Скип потянул себя за мочку уха.
— О, я полагаю, что не так уж и плохо — держать некоторые вещи в секрете, Ивон, — рискнул он. — После того, что случилось с тобой… не нужно ли сначала подумать, а потом уже предпринимать что-то такое важное, как это? Если мы ошибаемся, мы всего лишь задержим прогресс науки на месяц. Потому что, как мы сможем скрыть наши попытки, когда мы попадем на борт?
— Именно, — сказал Алмейда, — именно это я и хочу обсудить с вами сегодня.
Его трубка полыхнула огнем неожиданно, с громким звуком. Ивон вздрогнула. Скип схватился рукой за кинжал, хотя и не намеревался вспоминать о нем вообще.
Алмейда выдохнул дым сильной струей, прежде чем поставил локти на стол и сказал с несвойственной строгостью:
— Мы уже проинформировали соответствующие агентства за границей, что мы отправляем корабль туда завтра. Они поддерживают радарное слежение точно так же, как и мы. Но мы заявили, что это обычная проверка на внешних границах силового поля Сигманианца, чтобы проверить, нет ли каких перемен. Вы же знаете, что обычно их не бывает, но есть смысл периодически проверять, и кроме того, подобные маневры — хорошая практика для астронавтов. Как мы и ожидали, больше никто не собирается лететь.
— Вы выйдете на близкую орбиту и передадите свою программу на естественной волне Сигманианца, поддерживая энергию не достаточной для того, чтобы можно было засечь сигнал на расстоянии больше нескольких километров. В этом случае, если вы получите ответ, этот факт может остаться в тайне.
— Да? — воскликнул Скип. — Теперь постойте минуточку.
Алмейда поднял руку.
— Не нужно мне ничего говорить. Грязный трюк, нарушение торжественного обещания. Но предположим, что ответ Сигманианца — это целый набор планов его корабля. Это не фантазия. Ведь, по-видимому, мы представляем собой нацию, заинтересованную в технологиях. Или еще менее предсказуемое может произойти. — Рука превратилась в кулак и ударила по столу. — Мы не знаем. И у нас нет твердых добровольных международных соглашений относительно всего этого. И не нужно обвинять китайских республиканцев или американских параноиков, или кто там еще обливается слезами и соплями. Просто считайте, что проблема в том, что нужно быть готовым к событиям, которые на самом деле даже трудно вообразить, не говоря уже о том, чтобы их предсказать. И чем больше игроков в игре, тем менее стабильной становится игра.
Он вздохнул.
— Возможно, если вы установите смысловую коммуникацию, вы сможете просить Сигманианца отправиться восвояси до тех пор, пока человеческая раса не подрастет, — сказал он. — Или, может быть, и я надеюсь, что это более вероятно, знания окажутся совершенно безобидными и будут подаваться постепенно, так, что мы сможем вернуться к открытым действиям. Но пока, тем не менее, мы стараемся отсрочить акцию.
Губы Ивон задрожали. На глазах навернулись слезы.
— А что, если Сигманианец пригласит нас на чай? — спросил Скип. — Любезно будет предположить это, если наша схема сработает. Спутники с людьми на борту все время наблюдают, не появится ли его радуга.
— Может быть, вы как-нибудь притворитесь, что не заметили ее, — предложил Алмейда. — Или же, попав к нему на борт, попробуете заставить его снова закрыть силовое поле. В этом случае мы сможем отклонить возмущенные протесты, объявив, что, вероятно, произошло какое-то недопонимание… Ответственность ляжет не на ваши плечи, ваши пилот и второй пилот тщательно выбраны. Майор Тьюлис имеет опыт в боевых действиях — инцидент в скалах, например. Капитан Керланд — служит в разведке Воздушных Сил. Позвольте мне выработать основные правила ваших действий.
Скип ушел с головой в созерцание космического корабля. Этот радостный танец массы и формы, где солнце и тени ритмично чередовались, как будто Земля плыла во вселенной, как музыка, как любовь, и приключения, и созидание — это можно было ощутить, только пережив наяву. Слова самых прекрасных писателей, фотографии лучших умельцев голографического искусства никогда не предполагали тут такого священнодействия.
Эта сфера, эта кривая, вот та спираль, да я вижу, как они сливаются вместе, чтобы образовать единое целое, чтобы потом разойтись обновленными.
Керланд похлопал его по плечу.
— Мы — на орбите, мистер Вейберн.
