Потомок упоминавшегося поклонника Тора из «Саги о людях с Песчаного берега», носивший имя Торстейн, однажды отправился на лодке с экипажем за провизией. Тем временем пастух, пасший овец возле Священной горы, увидел, что весь северный склон ее открыт. Оттуда доносились звуки пиршества и стук питьевых рогов. Когда пастух прислушался, он услышал, что в гору зовут Торстейна со всем экипажем занять почетное место напротив его отца. Наутро узнали, что Торстейн утонул со всеми людьми.
Жертвоприношения альвам должны были способствовать здоровью всего рода и рождению новых потомков: это был обмен дарами с «тем светом».
В «Саге об Олаве Святом» — крестителе Норвегии — рассказывается, что его мать долго не могла разродиться. Пришлось обратиться к помощи предка — Олава Гейрстадальва: из его кургана достали пояс, которым опоясали роженицу (вспомним принадлежащее Фрейе сокровище Брисингов, которое первоначально было поясом — этот талисман должен был помогать в родах). Этот языческий обряд способствовал появлению на свет первого скандинавского святого: естественно, что ему дали имя Олав — считалось, что предок возродился в потомке.
Эти кладбища оказывались «за оградой» хуторов и поселений, в «Утгарде» (потребовавший похоронить себя прямо в дверях дома Храпп оказался зловредным мертвецом), но все же это были домашние курганы. Погребения в них были устроены так, чтобы умерший мог пользоваться привычными для него домашними вещами — его личное имущество оставалось с ним в доме-могиле. У знатных людей под курганами могли оказаться большие сокровища или волшебное оружие, овладеть которым мечтали многие герои — сам Один похвалялся, что умел грабить курганы так, что могильные жители не причиняли ему вреда. Хёдер, добывающий волшебный меч у Миминга, должен спуститься в саму преисподнюю.
Знакомый нам Греттир прославился тем, что еще до встречи с Гламом спустился в курган за хранящимся там кладом — недаром по ночам над ним вспыхивал огонь. Греттир принялся раскапывать курган и к закату дошел до бревен сруба — могильного жилища. Ночью спускаться в курган было опасно, но не для нашего героя. Он раскидал бревна и, несмотря на страшное зловоние, спустился вниз. Сначала ему попались конские кости (умершего снабдили верховым конем), а потом — столбы высокого сиденья, которое принадлежало обычно знатным людям. Мертвец сидел на этом престоле, а рядом были сложены сокровища. Греттир взял богатства и двинулся было к лазу, ведущему из кургана, но мертвец схватил его сзади, тому пришлось вытащить свой меч и отрубить могильному жителю голову, приложив ее к ляжкам. Так мертвец не смог бы его преследовать.
Мы видим, что в дом-могилу, помимо привычной обстановки и даже мебели, помещали все, что было необходимо для путешествия в далекий иной мир — коней, лодку, иногда сани или просто ледоходные Шипы, чтобы умершему легче было переправляться через замерзшие проливы, прикрепив их к обуви.
Эта мифологическая диалектика, при которой умерший оказывался одновременно живущим в доме-могиле и путешествующим на тот свет, касалась и того обряда, который, казалось бы, не оставлял возможности для телесного существования предка под курганом — трупосожжения. Вопреки завету Одина, описанному Снорри, кости собирали с погребального костра, но не выбрасывали в море, а складывали в глиняный сосуд — урну, или даже котел. В бронзовом и раннем железном веке сами урны оформляли в виде домиков или человеческих фигур с личинами; они являли собой новое и вечное (ведь обожженная глина не разрушается) жилище и тело для умершего. В эпоху викингов кости собирали в простые горшки, но на плечики таких горшков часто клали железные шейные гривны с привесками амулетами — молоточками Тора: умерший в новом теле находился под покровительством самого популярного божества.
Конечно, не только любовь к предкам и вера в их мудрость была основой культа предков и погребального культа — на кровнородственных связях основывалось все архаическое общественное устройство. Вечные могильные памятники, курганы и каменные стелы, были воплощением нерушимости родовых связей и всех общественных устоев. Имена похороненных под большими курганами конунгов сохранялись в фольклорной памяти народа на протяжении столетий.
