Среди коловоротов и ножовок висела гитара (появилась недавно). Очень обшарпанная, с выцарапанным на корпусе носатым улыбчатым полумесяцем. Дед-Сергей пригляделся и попросил:
– Дай-ка, голубчик…
Виталя снял и дал.
Дед-Сергей сел на чурбак, погладил гитару, прошелся узловатыми пальцами по струнам.
– Если не обманывают меня старые глаза, этому инструменту лет пятьдесят…
– Типа того… – почтительно согласился Виталя.
– И помнится мне, что когда-то она принадлежала Якову Михайлычу Бирману, моему соседу по здешней квартире. Мы под нее пели, когда собирались, чтобы вспомнить школьные времена.
– Так оно, – сказал Виталя. – А когда Яков Михайлыч уезжал в Хайфу, оставил ее на память моей бабушке. А она потом подарила мне…
– Жаль, что гитара не магнитофон… – Дед-Сергей погладил облупленное дерево.
– Почему жаль? – строго спросил маленький Егорка Лесов. Он сидел на верстаке рядом с Эвелиной Полянской.
Дед-Сергей объяснил:
– Потому что не хранит в памяти песен, которые пели в давние времена…
Хулиган-семиклассник Жох спросил с дерзкой ноткой:
– О комсомольской юности?
Эвелина крепко двинула его гладкой коричневой ногой.
Дед-Сергей не рассердился на Жоха. Кивнул:
– В том числе… Но не только… Например, вот такие… – Он взял аккорд и пропел сипловатым баском:
Теньке показалось, что открылась книжка про дальние страны и дохнуло нездешним ветерком, запахом тропических трав. И тревогой…
– Это про что? – вырвалось у него.
– Кажется, это Киплинг. Про колониальных солдат на Мадагаскаре… – объяснил Дед-Сергей.
– А дальше? – спросил кто-то из дальнего угла.
Дед-Сергей спел еще пару куплетов.
Помолчали. Никто не хотел вступать в колониальные войска и завоевывать Мадагаскар. Но ощущение опасности, от которой может спасти только надежный товарищ, накрыло всех молчаливой серьезностью. Игорь и Витя Лампионовы придвинулись к сумрачному Жоху. Эвка Полянская обняла за плечо Егорку. Шурик Черепанов тихонько задышал у Тенькиной щеки. Несколько мальчишек с Карпухинского двора – Славик Саночкин, Максим Полянов, Данька Сверчок – подобрались от дверей и сели у ног Дед-Сергея.
В тишине угаснувшей суровой мелодии словно жило еще эхо:
Егорка вдруг спросил из-под Эвкиного локтя:
– Сергей Сергеич, а вы, может, знаете песню про Гавроша? И про маленький тополь…
– Что? – нервно удивился Дед-Сергей. – А, да… Помню. Тоже была наша песня. А ты откуда ее знаешь?
– Папа вспоминал. Но он знает всего четыре строчки: «Срублен маленький тополь, а зачем – не поймешь. Он лежит на обочине, как убитый Гаврош…»
– Да… – кивнул Дед-Сергей. – Только немного не так. А вот так… – И запел не прежним баском, а высоким, почти мальчишечьим голосом:
Струны погудели и умолкли…
– Ни фига себе… – проворчал Жох. – Это вам не группа «Лысый кенгуру». Чегой-то цепляет не по-нынешнему…
– Да… – хмуро согласился Дед-Сергей. – Цепляет «по-тогдашнему». Начало шестидесятых. Мой однокурсник сочинил, Валя Заславский. По горячим следам…
Никто не знал, что за «горячие следы» были в ту бесконечно далекую пору. И никто не решился спросить. Лишь Виталя помолчал и сказал:
– Новочеркасск… Да?
– Оно так… – согласился Дед-Сергей. Оглядел народ, поставил гитару у ног, согнулся, уперся щетинистым подбородком в гриф. – Долго про те дела история молчала, но теперь уже не секрет. Детям полезно знать…
– Дед, что знать-то? – нетерпеливо сказал Шурик.