Выведенный из транса, Скип дернулся, но его удержали ремни. Кабина была переполнена инструментами, приборами, воздух был тяжелый, насос скрипел, невесомость была приятной, но он понимал, как она будет действовать на его нетренированные мускулы. Окно, через которое он смотрел, было маленьким и запыленным.
— О да, — промямлил он глупо.
— Вы можете сразу приступить к делу? — спросил Тьюлис.
— Да, конечно, — Ивон начала отстегиваться.
— Запомните, — Керланд втолковывал Скипу, — время от времени нам придется пользоваться взрывом, чтобы откорректировать девиацию, если мы хотим сохранить нашу относительную позицию. Это будет не больше одной десятой «j» снаружи, и мы просто хотели вас предупредить заранее.
Скип кивнул нетерпеливо. Восстановив свою полную уверенность в себе, он был возбужден от своей миссии. Если она увенчается успехом, какие только восторги он не увидит! Освободившись от ремней, — он как маятник, метался по кабине возле видеофонного передатчика, где он оборвал связывающий его провод и начал упаковывать предметы, которые нужно было взять с собой.
Ивон помогала. Ее голос был обеспокоенным:
— Я почти желаю, чтобы все было впустую! — Она помотала головой, — Нет, не хочу!
— Если получится так, — сказал Скип ни к селу ни к городу, — мы продолжим попытки. — Откуда ты знаешь, что приемник Сигманианца включен? — спросил Керланд сзади.
— Мы не знаем, — сказал Тьюлис. — Но разве вы не оставите наш записывающим и не станете проверять пленки в перерывах?
— Моя догадка в том, что устройство монитора отрегулировано на подачу сигнала, когда происходит что-то, на что следует обратить внимание, — сказал Скип. — Оп-ля! Черт побери! — Клочок ваты, в который была обернута чаша, ускользнул от него.
Тьюлис поймал его.
— Я все еще не могу понять, на основе чего вы подбирали свои образцы, — заметил он.
— В основном по догадке, — признался Скип. — Нам нужно было большое разнообразие. Однако поскольку этот корабль не мог вместить в себя Британский Музей, мы небольшим количеством хотели охватить все. И мы выбрали большинство экспонатов из того, что сочли наиболее привлекательным. Я не могу объяснить наш метод. Мы попытались абстрагироваться от того, что обычно люди видят в корабле Сигманианца, и исходили из этого. Честно говоря, это были скорее догадки и интуиция, чем логика.
— В наибольшей степени, Скип, — добавила Ивон. — Именно так я рассеяла его подозрения. Разнообразные предпосылки или нет, — сказала я, — у кого еще есть лучший шанс преуспеть?
Час спустя копии произведений искусства были расположены в определенном порядке, запись показа была приколота перед ними, он и она посмотрели друг на друга и пожали руки. Он увидел, как на ее шее бился пульс. Во рту у него самого пересохло. Быстрее, что я могу сказать в этот исторический момент? Орел снес яйцо… Нет, дьявол, нужно просто упорно работать. Он привел в действие сканер видения. Ивон начала говорить по синтезатору.
— Люди… приближаются… Сигманианец. Люди… приближаются… Сигманианец. Люди — Сигманианец. Люди — Сигманианец.
Теперь она кивнула Скипу. Экран перед ними оставался пустым, но он поднял первый экспонат из того, что он выбрал — рисунок китайского мандарина. Он не думал, что пришелец его тонкую простоту найдет в высшей степени интересной, но это могло бы открыть путь к фотографиям японских врат Тори, к китайской каллиграфии…
…Дюрер, Микеланджело, Веласкес, Рембрандт, Коро, Мотонобу, Лунь-Мьен, персидские миниатюры и бизоны Ласко, чьи создатели были забыты, но не работы…
…изгиб индусских чаш или греческих амфор, мужественность полинезийской военной булавы или африканская маска, зловещая грациозность вырезанного из хрусталя ацтекского черепа, безмятежное очарование русских икон, вырезанных на дереве… изображения скульптур, больших по размеру, голова Нефертити, Афродита и Ника, но здесь, главным образом, менее древние мастера — Роден, Бранкузи, Милле, Нильсен — изображения парков и садов — самых благородных и самых очаровательных зданий, которые когда-либо возводил человек, храмы, дворцы, сельские дома, беседки, замки, гробницы…
Во всем этом был взгляд художника — уверенность в том, что путешественник осуществил свое одинокое паломничество, потому что тоже был художником в поисках ничего иного, как красоты.
— Эй! — закричал Тьюлис. — Он загорелся, черт возьми, как новогодняя елка!
