— Нет, Фриледи, — возразил он. — Мы ничего не монополизировали. Каждый, кто желает построить космический корабль и пилотировать его, волен сделать это. Но это требует огромных капиталовложений, а когда первоначальный блеск славы рассеивался, средний житель солнечной системы утратил интерес к подобной трудной и одинокой жизни. Поэтому сегодня все астронавты — китмэны, но это никогда не планировалось целенаправленно.
— Я это и хотела сказать, — поправилась она. С полной серьезностью. — А то, что вы другие, естественно породило подозрительность и дискриминацию… Нет-нет, не перебивай, я хочу высказаться до конца… любое заметное меньшинство, составляющее конкуренцию большинству, обречено на неприязнь. В солнечной системе не могут обойтись без изотопов, которые вы привозите со звезд, так как собственные давно израсходованы; и те химикаты, которых нет на Земле, часто оказываются очень ценными; нельзя обойтись и без вашей торговли мехами и драгоценностями. Поэтому вы необходимы нашему обществу, но по сути к нему не принадлежите. Вы по-своему слишком гордые, и не можете копировать своих угнетателей. Поскольку вы люди, то, естественно, берете деньги, покрывающие все расходы на вашу деятельность, и поэтому слывете жадными. А раз вы соображаете лучше и живее, чем любой житель солнечной системы, вам удается выторговать себе лучшие условия, и вас за это ненавидят. Кроме того, существует традиция, которая уходит своими корнями во времена механокластов, когда технология считалась злом, и только вам удалось сохранить ее на высоком уровне. А на пуританской стадии Марсианской битвы ваша традиция торговли женами, — о, я знаю, что вы это делаете, только чтобы как-то разнообразить монотонность путешествий, — я знаю, что у вас более стабильная семейная жизнь, чем у нас… В любом случае, все эти времена миновали, но они оставили следы. Почему бы вам всем не улететь в космос, предоставив нам вариться в собственном соку?
— Земля — и наша планета, Фриледи, — заметил он очень тихо. И, помолчав, добавил: — Тот факт, что мы необходимы, обеспечивает нам некоторую защиту. Нам удается выстоять. Так что не надо волноваться за нас.
— Несгибаемый народ, — сказала он. — Вам даже жалость не нужна.
— А кому она нужна, Фриледи, — возразил он.
* * *Там, где кончались трущобы, в зоне, где громоздились высокие, склады и торговые конторы, Кенри сел на подъемник общественной воздушной дороги и направился по нужному ему адресу. Туда, кажется, больше никто не собирался, и он, найдя место, занял кабину и устремился к центру города.
Кабина быстро набирала высоту, пока не поднялась выше самых высоких башен. Опершись рукой о перила ограждения, он посмотрел вниз, в ночь, в которой, по ее свечению, угадывалась жизнь. Улицы и стены мерцали огнями, ожерелья электрических фонарей пронизывали бархатную тьму, фонтаны разбрасывали белые, золотые и алые струи, у подножия триумфальной статуи дисплей показывал танцующее пламя. Звездная архитектура воплощала застывшее движение, величественные колонны, шпили башен, бельведеры домов бросали вызов небу; находясь в вышине над этими воздушными джунглями, космонавт едва ли мог разобраться в потоке машин и людей.
Приближаясь к центру мегаполиса, скайвей собрал побольше пассажиров. Стандартные в ярких причудливых ливреях, Нормы в своих туниках и клетчатых юбках, редкие приезжие с Марса, Венеры или Юпитера в сверкающих униформах, с завистью, застывшей в тусклых глазах, а вот и группка Свободных, которых отличало великолепие тонких, излучающих свечение, одежд, красиво облегающих их стройные фигуры, отчетливый блеск драгоценностей, сильно кудрявые бороды у мужчин и волосы у женщин. За прошедшие двадцать лет моды изменились. Остро ощущая потертость своего костюма, Кенри вжался в стенку стрипа.