– В шестьдесят втором году прошлого века… Считалось, что стоит счастливая социалистическая пора, а только стал в магазинах пропадать хлеб, начали расти цены, голод подступил нешуточный. А по радио кричали, какая у нас прекрасная жизнь… И вот в городе Новочеркасске поднялся народ. Не так, чтобы совсем бунт, но вроде того. А власти вызвали войска. Велели открыть огонь по безоружной толпе… Не знаю, понимали те парни, в кого стреляют, или нет. Может, думали, что присяга превыше всего. Сколько там людей насмерть положили, я не помню. Десятка два или три. Однако самое страшное вот что. Говорят, первый залп велено было сделать над головами, и пришелся он по деревьям. А на деревьях-то полно любопытных мальчишек. Ну, они и посыпались, как переспелые груши – кто с перепугу, кто раненые, а кто и неживые… Рассказывают, что один майор, когда увидел это, прямо на месте пустил себе пулю в висок… Но не все майоры такие…
– Остальные стреляли? – в тишине спросил Егорка Лесов.
Дед-Сергей не ответил, было ясно и так. Он сказал:
– Мы, студенты здешних институтов, были тогда на военных сборах в Сухой Елани. И туда дошли эти слухи, хотя, конечно, ни слова не было ни по радио, ни в газетах… Шумно возмущаться тогда было нельзя, роптали глухо, в палатках и на опушке. А потом Заславский сочинил вот это. И стали петь, собираясь в кружки. И не очень опасались. А что? Ведь не было в песне этой ни про Новочеркасск, ни про убитых ребятишек. Но офицеры все же почуяли что-то. Однажды подполковник Семенов, с нашей военной кафедры, подошел, прислушался. «О чем поем, товарищи курсанты?» Сначала примолкли, а потом прорвалось. Выложили все, что знали. Бывают минуты, когда уже не страшно… Семенов послушал молча, а как узнал про застрелившегося майора, сказал негромко: «Я бы тоже…» И ушел… Хороший был мужик, скоро его отправили в запас…
И опять наступило молчание. Что тут скажешь? Наконец подал голос Жох:
– Ладно хоть, что нынче не стреляют. Обычно дубинками орудуют…
– Как в Заозерске, – вспомнил Максим Полянов.
– Менты стреляют и сейчас, – вставил Данька Сверчок. – Но больше по пьяному делу…
Милицию переименовали в полицию, но храбрых воинов с дубинками по-прежнему именовали ментами. Или ментухаями.
Егорка Лесов неожиданно спросил:
– Сергей Сергеич, значит, в Ново… в том городе было восстание?
– Восстание, это когда с оружием, – вздохнул дед Шурика. – А там люди были с голыми руками.
Виталя вдруг насторожился:
– Ни слова о политике! Сюда движется моя будущая супруга Алена Гавриловна. Сейчас будет давать нам разгон.
Алена не стала давать разгон – ни Витале, ни его друзьям, только сказала не очень ласково:
– Звонил твой подозрительный приятель по кличке Доцент. Говорит, что у тебя телефон молчит…
– Разрядился, паразит… А что он сказал?
– Кто? Паразит?
– Доцент!
– Сказал, что он и его не менее подозрительные приятели раздобыли для тебя фанеру. Скоро привезут.
– Это для лодки! Новость – сплошной восторг!
– Ты полное дитя, честное слово, – грустно сообщила Алена.
– Полное в смысле комплекции? – радостно отозвался Виталя.
– В смысле разума. Ведь мог бы уже быть в аспирантуре…
– А на фиг? Дитем быть лучше. Что говорил Иисус? «Если не будете как дети, не попадете в царство небесное…»
– Больно ты там нужен!
– А почему бы и нет? Хорошие дворники везде нужны. Больше, чем аспиранты. И зарплата не та, что аспирантская стипендия…
– Поразительный болтун!.. Дети, не берите с него пример.
