— Нет-нет, продолжайте, — сказала она, не спуская с него глаз.
— М-м-м, ну, хорошо, отбросив этимологию, почему фрески никогда не занимают пола, если принять во внимание, как мало свободного места на современных потолках. Тот пол стал Землей. Из нее поднимались мертвецы. Виднелись упавшие надгробные камни, могилы открывались, вся сцена — сплошной хаос, поскольку я догадывался, что к моменту Судного Дня каждое местечко на планете будет использовано тысячи раз для похорон. Я сомневался, будет ли восстановление плоти одновременным — поэтому я показал различные стадии этого процесса — свежие трупы, уже наполовину сгнившие, череп, катящийся, чтобы соединиться со своим позвоночником, два скелета, повздорившие из-за большой берцовой кости, древний прах, начинающий принимать очертания привидения… И полностью восставшие тела! Я не пытался достичь трагического благородства фонтана Орфея в Стокгольме. «Откровения» — это дикая книга, верх невменяемости. Самые слабые среди воскресших с трудом пытались принять горизонтальное положение с помощью стульев за стойкой. Парочка любовников кричала от радости в объятиях друг друга, да, однако, они были довольно старыми, когда умерли. Припоминая, что на небесах не существует браков, молодая парочка старалась урвать момент. А, ну, еще ковбой и индеец скакали и дико кричали, все остальное вы легко можете представить.
Вдоль нижней части передней стены я расположил вид далеких горящих городов, наводнения, землетрясения и подобные бедствия, включая удар молнии, который поразил фундаменталистскую церковь. На правой стене спасшиеся летели вверх, как сухие листья при ветрах циклона. Большинство я изобразил наподобие счастливых пьяниц, бездумных чугунных голов и т. д., но некоторые выглядели подозрительно, некоторые вызывали недоумение, одного здорово тошнило от полета. Естественно, все они были обнаженные. В манускрипте ничего не говорилось о восстановлении их покровов. На левой стене грешники точно таким же образом низвергались вниз. Адское пламя стремилось им навстречу, чтобы поприветствовать их, и несколько первых начали уже шипеть, о, это не было приятным зрелищем. Не были приятными и дьяволы, которые поторапливали их. Я пропущу некоторые детали. Сатана собственной персоной был несколько лучше, в стиле фонтана Орфея. Одна его рука была протянута, чтобы сгрести грешников, другой же он грозил Богу, потрясая кулаком с вытянутым указательным пальцем.
За стойкой для наслаждений покупателей расстилался вид других оппозиционеров Бога — Великая Вавилонская Блудница со своими животными инстинктами. Я нарисовал этих животных попарно. Она смотрела на Антихриста взглядом, выражающим готовность, и сделал совершенно очевидным то, что он имел в мыслях… Но, простите, я не хотел задеть вас.
Извинение Скипа было проформой. Она хихикала.
— О, мой, о, мой Бог, — сказала она. — И как на это отреагировал городишко?
— Несмотря на то, что я был навеселе, и в голове у меня был ветер, мне не могло прийти на ум, что они могут оценить мое творение по достоинству, — Скип вздохнул. — Мне пришлось доказывать собственное прозвище в тот день. Не в первый инее последний раз я был рад, что преуспел в карате и кэндо. Без сомнения, владелец все закрасил.
Она очнулась. Он понял, что яркость описания этого события была более чем бахвальством, и она заметила это.
— Странно, — сказала она медленно, — Мне никогда не доводилось встречать никого, кто имел бы в крови артистические и художественные наклонности.
— Это принимает самые странные формы, — он попытался увильнуть. Его увертка не достигла цели.
— Конечно, компетентные иллюстраторы, — продолжала она. Она смотрела то на воду, то на палубу. — Некоторые, которые хвастались своим предназначением, но оказывались некомпетентными. Ни один из них не был настоящим художником, таким, какими, я знаю, являются музыканты и ученые от Бога. Пока не встретила вас сегодня.
Смею ли я открыться? Да, осторожно, осторожно. Форсировать те микросекунды, когда она показала свое неприятие предмета.
— Благодарю вас, — произнес он медленно. — Однако я подозреваю, что нет такой личности сейчас в живых, за исключением, может быть, Рембрандта или Баха, которая могла бы сравниться артистическими и художественными наклонностями… со знаменитым гостем Земли.
Вздрогнула ли она? Он не мог сказать наверняка. Но подняла вопросительно брови.
— С Сигманианцем, — Скип указал наобум в небо.