Две молодые пары прошли мимо. До него донеслись слова женщины.
— Ой, только посмотри на томми.
— Ишь ты, какой наглый, — пробормотал один из парней. — Я бы не против с ним…
— Не надо, Скэниш, — остановил его мягкий голос другой женщины. — Он имеет право.
— Так не должно быть, — упорствовал парень. — Знаю я этих томми! Им палец в рот не клади, руку откусят. — Все четверо устраивались на сиденье за спиной у Кенри. — Мой дядя занимается транссолярной торговлей, он вам расскажет.
— Пожалуйста, Скэниш, он слышит…
— И я надеюсь, что…
— Да брось ты это, дорогой. Чем мы займемся теперь? Едем на Халгор, — девушка старалась показать заинтересованность.
— Мы там сто раз уже были. Что там делать? Может, сядем на мою ракету и рванем в Китай? Я знаю одно местечко, там такая техника, ты бы никогда…
— Нет, я не в настроении. Я сама не знаю, чего мне хочется.
— У меня в последнее время очень расстроились нервы. Мы себе купили нового врача, а он говорит то же, что и прежний. Они все в этом совсем не разбираются. Может быть, заняться этой новой религией, бельтанизмом, в ней, пожалуй, что-то есть. По крайней мере, это меня развлечет.
— Скажи, ты слышала последнюю новость о Марде? Знаешь, кого видели выходящим из ее спальни в последние десять дней?
Кенри взял себя в руки и усилием воли переключил свои мысли на другое. Он не желал, чтобы больной и истощенный дух одряхлевшей империи вторгался в его сознание.
Дорти, думал он. Дорти Персис из Кандов. Какое восхитительное имя! В нем слышится музыка. И клан Кандов всегда занимал выдающееся положение. Она не такая, как другие Звезды.
Она меня любит! — пело в его душе. Она любит меня. Впереди у нас жизнь. Нас двое. Жизнь одна, а остальное население империи может разлагаться как угодно. Мы будем вместе.
Впереди показался небоскреб, сооружение из хрусталя, камня и света, рывком взмывавшее ввысь. На его фасаде горделиво светился герб Кандов, старинный символ. Он был поставлен в ознаменование трехсотлетия рода Кандов.
Но это же даже короне, чем моя жизнь. Нет, мне нечего стыдиться в их присутствии. Я принадлежу к древнейшему и лучшему слою человечества. Я здесь приживусь.
Он сам не понимал, почему не может стряхнуть с себя депрессию, которая на него навалилась. Это был славный момент. Он придет к ней победителем. Но…
Вздохнув, он поднялся, так как приближалась его остановка. Вдруг его пронзила боль. Он подпрыгнул, споткнулся и упал на колено. Молодой Стар нагло ухмылялся ему в лицо, помахивая электрошоком. У Кенри руки тряслись от боли, а все четверо принялись хохотать. Смех преследовал его, когда он выходил из скайвея и спускался на землю.
* * *В рубке больше никого не было. Здесь в огромном пустом просторе между солнц увидеть одного человека — это уже много. Комната представляла собой полое углубление, в котором царил полумрак, там было тихо, если не считать монотонного шума корабля. Тут и там мерцал приглушенный свет приборных панелей, а иллюминатор освещался преломленным свечением отдельных звезд. Больше никакого освещения не было. Кенри его отключил.
Войдя через дверь, Дорти остановилась, ее платье своей белизной прорезало темноту. Когда Кенри посмотрел на нее, у него перехватило дыхание, а от приветствия у него закружилась голова. Когда она приближалась, послышалось приятное шуршание ткани. На ней была длинная просторная тога, символизировавшая свободу, а по спине струились распущенные шелковистые волосы.
— Я никогда в жизни не была на мостике, — сказала она. — Я не знала, что пассажиров сюда пускают.
— Это я пригласил вас, Фриледи, — ответил он срывающимся голосом.
