвалось удовлетворённое хрюканье. Вторая собака немедленно повернулась в сторону звука. На секунду её шерсть стала дыбом, потом опала: тварь поняла, что опасности нет. А есть – трапеза.
Собаки сомкнули плотное кольцо вокруг трупа. Генри боялся дышать. Руки-ноги мелко тряслись. В уголке сознания сжалась в точку мысль, что это всего лишь очередной кошмар, так что бояться нечего… да только этой мысли была грош цена. Здесь и сейчас всё выглядело реальным. Таким реальным, что сном казалась вся предыдущая жизнь.
Одновременно, как по команде, собаки вскинули головы, обратив острые малиновые языки к потолку, и воткнули их в дохлую псину. Брызнула кровь. Языки тварей приняли тёмно-багровый цвет – Генри заметил это даже в сумраке. Собаки замерли, подрагивая задними лапами.
Надо же, отстранённо подумал Генри, это же не языки, а жала! Они высасывают у него кровь!
Накатило желание истерически рассмеяться, и он до боли прикусил язык. Этот смех будет последним в его жизни.
Адские создания стояли к нему спиной, жадно поглощая кровь. Труп на глазах словно сдувался, ядовитый жёлтый цвет уходил с кожи, уступая место синюшной бледности. Сообразив, что безглазые твари попросту не заметили его, Генри успокоился, насколько возможно. Главное – не шуметь… Нужно ретироваться, пока твари заняты едой.
Вслед за этим полыхнула болезненная мысль: Синтия…
С секунды на секунду она закончит свои дела и выйдет. Дверь c женским силуэтом радостно заскрипит, собаки рывком повернутся… и она закричит.
Боже.
Кровавый пир продолжался. Затаив дыхание, Генри сделал шаг в сторону женского туалета. Собаки не обращали на него внимания. Ещё шаг. Он чувствовал, как рубашка взмокла и прилипла к телу. Особенно жгло на спине, где ручьи пота катились за шиворот. Странно… во сне возможны такие настоящие ощущения?
Когда до туалета осталась пара шагов, Генри пережил жуткое мгновение: ему померещилось, что дверь распахивается, в проёме возникает знакомый силуэт, и Синтия зовёт: Генри? В чём де…
Он сорвался с места и одним прыжком достиг двери. Гулкий звук разнёсся по пустынному помещению. Не останавливаясь, он потянул дверь на себя, едва не сорвав с петель, и вломился внутрь. Алчное хлюпанье сменилось яростным рычанием. Генри закрыл дверь, хоть ручка и норовила выскочить из одеревеневшей кисти. Замок щелкнул.
Он оказался в полной темноте. Первым делом опёрся рукой о стену и отдышался. В чёрной шали смеялись радужные шарики. По ушам бил отбойный молоток, а в лёгких расходился по всем швам паровой котёл.
Спокойно. Ты в безопасности.
Он с трудом поднял голову. Туалет напоминал тёмную пещеру, затерянную на дне оврага. Разноцветные шарики не желали уходить.
– Синтия? – голос был сиплым и придушенным.
Она не ответила.
– Синтия, это я.
Темнота, и ничего больше. В голову пришла леденящая догадка: в комнате запряталась ещё одна собака. Когда девушка вошла, она загрызла её. Синтия лежит на полу с изорванной глоткой, а собака тихо подкрадывается к нему… Генри распрямился, как выпущенная пружина.
– Синтия!
Он на ощупь пошёл вперёд, натыкаясь на стены и раковины. Чьё-то тяжёлое дыхание мерещилось по углам. Он чувствовал себя затерявшимся в далёком космосе, за миллионы световых лет от привычного для него мирка. Но острее всего было беспокойство за Синтию.
– Ради Бога, скажи, что ты здесь…
Дрожащая рука нашарила дверь кабинки. Открыто. Он провёл рукой над унитазом. Никого. Генри перешёл к следующей кабинке. Пусто.
Значит, последняя кабинка. Больше Синтии быть негде. Может, девушку скрутило до такой степени, что она потеряла сознание?.. К нему вернулась слабая надежда, что дело ещё не фатально.
Он постучал в дверь кабинки, и она сдвинулась внутрь: кабинка была не заперта. Холодея, Генри поднял руки перед собой, но пальцы ни на что не наткнулись. В третьей кабинке была только тягучая тьма, сдобренная кислым рвотным запахом. Генри был один в женском туалете. Синтия пропала.