Легенды, связанные с курганами конунгов, были основой исторической памяти для целых народов. Одна из них относится к тому времени (X век), когда Харальд Прекрасноволосый объединял норвежские земли. В одной такой земле, в Наумдале на севере, правили два брата-конунга, Херлауг и Хроллауг. Три лета они сооружали курган, и когда узнали, что Харальд идет на них походом, Херлауг взял с собой много еды и питья и вошел живым в курган со своей дружиной, велев закрыть его за собой. Хроллауг, как его наследник, воссел на кургане, поставив на насыпи престол конунга. Рядом же он поместил скамейку для ярлов и, когда Харальд приблизился, пересел на эту скамейку. Он отдал себя во власть конунга Харальда, и тот сделал его своим ярлом, передав ему в управление Наумдаль. Вспомним, как русы на Волге поставили на кургане столб с именем своего вождя и «царя» — памятник был воплощением исторической памяти и, значит, свидетельством законной власти в стране. Недаром у конунгов был обычай восседать на кургане, подобно тому, как Один восседал на своем престоле Хлидскьяльв: богу с его престола были видны все миры, конунгу — вся страна.
Курган действительно был подобен престолу Одина у мирового древа: ведь оттуда открывался путь в иной мир. Поэтому в скандинавских сказаниях курган может отождествляться с иным миром: там происходит битва между мертвыми дружинами, как в Вальхалле. Наоборот, курган вёльвы, к которому Один скачет на своем Слейпнире, располагается в преисподней — Хель.
Погребальный ритуал, совершенный по всем правилам, гарантировал мир и благополучие родовому коллективу и всей стране. Чем значительнее был человек, тем пышнее были похороны и тризна. Даже в Исландии на поминки знатных людей собиралось по нескольку сот человек. Чтобы нейтрализовать действие смерти и восстановить родовые связи, на тризне устраивались даже оргии, наподобие той, что описана Ибн-Фадланом.
Но в обществе, даже самом архаичном, существовали отнюдь не только те обряды, которые были направлены на единение коллектива перед силами Хаоса и смерти. Не менее были развиты обряды колдовства и наведения порчи — использования сил Хаоса и смерти против своих врагов.
Колдовство и прорицание; миф и обряд в социальном конфликте
Вернемся к одному из наших героев — победителю живых мертвецов Греттиру — и посмотрим, как сбылось заклятье Глама. Греттир действительно нажил немало врагов, был объявлен вне закона и скрывался на некоем острове. Его противник не мог справиться с богатырем и обратился к помощи своей воспитательницы — старой колдуньи. Та велела спрятать ее под кучей одежды в лодке и поехать к острову, где скрывался Греттир и его сторонники. Герою вновь предложили покинуть страну, но тот отказался. И тогда колдунья, не вылезая из укрытия, промолвила: «Храбры эти люди, но нет им удачи». Она предрекла, что несчастья будут преследовать Греттира до конца его жизни. И герой, не боявшийся великана-мертвеца, был поражен этими словами немощной старухи. Он, конечно, отплатил ей, швырнув в кучу тряпья на лодке обломок скалы и сломав ей бедро, но слова ведьмы удручили его. Ведь сказанному слову, особенно магическому, придавалось значение не меньшее, чем нападению с оружием.
Колдунья же не остановилась и перед делом. Перед началом зимы она попросила подвезти ее к берегу моря. Там она нашла корягу и велела отковырнуть от нее щепку. На ней ведьма начертила волшебные руны и окрасила их своей кровью. Затем, пятясь задом, обошла корягу, произнося заклинания, и приказала столкнуть ее в воду. Она заговорила дерево, чтобы оно плыло к Греттиру и принесло ему гибель. Греттир предчувствовал неладное, и хотя на острове было мало дров, пытался оттолкнуть приплывшую корягу. Наконец, слуга принес ее в убежище героя, и тот попытался разрубить дерево. Тут-то топор отскочил от коряги и поранил ногу Греттира. Эта рана, в конце концов, привела к гибели героя.
Колдунья из «Саги о Греттире» участвовала в родовой исландской распре. Но в конце языческой эпохи колдовскими действами оказались охвачены все Скандинавские страны. Уже рассказывалось, что в Скандинавии самыми могущественными считались чужие — финские колдуны и колдуньи; может быть, это было неслучайно — ведь у финнов и саамов действительно были очень развиты шаманские колдовские процедуры. В «Саге об Инглингах» рассказывается, как один из потомков Ингви-Фрейра, Ванланди, отправился в Страну финнов и женился там. Вскоре он оставил жену, обещав вернуться через три зимы, но не вернулся и через десять. Покинутая супруга позвала колдунью Хульд, чтобы та приворожила Ванланди или убила его. Ванланди был в те времена в Упсале и почувствовал, что его тянет в Страну финнов. Но дружинники отсоветовали ему покидать Швецию, считая, что это колдовство финнов. Тогда конунга стал одолевать сон, но только он заснул, как, пробудившись, сказал, что его топчет мара. Это слово, известное всем народам Европы (в современном русском языке ему соответствует слово «кошмар»), означает злого духа, который душит спящего по ночам. Люди приподняли голову больного конунга, но мара принялась топтать его ноги, так что чуть не сломала их. Когда слуги бросились к ногам, злой дух схватил Ванланди за голову так, что тот умер. Об этом сложил вису скальд Тьодольв Старый.