— Очень мило с твоей стороны, Кенри Шаун. — Она потрепала пальцами его руку. — Ты все время так любезен со мной.
— Всякий бы так себя вел на моем месте.
От этой фразы просияло ее лицо, в глазах, которые она обратила к нему, загорелся свет. Она улыбнулась странно робкой улыбкой.
— Спасибо, — прошептала она.
— Я… — он сделал жест в сторону иллюминатора, который, казалось, висел у них над головами. — Он расположен непосредственно на оси вращения корабля, Фриледи, — пояснил он. — Поэтому вид постоянный. Естественно, «с любой точки мостика, на котором вы сейчас стоите», вы не заметите, что письменные столы и панели приборов расположены по окружности вокруг внутренней стены, используя преимущества этого факта. — Его голос показался ей странно далеким. А вот астрогационный компьютер. Наш сейчас остро требуется перезагрузить, поэтому у меня на столе и лежат все эти книги и расчеты.
Она прикоснулась рукой к спинке его стула.
— Это твой, Кенри Шаун? Я почти вижу, как ты над ним работаешь, какое у тебя смешное насупленное лицо, словно ты имеешь дело не с проблемой, а с личным врагом. Потом ты вздыхаешь, запускаешь пальцы себе в шевелюру и, закинув ноги на стол, некоторое время что-то обдумываешь. Правильно?
Она прикоснулась рукой к спинке его стула.
— Это твой, Кенри Шаун? Я почти вижу, как ты над ним работаешь, какое у тебя смешное насупленное лицо, словно ты имеешь дело не с проблемой, а с личным врагом. Потом ты вздыхаешь, запускаешь пальцы себе в шевелюру и, закинув ноги на стол, некоторое время что-то обдумываешь. Правильно?
— Как вы догадались, Фриледи?
— Я знаю. Я о тебе много думала. — Она отвела взгляд и стала рассматривать скопление ярко-бело-голубых звезд. Вдруг ее руки резко сжались в кулаки. — Жаль, что ты заставил меня почувствовать такую пустоту, — прошептала она.
— Вы…
— Здесь — жизнь, — она говорила быстро, проглатывая слова, торопясь их высказать. — Своими грузами вы сохраняете жизнь на Земле. Вы сражаетесь, трудитесь, думаете о… о чем-то реальном, а не о том, во что нарядиться к ужину и чем заняться вечером, когда беспокойство и горькие мысли не дают усидеть дома. А вы сохраняете Земле жизнь. Я уже это говорила, и мне хотелось бы делать то же. Я завидую тебе, Кенри Шаун. Жаль, что я не родилась Китом.
— Фриледи…
— О чем говорить, — рассмеялась она, безнадежно махнув рукой. — Даже если бы меня взяли на корабль, я бы ни за что не полетела. У меня нет ни подготовки, ни врожденной выносливости, ни терпения или… Нет! Забудь об этом. — В ее глазах сверкнули слезы. — Когда я вернусь домой, зная, какие вы, китмэны, попытаюсь ли я хоть помогать вам? Хватит ли мне сил распространять среди окружающих меня понимание, уважение, доброту, хотя бы простую порядочность в отношении к вам? Нет. Я пойму, насколько это бесполезно, и у меня недостанет мужества.
— Это было бы пустой тратой времени, Фриледи, — заметил он. — Никто не сможет в одиночку повлиять на целую культуру. Не волнуйтесь об этом.
— Я знаю, — согласилась она. — Ты, конечно, прав. Ты всегда прав. Но на моем месте ты бы попробовал!
Они долго смотрели друг другу в глаза.
Тогда он впервые поцеловал ее.
* * *Парадный вход охраняли двое громил в сверкающих униформах, неподвижные как статуи. Чтобы заглянуть в лицо того, который был поближе, Кенри пришлось вытянуть шею.
— Фриледи Дорти Персис ждет меня, — заявил он.