5
Оказавшись одна, Синтия стёрла с губ натужную улыбку и с тихим ругательством подлетела к кабинке. Тусклый, почти отсутствующий свет превращал унитаз в чёрный монолит. Склонившись над ним, она с облегчением дала волю судорожным порывам.
Когда буря улеглась, Синтия выпрямилась и скорчила в темноту кислую мину. Она ненавидела выставлять себя в таком свете – даже перед таким лопырём, который ждал её в коридоре (ну, насчёт лопыря Синтия себе лукавила, парень ей приглянулся). А ведь знала, тоскливо подумала она, что так и будет. Но после третьего бокала количество поглощаемого спиртного вдруг стало понятием смешным и ненужным…
Она подошла к зеркалу и мысленно чертыхнулась. Какой умник вдохновился гениальной идеей – испортить лампу в туалете? Максимум, что она могла различить на смутно-синей глади – собственная тёмная фигура без всяких отличительных черт. Даже прихорошиться чуток нельзя… Но Синтия всё-таки немного покрутилась перед бесполезным зеркалом, приводя в божеский вид волосы и одежду – и заодно пожалела, что с собой нет любимых мятных таблеток против запаха изо рта. Положительно, всё против неё.
Ну-ну, невесело усмехнулась она, если уж на то пошло, то этот Генри – лишь бесплотный мираж, призванный её развлечь в мире иллюзий. Она проснётся, немного поностальгирует по симпатичному парню и его обаятельной щетине, и по пути в душевую обязательно забудет его. Вот и всё.
Синтия выглянула в коридор:
– Ну что, бой, долго жд…
Слова оборвались на середине. Она озадаченно умолкла и огляделась. Чёрт-те что!
Блеклый коридор пропал. Его сменила пустая платформа метро. Над Синтией неприветливо горел зелёный огонёк семафора. Древний поезд с приглашающе раскрытыми дверями застыл на рельсах. Синтии показалось, что у всех вагонов в этом составе не хватает колёс. Рядом с ней, в углу, расположился сломанный кофейный автомат: кто-то разбил витрину и рассыпал коричневые бумажные стаканы по перрону. На стенах громоздились непристойные надписи цветными мелками.
– Генри? – она затравленно смотрела на жуткую платформу. – Что это?
Неизвестно откуда в подземке появился ветер, и обрывки газет заскользили по полу. Из выемки автомата вывалился очередной стакан, подкатился к носкам её туфелек. Синтия слабо вскрикнула и отступила.
Сон, напомнила она себе. И очень жуткий сон. Их слишком было много за последнюю неделю.
Как бы там ни было, нужно было выбираться. Синтия увидела широкую лестницу, ведущую наверх. На ступеньках засохли коричневые потёки. Она поморщилась, но пересилила отвращение и пошла к лестнице, стараясь не касаться скомканных газет на полу. И не забывала краешком глаз следить за поездом, который напоминал пожилого злобного старика.
Дежа-вю. Синтия не знала этого слова, но её состояние точнее всего можно было охарактеризовать именно так. Да, она была напугана и немного заинтригована – наверное, именно способность в любом повороте судьбе видеть интригу и азарт помогли ей сохранить к концу второго десятка лет красоту и независимость. Но ей не давало покоя чувство, будто в мозгу посреди вязкой кашицы плавает нечто твёрдое и скользкое, не давая себя словить. Какое-то покрытое пылью воспоминание, которое вяло шевелилось при виде этого сюрреалистичного перрона. Синтии это не нравилось, и она ускорила шаги. Когда с величайшей осторожностью она поставила ногу на первую ступеньку лестницы, в глаза бросилась надпись в стиле граффити, нанесённая на стене над лестницей. Надпись была короткой и дурацкой.
Искушение.
Слово было выведено на бетоне. Не скабрезность, не очередное бессмысленное признание в любви, а искушение. Синтия лишь пожала плечами. Когда она снова посмотрела вперёд, то увидела, что путь загораживает человек. Его тень упала на Синтию. Она остановилась, не представляя, что делать дальше. Человек не предпринимал никаких действий, просто улыбался – дружелюбно и успокаивающе. И ей сразу захотелось улыбнуться в ответ. Если бы Генри умел так улыбаться, то она, пожалуй, могла бы и не откладывать «особую услугу» на потом.