Колдунья из «Саги о Греттире» участвовала в родовой исландской распре. Но в конце языческой эпохи колдовскими действами оказались охвачены все Скандинавские страны. Уже рассказывалось, что в Скандинавии самыми могущественными считались чужие — финские колдуны и колдуньи; может быть, это было неслучайно — ведь у финнов и саамов действительно были очень развиты шаманские колдовские процедуры. В «Саге об Инглингах» рассказывается, как один из потомков Ингви-Фрейра, Ванланди, отправился в Страну финнов и женился там. Вскоре он оставил жену, обещав вернуться через три зимы, но не вернулся и через десять. Покинутая супруга позвала колдунью Хульд, чтобы та приворожила Ванланди или убила его. Ванланди был в те времена в Упсале и почувствовал, что его тянет в Страну финнов. Но дружинники отсоветовали ему покидать Швецию, считая, что это колдовство финнов. Тогда конунга стал одолевать сон, но только он заснул, как, пробудившись, сказал, что его топчет мара. Это слово, известное всем народам Европы (в современном русском языке ему соответствует слово «кошмар»), означает злого духа, который душит спящего по ночам. Люди приподняли голову больного конунга, но мара принялась топтать его ноги, так что чуть не сломала их. Когда слуги бросились к ногам, злой дух схватил Ванланди за голову так, что тот умер. Об этом сложил вису скальд Тьодольв Старый.
Но в магии сведущи были не только враждебные скандинавам колдуны. В «Пряди о Торлейве Ярловом скальде» — части большой королевской саги, все тоже начинается с того, что скальд Торлейв, как и Греттир, объявленный вне закона, должен бежать из Исландии. На корабле с товарами он прибывает к правителю Норвегии ярлу Хакону, и тот хочет купить товары. Но Торлейв отказывается участвовать в сделке с ярлом, и это кажется ему оскорблением. Дружинники Хакона разграбили и спалили судно, а товарищей Торлейва повесили между торговых палаток. Самому Торлейву удалось бежать в Данию к сопернику Хакона конунгу Свейну Вилобородому. Там он сочинил хвалебную песнь — драпу — в честь подвигов конунга, был им вознагражден и оставлен при дворе.
Между тем скальд становился все мрачнее, пока конунг не спросил его, в чем дело. Торлейв ответил, что сочинил несколько стихотворений — вис — для Хакона ярла, и назвал их «Висы о Женщине». Он попросил у конунга разрешения ехать в Норвегию и исполнить эту песнь.
Свейн разрешил скальду отправиться, хотя, конечно, понимал, что Торлейв сочинил хулительную песнь, называя ярла женщиной. Это был так называемый нид — хулительная песнь и одновременно страшное магическое проклятие. Недаром еще в мифические времена сами боги так опасались тех оскорблений, которыми осыпал их во время «перебранки» Локи.
Торлейв отправляется ко двору своего врага и прикидывается нищим калекой, опирающимся на костыли. Он приходит на пир к ярлу Хакону вечером накануне йуля (и мы уже знаем, что в эту «ночь перед Рождеством» могут происходить самые страшные вещи). Он садится на пиру среди других нищих, но устраивает там потасовку, разгоняя убогих. Ярл велит подозвать буйного старика и спросил, откуда он родом. «Нищий» говорит, что имя его — Хулитель, он сын Крикуна из Скорбных Долин в Холодной Свитьод. В молодости он принял много почестей от знатных людей, но теперь стал стар и немощен, и лишь слава Хакона, как справедливого и щедрого правителя, привела его на поиски милости ко двору ярла.
Ярл не замечает в ответе издевки — к нему действительно являлись многие скальды, желавшие прославить могущественного правителя Норвегии. Он распорядился, чтобы старику дали еды, и тут хулитель проявил недюжинный аппетит. Дело в том, что хитроумный Торлейв спрятал мешок у себя под одеждой и сметал всю еду в эту торбу. Люди ярла не могли не заметить, что нищий слишком высок да широк в поясе, а в еде знает толк.
Поведение Торлейва действительно кажется странным — ведь он демонстративно делает все, чтобы раскрыть свои вредоносные замыслы. Переодетый нищий, явившийся неузнанным на пир своих врагов, — распространенный, начиная с «Одиссеи», эпический сюжет. Слуги Хакона, конечно, не читали «Одиссеи», но они должны были знать эддическую «Песнь о Трюме», где Тор переоделся невестой и богатырский аппетит чуть было не выдал бога.
Но Хакон рассчитывает, что старик расплатится за гостеприимство, и предлагает ему исполнить свою хвалебную песнь.