— Что? — От удивления у великана отвисла челюсть.
— Все верно, — улыбнулся Кенри и протянул карточку, которую она ему дала. — Она просила ее немедленно разыскать.
— Но там идет вечеринка…
— Это ничего. Позовите ее.
Охранник вспыхнул, открыл рот и медленно захлопнул его. Повернувшись, он направился к визифонной будке. Кенри ожидал, ругая себя за самоуверенность. Им палец в рот не клади, руку откусят, вспомнилось ему. Но как еще мог вести себя китмэн? Если он будет держаться почтительно, его назовут подхалимом, скажут, что он готов лизать им башмаки; если гордо, сочтут нахальным, пронырливым ублюдком; а если он торгуется, желая получить хорошую цену, то его называют сквалыгой, кровопийцей. Когда они говорят с друзьями на своем старом языке, то людям кажется, будто китмэны что-то скрывают; если больше любишь своих небесных собратьев, чем этот легковесный народец, то становишься в глазах его трусом и предателем, а если…
Громила вернулся, трясясь от изумления.
— Все верно, — хмуро объявил он. — Поднимайся наверх. Первый лифт направо, пятидесятый этаж. Смотри, веди себя хорошо, томми.
Когда я найду общий язык с хозяевами, он у меня этим словом подавится, свирепо подумал Кенри… Но потом он вновь ощутил прилив необъяснимой усталости и неуверенности. «Да ладно… Зачем это мне? Кто от этого выиграет?»
Через широкие двери он вошел в фойе, представлявшее собой грот из светящегося пластика. Несколько Стандартных слуг стали что-то с жаром обсуждать, наверное, говоря о нем, но не попытались вмешаться. Он нашел кабину лифта и нажал кнопку 50. Тот стал подниматься в абсолютной тишине, нарушаемой лишь стуком его сердца.
Он оказался в передней, задрапированной малиновым бархатом. За аркой входа виднелись переливающиеся огни, фигуры людей, утопавшие в мерцании пурпура и золота; воздух был полон громкой музыки и смеха.
— Черт, я не могу, — Кенри силой заставил себя двинуться к арке и войти в зал. Сияние ударило его, как кулаком, и он остолбенел, растерянно моргая среди танцующих, слуг, зевак, затейников, которых под сводами этого зала собралось, должно быть, не менее тысячи.
— Кенри! О, Кенри!
Она бросилась ему в объятия, прижимаясь своими губами к его губам, дрожащими руками притягивая к себе его голову. Он крепко привлек ее к себе, и ее серебристая матовая накидка окутала их обоих, как бы отделяя от окружающих.
Еще секунда, и она отстранилась, задохнувшись, и слабо рассмеялась. Этот род веселья был для него нов, в ее смехе угадывался подтекст, а под ее большими глазами лежали тени. Он заметил, что она очень устала, почувствовал острую жалость к ней.
— Любимая, — прошептал он.
— Кенри, не здесь… Ах, милый, я надеялась, ты вернешься скорее, но ладно, пойдем со мной, я хочу, чтобы они видели мужчину, которого я взяла с собой. — Она уцепилась за его руку и почти силой потянула его за собой. Танцующие останавливались, пара за парой, замечая чужака, и так, наконец, на него обратились ледяные взгляды всей тысячи собравшихся. Внезапно наступило молчание, поражавшее как удар грома, но музыка не замолкала. В наступившем безмолвии она звучала неуверенно.
Дорти охватила дрожь. Потом она откинула голову жестом, в котором читался вызов, что так нравилось Кенри, и посмотрела ему прямо в глаза. Она подняла руку, поднося ко рту микрофон, закрепленный на запястье, и динамики под потолком разнесли ее слова над залом.
— Друзья, я хочу объявить… Нечто, что вам уже известно… Словом, это тот мужчина, за которого я собираюсь выйти замуж.