— Ну, м-м-м, Кантер, — она как ни старалась, все же покраснела, — Кантер, как вы знаете, оказалось, она доказала, что это существо настаивает на определенных эстетических стандартах, которые оно требует. Как, скажем, период японского дворянства Хей.
— Не то, к чему я клоню, хотя работа доктора Кантер предполагает, что мои представления могут и не оказаться такими уж сумасшедшими.
— В чем же ваша идея? — Теперь она проявляла только вежливую заинтересованность, он признавал это, и все-таки она не казалась сдавшей позиции.
Он припомнил, как играть в игру «Рыбка на тонкой леске».
— О, ничего особенного. — Он повернулся, облокотился о перила и уставился на волны. — Идея, которая может прийти в голову бродяге.
Она пододвинулась, чтобы встать рядом с ним.
— Продолжайте, Скип. Ну же.
Он изо всех сил старался остаться спокойным.
— Возможно, я здорово ошибаюсь, — сказал он. — Я думаю, что знаю, зачем прилетел Сигманианец, и что он делает, и почему он едва обращает на нас внимание, и как мы сможем его заставить сесть и махать хвостом, которого у него нет, и объявить, что ничего не может быть слишком хорошо для человеческой расы. Экстравагантно с моей стороны, как вы считаете?
Он рискнул искоса кинуть на нее взгляд. Профиль, который притягивал его внимание, был обращен к морю, конский хвост развевался на усилившемся ветру. Он не напугал ее. Она крепко схватилась рукой за поручень, и ее голос был слегка натянутый:
— Расскажи мне.
Глава девятая
Она открыла свое инкогнито ему в тот же день. Они старались сохранить его в присутствии других, за исключением Гранстадов, с которыми они редко встречались. Это стоило Скипу дружбы с блондинкой-медсестрой, которая стала удивляться, почему он проводит время всегда с этой костлявой Коэн, которая годится ему в тетки — ну, на несколько лет старше его, — время, которое он мог бы проводить с ней. Она не принимала его объяснений о том, что у мисс Коэн замечательно работает голова.
О, ну конечно, было несколько волнующих замечательных ночей. И он продолжал играть время от времени в мяч или иногда пытался поддерживать дружеские отношения с более молодым обществом. Хотя они в равной степени тоже были озадачены переменой в его поведении, они не допытывались у него о причинах. Индивидуализм не мог сочетаться с жизнью на виду друг у друга, и необходимость общения, не выходящего за рамки приличия, добавлялись катализатором в уважение к праву на личную жизнь. Вне всяких сомнений, они решили, что от бродяги и следует ожидать эксцентричности.
Скип быстро перешел на дружескую ногу с Ивон. Они оба загорелись, изучая последствия его гипотезы, строя планы, делая приготовления. Исключая непредвиденное, она должна была оставаться на корабле до Лос-Анджелеса. Полковник Алмейда и его компания нуждались в таком продолжительном времени, по крайней мере, чтобы обеспечить ее безопасность. Она была в унынии, пока не обнаружила, как они со Скипом могут использовать это время с пользой. «Ормен» имел доступ к информационным линиям, компьютерным базам данных, к видеосвязи со всем миром, которые были в полном ее распоряжении в любую минуту. Ридерфакс мог сделать любую копию любой статьи из любой библиотеки, с любой степенью достоверности, которую только может запросить клиент. Там был даже скульптор Мицуи, который выполнял те же задачи, только в трехмерном исполнении, для объектов, чьи сканированные изображения были заложены в файл. Обычно это были скульптура и керамика, но Скип настоял на живописи.
— Текстура гораздо более важна, чем могут представить себе люди, — говорил он. — Они не знают, насколько чувствительно их зрение, натренирован у них глаз или нет. На самом же деле наиболее очевидное в письме маслом — то, кто кладет жирные мазки — как делали многие импрессионисты. Хотя не думаю, что для остальных это хоть что-нибудь означает. Они могут писать так же гладко, как Дали, но и эта поверхность оптически не совсем гладкая. То же самое и для письма чернилами в восточном стиле и акварели. В них материя или бумага становится частью композиции — Он колебался.
— Угу, дядя Сэм возместит вам то, что мы тут заказали на борт для изучения. Не так ли?
— Глупости, — она рассмеялась. — Я могу прямо записать это ему в дебет.