Во всем этом был взгляд художника — уверенность в том, что путешественник осуществил свое одинокое паломничество, потому что тоже был художником в поисках ничего иного, как красоты.
— Эй! — закричал Тьюлис. — Он загорелся, черт возьми, как новогодняя елка!
Скип стремительно повернулся. Со своего места он мог видеть только лишь краешек судна Сигманианца на расстоянии нескольких километров. Но дальше космическое пространство, которое было между ними, не было пустынным больше. Оно горело красками, всеми красками, от глубокого и чистого свечения до самых мягких оттенков солнечного восхода или цветка, до тех пор, пока наблюдатель не становился частью, экстаза и не возвышался над этим всеобъемлющим зрелищем.
Голос Керланда вернул его к действительности:
— Господи Иисусе, вы же прорвались. Приглашение никогда не было и в половину таким ярким и прекрасным, правда же?
— Правда, — сказал Тьюлис. Понизив тон: — Они еще не изобрели для этого слова.
— Может быть, это название есть в словаре Сигманианца, — сказал Керланд, приходя в себя от изумления.
Ивон залилась слезами.
Тьюлис встряхнулся и отвернулся от зрелища.
— Ну, наша надежда на то, чтобы держать все в полном секрете, провалилась с треском, — сказал он без всякого выражения. — Здорово то, что мы вошли в контакт, то есть вы двое и теперь мы будем действовать по плану Чарли. — Он отстегнулся. — Я помогу вам выгрузить всю эту ерунду. Мы можем запихать эти вещи прямо в стойки и связать их, правильно?
— Я вытащу космические скафандры и приборы, — заявил Керланд.
Сияющее чудо снаружи утонуло в пылу приготовлений.
— Порядок, — сказал Тьюлис, прежде чем закрыть забрало шлема. — Давайте все проверим в последний раз. Мы остановимся как обычно. Попав на борт, вы поступите, как сочтете нужным. Если вам удастся, скажите Сигманианцу, чтобы он закрыл вход силовым полем за вами. Затем проведите остальное время там, убеждая его общаться только с американцами. Я знаю, что это самый важный приказ, особенно когда у вас почти тридцать часов до того, как начнут прибывать иностранные корабли.
— Может быть, меньше, — сказал Керланд. — Мы знаем, что они держат базы на расстоянии суток с тех пор, как вы принесли это известие, доктор Кантер. Но у кого-нибудь непременно может быть в запасе сюрприз.
Ивон содрогнулась.
— Я буду так смущена, мне будет так стыдно, если…
Керланд похлопал ее по плечу, облаченному в скафандр. От удара она отплыла от него.
— Ты что, забыла свою легенду? — спросил он. — Идея Скипа была слишком дикой, чтобы довести ее до сведения общественности, но поскольку он — доброволец и ему необходимо обучение, мы на своем уровне решили не трудиться извещать Вашингтон, мы могли также все перепутать. Вы приехали сюда совершенно случайно, чтобы посмотреть. Никто не был так изумлен, как мы, когда это все случилось.
Лицо Ивон казалось растерянным и несчастным в шлеме.
— Я не слишком хорошо умею обманывать, — сказала она. — Я ненавижу ложь.
— Я — дока в этом деле, — уверил ее Скип, — и когда я нахожусь вдали от своих друзей, я получаю удовольствие, практикуясь в этом искусстве. Пойдем?
Вань Ли прибыл, не прошло и десяти часов.
Скип и Ивон потеряли связь с остальным миром, и совершенно забыли о нем. Там, в этой камере с изогнутыми стенами, которые контрастировали с куполом, где волшебные формы и листья, и цветы наполняли воздух, они начинали узнавать того, кто путешествовал среди звезд.
— Что означают эти решетки и все эти растения, — выдохнул Скип. — Могу поспорить на свой указательный палец. Это не оборудование, не восстановление кислорода, корабль должен иметь более эффективные системы. Это наслаждение. Возрождение духа.
Ивон наблюдала за огромной, скользкой, шершавой массой впереди. Вот уже каждый видимый участок тела проходил через необычный портал. Сигманианец парил, поглощенный фотографией «Пяти сестер» Йорка Минстера.
— Знаешь, — сказала она тихо, — он не такой уж и отвратительный. Конечно, судя по нашим стандартам, особенно если смотреть на него под правильным углом.
— Черт, я не мог бы этого сказать года три назад, — ответил Скип.