Это было сказано голосом напуганной маленькой девочки. Жестоко было усиливать его до громкости гласа богини.
После паузы, которая, казалось, длилась вечность, кто-то кивнул головой, как полагается по этикету. Потом еще кто-то, потом закивали все, как куклы-марионетки. Однако несколько гостей презрительно отвернулось.
— Продолжаем! — голос Дорти сорвался на крик, — продолжаем танцевать. Пожалуйста! Вы все потом… — Дирижеру, должно быть, была свойственна чувствительность: в этот момент оркестр заиграл бравурную мелодию, которая стала затягивать в танец пару за парой.
Дорти невыразительно смотрела на астрогатора:
— Рада снова тебя увидеть! — сказала она.
— И я тебя, — отозвался он.
— Пошли, — она за руку повела его к стене, — давай сядем и поговорим.
Они нашли нишу, отгороженную от зала шпалерами из плетистых роз. Здесь были сумерки, и она с жадностью обратилась к нему. Он ощутил ее дрожь.
— Тебе было нелегко? — заметил он голосом без интонации.
— Нелегко.
— Если бы ты…
— Не говори об этом! — В ее словах ощущался страх. Она прервала его фразу поцелуем.
— Я люблю тебя, — сказала она погодя. — Только это имеет значение, не так ли?
Он не ответил.
— Разве не так? — настаивала она.
Он кивнул.
— Может быть, твои родные и друзья не одобряют твоего выбора?
— Некоторым он не нравится. Какое это имеет значение, любимый? Это забудется, когда ты станешь одним из нас.
— Одним из вас… Но я рожден не для этого. Я никогда не впишусь в общество, словно… ладно, пустяки. Я смогу это выдержать, если ты сможешь.
Он опустился на мягкое сиденье скамейки, тесно прижав ее к себе, и смотрел в зал сквозь ветви роз. Цвет, движение и громкий пронзительный свет были ему непривычны. Он с удивлением спросил себя, как мог подумать, что они способны стать его миром.
Они это обсуждали, когда корабль продирался сквозь ночь. Она никогда бы не смогла влиться в Кит. В команде не нашлось бы места для того, кому нестерпимы миры, не предназначенные для людей. Вместо этого ему придется присоединиться к ней. Он сможет приспособиться, обладая умом и умением легко адаптироваться, найти себе место в любых условиях.
Но в каких условиях, какое место? спрашивал он себя, когда она ласкалась к нему. Заняться планированием особо масштабных вечеринок, стать поставщиком банальных сплетен, вежливо выслушивать скучные глупости, наблюдать извращенную жестокость. Нет, будет же Дорти, они останутся одни, ночью, на Земле, и этого будет достаточно.
А будет ли? Нельзя проводить все время в занятиях любовью.
Существовали крупные торговые фирмы, он мог бы сделать хорошую карьеру в одной из них. (Четыре тысячи баррелей Калиан Джанн оил, включая проценты, и жестокие ливни и молния, прорезающая фосфоресцирующие моря. Тысяча слитков высокочистого тория с Хатора и лунное мерцание хрустящего снега, звенящая зимняя тишина. Партия зеленых мехов с только что открытой планеты, и корабль пустился в свой рейс среди великолепия звезд, неведомого земному человеку.) Или, например, армия… (Смирно, солдат. Левой — правой… Сэр, в последнем отчете разведки с Марса… Сэр, я знаю, что винтовки не соответствуют специфике, но мы не можем связаться с тем, кто принимал контракт, его патрон — Свободная Звезда. Генерал приказал вам присутствовать на банкете для офицерского персонала. А теперь скажите, полковник Шаун, что, по-вашему, случится на самом деле. Вы, офицеры, всегда такие ужасно скрытные… Готовьсь! Цельсь! Огонь! Так погибают все предатели империи.) Или даже научные центры. (Итак, сэр, исходя из сказанного, записываем эту формулу, как…)