— Текстура гораздо более важна, чем могут представить себе люди, — говорил он. — Они не знают, насколько чувствительно их зрение, натренирован у них глаз или нет. На самом же деле наиболее очевидное в письме маслом — то, кто кладет жирные мазки — как делали многие импрессионисты. Хотя не думаю, что для остальных это хоть что-нибудь означает. Они могут писать так же гладко, как Дали, но и эта поверхность оптически не совсем гладкая. То же самое и для письма чернилами в восточном стиле и акварели. В них материя или бумага становится частью композиции — Он колебался.
— Угу, дядя Сэм возместит вам то, что мы тут заказали на борт для изучения. Не так ли?
— Глупости, — она рассмеялась. — Я могу прямо записать это ему в дебет.
Они стояли на прогулочной палубе после того, как целый день проецировали изображение за изображением на экран, делая выбор, продолжая дебатировать об этом в течение всего обеда. Больше никого на палубе не было. Пульсация полной скорости была равномерной по всему кораблю. Наверху сверкали звезды и луна, которая строила мост над темно-блестящей водой и превращала его в белую проснувшуюся речку. Огни сопровождающих кораблей казались крошечными бриллиантами на расстоянии километров. Воздух был мягким, спокойным и соответствовал низкому звуку работающих моторов, шипению и бульканью воды при ходе корабля. Ивон и Скип прислонились спиной к перилам рядом друг с другом, глядя вдаль и упиваясь покоем.
— Хорошо, — сказал он. Увлеченно: — Знаете, интересно было бы, если современная репродукция достигла бы желаемого качества. Я хочу сказать, послушайте, если бы вы могли иметь Леонардо или Моне или еще кого-нибудь в своей гостиной по доступной цене — не копию с фотографии, и не копию, которую сделает художник по заказу, но по сути своей настоящую вещь, каждый оттенок и контур которой идентичен оригиналу. Вам бы не хотелось? Вместо того, чтобы путешествовать за тысячу километров, чтобы преклонить свою голову в галерее?.
— Д-да, дома я коллекционирую Матисса и Пикассо… и византийцев, между прочим.
— Что мне хотелось бы знать, это — что произойдет теперь, когда современному художнику приходится непосредственно соперничать с мастерами двух- или трехтысячелетней давности? Я понимаю, что мы, современники, находимся у истоков ренессанса. Знаете ли, что в середине двадцатого века мы свалились на самое дно мусорной кучи, правда ведь? Или вы так не считаете? Я вижу новые средства выражения с переходом от западных, восточных, народных и научных мотивов, я вижу, что это начинает развиваться. Однако, будет ли шанс у этого течения? Захотят ли за это заплатить власти? А сами художники, окруженные несметным количеством старых талантов, что это им даст? Одной из причин, по которым я отправился в свои странствия, была — попробовать жизнь, такой какая она есть, и найти свой собственный взгляд на вещи.
Ивон погладила его по руке. Она улыбнулась в лунном свете.
— Вы — идеалист. — И тут же, как будто испугавшись, она отдернула руку и потянулась за своим кошельком на ремне.
— Кто я? — У него покраснели уши. — Леди, нет! Я делаю, что хочу, и не на йоту больше, если я могу это себе позволить. Это вы в этом дуэте специалист на службе всему человечеству.
Она вытащила пачку сигарет и предложила ему.
— Благодарю, — сказал он. — Считайте, что мы оба сможем выдержать отдых, потому что мы сильно перевозбудились. — Они одновременно прикурили и затянулись. — Хотя, — продолжал он после первой глубокой затяжки, — вы преуспеваете в работе. Когда я встретил вас, вы были похожи на привидение. Теперь, спустя неделю, когда вы не работаете двадцать четыре часа в сутки, вы стали поправляться, не вздрагиваете при виде каждой тени, вы шутите…
Он подумал, что это не совсем верно. Она ценила юмор определенного рода, но не слишком хорошо сама им владела. И в то время как физически она почти вернулась к норме, — что он был рад видеть, — ее нервы все еще не давали ей покоя. Как сейчас. Красный кончик ее сигареты дрожал в ее пальцах, она делала неблагоразумно быстрые и глубокие затяжки.
— Я сказал что-то не то? — спросил он.
Она покачала головой. В ее голосе почувствовалась боль.
— В этом нет вашей вины. Вы просто случайно напомнили мне. Я не альтруист. Если только я была бы им, хотя бы хоть в некоторой степени, я бы не совершила таких необдуманных поступков, которые сделала.
— Вы шутите? Ивон, все, что вы сделали — великолепно.
— Разве? — В ее изнуренном состоянии нужно ковать железо, пока горячо, чтобы таким образом смести все барьеры. — Я убила человека. Я вижу его мертвое лицо с выкатившимися глазами и отвисшей челюстью от удивления. Он был бы жив, если бы я просто ранила его.