В его мозгу поплыли воспоминания того, что он сказал ей в их первый день наедине на морском судне: «Поскольку у большинства людей не хватает вкуса понять, что Сигманианец не омерзителен, я предполагаю что подсознательно они считают само собой разумеющимся, что он — обыватель. Определенно многие из размышлявших понимали, что он должен бы интересоваться нашим искусством точно так же, как и мы были бы заинтересованы в искусстве сигманиан — но не изнутри, а как другое явление, которое можно наблюдать и написать об этом научный труд. То искусство, которое они ему показали в самом начале, было такой несущественной частью всех этих диаграмм и тому подобного, и так чертовски плохо и несистематически подобрано, что этот парень даже и не мог понять, что это было. И в любом случае, прежде всего обращали внимание на возможность общения с помощью слов. Все считали, что когда взаимопонимание будет достигнуто, все остальное можно будет обсудить на досуге. Они забыли, что слова ни в коей мере не могут быть единственным языком. Им даже и в голову не приходило, что Сигманианец совершил свое замечательное путешествие не с какой иной целью, как получить просто художественное вдохновение — потому что планеты сами по себе так сильно вызывают его, что он не поскупился на то время, которое он потратил на нас, видя, что мы так никогда и не смогли ему дать именно того, что он хочет…»
Он оторвался от воспоминаний. Сигманианец приближался к стене купола. Фотографию он легко держал в одной паре клешней. Окружающие щупальца-пальцы подергивались и вытянули с того места, где он был, альбом с видами Парфенона. В другой «руке» он держал оптический проектор.
Скип хотел подвинуться ближе. Неуклюжий, он поскользнулся и выругался. Его неопытность в свободном полете невесомости осложняла дело. Наконец он пристегнулся, держа карандаш и блокнот наготове. Было принесено голографическое оборудование, но в данный момент оно не было нужно. Сигманианец указывал на рисунки, в то время как он сам следил за их линиями — лучами, которые оставались светящимися, пока он не стирал их или не изменял. В ответ на это карандаш Скипа скользил по бумаге.
— Угу, — сказал он, просто думая вслух, — он очарован контрастом между классической и перпендикулярной архитектурой… я так полагаю. Что они имеют общего? Ну, как «Золотое сечение», я полагаю, что смогу разъяснить… — Он вспомнил о своем товарище. — Скажи, Ивон, вот шанс установить вербальный язык, если я только смогу объяснить ему на рисунках, чтобы он стал учить слова…
Вплыла одетая в скафандр фигура. «О», — чуть не вскрикнула Ивон. Скип ответил более язвительно.
Вань Ли проверил свою траекторию, пристегнул багаж и открыл шлем. На его лице застыла холодная ярость.
— Что это? — требовательно спросил он.
Вновь прибывший указывал на Скипа.
Бродяга ощетинился.
— Сэр, правильное местоимение — «кто». Но если вы действительно хотели спросить именно это, тогда это — пуговица у меня на животе.
Ивон приблизилась одним движением.
— Вы… Профессор Вань… так с-скоро? — сказала она, заикаясь.
Китаец сверкнул свирепым взглядом.
— Мои службы предупреждали меня, что тут произойдет предательство. Я надеялся, что их предупреждения беспочвенны.
— Но… нет… нет…
— Я полагаю, вы не собираетесь совершить убийство, — сказал Вань. — Я проинформирую моего офицера эскорта, что он может вернуться к своему кораблю. — Он покинул помещение.
Скип нашел Ивон, чтобы поддержать и успокоить ее. Его попытка потерпела фиаско; он продолжал висеть в воздухе, в то время как его карандаш и блокнот уплывали за пределы досягаемости. Она осталась одна в отчаянье. Сигманианец издал звук.
— Извини, приятель, — пробормотал ему Скип.
Вань вернулся и начал снимать свой скафандр. Скип подплыл к нему на расстояние вытянутой руки и остановился. Ему нужно было время, чтобы оправиться от тошноты, вызванной центростремительной силой и силой Кариолиса, прежде чем он смог сказать:
— Позвольте представиться. Я — Томас Вейборн. Вы, должно быть, Вань Ли. Наслышан о вас. Для меня большая честь познакомиться с вами.
Как негодяй, которого вымазали дегтем и изваляли в перьях, и вынесли из города на шесте, и когда его спросили позднее, как он себя ощущал, он сказал, что, если бы не честь, он бы предпочел, чтобы с ним подобного не происходило.
— Я — еще один доброволец, который, кажется, стал причиной такого удивительного поворота событий в этом проекте, с тех пор…
— Да, у вас подготовлена гладкая история, — сказал Вань. — Пожалуйста, избавьте меня от нее. Что означают эти предметы в куполе? Картины и… это не было просто импульсивным. В чем ваш план?