Старик начинает петь, и ярлу вроде бы кажется, что песнь восславляет подвиги его и его сына, но с ним начинают происходить странные вещи. Все тело Хакона зудит и чешется, так что он велит слугам расчесывать его гребнями. Ярл, наконец, понимает, что старик исполняет не хвалебную, а хулительную песнь, и требует, чтобы тот немедленно исправил слова.
Тогда старик произносит некие Туманные Висы, и в палате становится темно, оружие слетает со стен, на которых оно было развешано, и начинает разить людей ярла. Сам Хакон упал без чувств и у него выпали борода (недаром в ниде он сравнивался с женщиной) и половина волос на голове. Нищий же хулитель тем временем исчез.
Ярл проболел всю зиму, Торлейв же вернулся в Данию и за свой подвиг получил от конунга Свейна прозвание Торлейв Ярлов скальд, а в честь наречения имени — корабль с товарами в подарок, чтобы скальд мог вернуться в Исландию. Торлейв отправился на родину, женился и зажил благополучно. Но ярл не забыл полученного оскорбления.
Ярл оставался язычником и приносил жертвы идолам. Рассказывали даже, что ради победы над викингами он принес в жертву собственного сына, и тогда поднялась буря, из-за которой викинги понесли большой урон. После наведения на него порчи ярл призывает на помощь неких женских существ — двух сестер, покровительствовавших ему (это одной из них он принес в жертву малолетнего сына). От этих покровительниц дис он получает совет, как ему расправиться с обидчиком. Он велит подобрать выброшенное прибоем дерево и сделать из него деревянного человека. При помощи заклинаний он убивает некоего мужа, и сердце его вкладывает в тело истукана. Этого скандинавского голема они называют Торгардом, дают ему одежду и сажают на корабль, идущий в Исландию, чтобы он убил Торлейва. Торлейв был в это время на тинге — народном собрании, на котором запрещены убийства и распри. Но Торгард явился на тинг и принялся поносить Торлейва, так что тот уже схватился было за меч. Колдовской монстр опередил скальда, нанеся ему удар секирой, и, не дожидаясь ответного удара, ушел под землю, так что на виду остались одни подошвы.
Торлейв обернул плащ вокруг раны и успел сказать вису о том, как сгинул колдовской турс, отправившись в Хель, — он назвал Торгарда великанским именем. После этого он рассказал людям, что произошло, сбросил плащ и мужественно принял смерть.
Но на этом история Торлейва не кончилась и не пропал навсегда его талант скальда. Герой был погребен под курганом, и некий зажиточный исландец любил проводить там время, пока неподалеку паслось его стадо. И все хотелось пастуху сложить хвалебную песнь в честь знаменитого скальда, да не досталось ему меда поэзии — он не мог придумать больше одной строчки. Наконец ночью во сне он видит, как курган раскрывается и Торлейв выходит к нему; скальд обещает научить его искусству поэзии, если пастух запомнит сказанную им вису. Тогда Торлейв потянул ученика за язык и сказал вису о том, как «сковал нид», которым воздал за разбой, — и люди долго будут об этом помнить. Пастух же стал великим скальдом.
Мы видели, как магическое слово — нид — оказывало волшебное действие на тех, против кого оно было направлено. Но видели и как миф превращался в магический ритуал: ярл Хакон со своими дисами не случайно сделал «робота» из дерева — ведь и первые люди были сделаны богами из обрубков деревьев.
В Исландии рассказывали легенду о том, как отец датского конунга Свейна Харальд захватил имущество с корабля, принадлежавшего исландцам и разбившегося у берегов Дании. Тогда исландцы решили на тинге сочинить нид против Харальда. Наместник конунга, который захватил исландское добро, именовался в этом ниде кобылой, которая услужала Харальду, принявшему обличье жеребца Слейпнира. В ответ на этот традиционный нид конунг решил прибегнуть к решительным мерам и отправиться с флотом к Исландии. На разведку он выслал колдуна, и тот поплыл к острову, превратившись в кита.
Колдун стал огибать побережье Исландии, двигаясь с запада на север, но повсюду его встречали духи — хранители острова. На севере его встретил огнедышащий дракон, а за ним следовало множество гадов — змей, жаб и ящериц, дышащих ядом. Тогда он вновь поплыл на запад, но там ему навстречу вылетела гигантская птица, крылья которой задевали за горы по обоим берегам фьорда, за ней же следовала целая стая. Тогда колдун направился к югу, но там в море со страшным ревом вошел огромный бык, а за ним — множество духов. Колдун поплыл еще дальше к южному мысу, но тут на берегу оказался великан, вооруженный. железной палицей, а за ним — целое войско великанов. Оставался лишь восток, но там были мели и сильный прибой — флоту негде было пристать. Конунг датчан так и не решился высадиться в Исландии.