— Гм? Я слышал, что какой-то болван, у которого не все дома, пытался убить тебя, но в новостях ничего не говорилось…
Она рассказала ему поспешно и вкратце между затяжками. В конце слезы рекой полились по ее щекам, при лунном свете они казались серебряными.
Он обнял ее за плечи и сказал:
— Ивон, послушай. Это не твоя вина. Ни на грош. Ты была до безумия перепугана. И у тебя не было опыта в обращении с оружием, ведь так? Это, должно быть, было оружие двойного действия. Магазин можно было опустошить за секунды. У тебя просто не было времени, чтобы понять, что ты делаешь. И все равно, ты не сделала ничего дурного. Ты защищала себя. Ты нужна миру. Мир станет лучше без этого выродка, без этой дряни.
— Без этого человека, Скип.
— Не думай об этом. Стрельба — профессиональный вид спорта в преступном мире. Ты разве чувствовала бы сожаление, если бы подобное случилось с посторонним человеком, а ты услышала бы просто об этом?
— Это случилось со мной! Ты-то никогда не убивал человека, не так ли?
— Нет. Но был близок к этому. И я всегда ношу кинжал. Неразрешенный и изжитой, как тиф, но в каждой паре штанов я шью потайной карман и стараюсь держаться в форме. Если когда-нибудь у меня не будет выбора, я его достану. Что не доставит мне ни удовольствия, ни раскаяний совести.
— Ты говоришь мне то же самое, что и все остальные. — Она отвернулась и стала смотреть опять на море. Скип позволил своей правой руке скользнуть к ее талии и обвиться вокруг нее. Она вздохнула и легко прислонилась к нему.
— Прости. — Ее голос был приглушенный, почти неразборчивый.
— Я не должна вешать на тебя свои неприятности.
— Для меня честь помочь, даже если все, что я могу — это подставить плечо, — сказал он. — И я никому не скажу того, что мне было рассказано по секрету.
— Спасибо, Скип. — Она улыбнулась несколько обреченно. Она смотрела прямо перед собой. — Я исцеляюсь так же быстро, как и предсказывал психотерапевт. Я не часто думаю о… об этом… больше, и все реже я чувствую себя виноватой. Скоро я покончу со… всем этим. Не сомневаюсь, что некоторое время спустя после этого я перестану удивляться, права ли я в том, что не чувствую себя виноватой. — Она издала тихий, пахнущий табаком вздох. — Это связано с целым комплексом неприятностей, которые произошли со мной за всю жизнь. Радуйтесь, что вы — экстраверт. Быть интровертом — ничего хорошего. Мой брак распался потому, что я так редко видела, что он нуждается во мне больше, чем я могла ему дать. И разве я когда-нибудь хотела стать такой одинокой, как сейчас? — Она бросила окурок за борт. — Пропади все пропадом. Я чувствую себя как мертвая. Лучше пойти спать.
Он проводил ее до ее каюты. У двери в пустом коридоре со звуками вентилятора и дрожащим от скорости хода корабля, она, не поднимая на него глаз, улыбнулась ему трясущимися губами.
— Ты — замечательный, — прошептала она.
Он справился с искушением, нагнулся, поцеловал ей руку и ушел, просто сказав:
— До свидания.
Они договорились встречаться на прогулочной палубе каждый день перед обедом, чтобы погулять в течение часа и обсудить рабочие вопросы. Скип прибыл туда на следующий день не совсем уверенный, что Ивон тоже придет. Она пришла, хотя позже, чем обычно, запыхавшись от ходьбы.
— Привет, — поприветствовал он. — Как самочувствие?
— Прекрасно, спасибо. — Он едва расслышал ее ответ, и она избегала смотреть на него.
— Я опасался, что вы заболели, — многословно продолжал он. — В противоположность поговорке, люди заболевают от передозировки марихуаны, а мы попробовали ее прошлой ночью, не так ли? По крайней мере, я. Не могу вспомнить ничего — беспорядочные воспоминания о том, что мы говорили о вещах, которые казались нам очень важными, но, возможно, это было вовсе не так — наркотики подлые, когда их употребляешь нерегулярно.
Она бросила на него быстрый удивленный взгляд.
— Тогда вы плохо себя чувствуете?
— Не так уж плохо. Судья освободил меня условно на поруки.
Они начали прогулку быстрым шагом. Громко завывал ветер, который был прохладным, а серо-зеленые волны бежали тяжело под многочисленными облаками. «Ормен» вошел в Японское течение.