– Бу-удем! – жизнерадостно завопили «дети». Хотя уважали Алену почти так же, как ее жениха.
– Виталий, тогда скажи своим волонтерам, чтобы переложили поленницу у старого дома. Пенсионеры давно просят, дрова закрывают проезд. Ни «Скорой помощи» не проехать, ни пожарникам, если что не дай бог… Егор! Ты ведь в том доме живешь, соседи тебя просили сказать ребятам…
– Ой, я забыл… – Егорка соскочил на пол.
– Люди! – обрадовался Виталя. – Бьют туземцев барабаны! Они нас ищут на тропе трудовых подвигов! Жох, командуй! И, как в песне пионерских времен, «Гайдар шагает впереди!». Не нынешний, а который написал про команду…
– Про шизиков, которые работали без денег… – уточнил Жох. – Ладно, идем, ребята?
И все закричали, что идем, даже Эвка Полянская, которая порхала в кружевном платьице…
Чугунная полоса
– Про шизиков, которые работали без денег… – уточнил Жох. – Ладно, идем, ребята?
И все закричали, что идем, даже Эвка Полянская, которая порхала в кружевном платьице…
Чугунная полоса
В Карпухинском дворе было два ветхих двухэтажных дома послевоенной поры. С темной, как у старых фрегатов, дощатой обшивкой. К памятникам старины они отношения не имели, но, поскольку дворы были неприкосновенны, дома эти тоже никто не сносил и не расселял. Начальство злорадно объясняло: «Кто виноват, что вы обитаете на исторической территории!»
Обитали в деревянных домах главным образом пенсионеры. Но были и семьи помоложе. Например Егорки Лесова, чей отец занимался геологией, а мама работала в газете.
Поленница была длинная и высокая, однако управились быстро. Полтора десятка человек встали цепочкой между старым домом и забором, пустили дрова, как по конвейеру, полено за поленом. Будто в известном кино про Тимура. Новый штабель вырос за полчаса. Правда, не обошлось без мелких неприятностей. Славик Саночкин уронил чурку на ногу и танцевал несколько минут, а Витька Лампионов и Данька Сверчок подрались. Кто-то кого-то неловко зацепил поленом, потом они сказали друг про друга несколько слов («клизма для гамадрила» и так далее) и сцепились, как дикие коты. Игорь Лампионов и Жох разогнали их пинками. Подошел Виталя и сказал, что к таким случаям следует относиться философски: никто в этом возрасте не проживет без драк. Надо только, чтобы драки были без лишнего ожесточения и, желательно, без разбитых носов. Иначе это способствует развитию всеобщего хаоса в ущерб гармонии мироздания. Витька и Данька способствовать хаосу не стали, потрогали синяки на скулах и снова взялись за работу…
Наконец закончили дело. Бабки в открытых окнах улыбчиво жмурились и кивали. Даже возникшая поблизости Изольда Кузьминична смотрела одобрительно. Народ, отряхивая с себя щепки и сосновую кожуру, разбрелся кто куда.
Пришла семилетняя сестра Шурика, Евгения Черепанова, и сообщила брату, что «если ты немедленно не придешь домой, мама сама не знает, что с тобой сделает».
– Вот так и живем… – сказал Шурик и побрел за сестрицей.
– Подходи философски, – посоветовал вслед ему Тенька. А Виталю спросил:
– Можно с тобой обсудить одно дело?
– Давай… Какое дело, Тень?
Пока шли к дворницкой, Тенька рассказал про встречу с отцом. Потому что носить это в себе было трудно, а кому еще расскажешь? Не маме же. И не ребятам…
Виталя взял Теньку за плечо. Вполголоса сказал на ходу:
– И что теперь? Сперва отбрил, а теперь жаль его?
– Да не жаль, а только…
– Скребет на душе?
– Ну…
– Тень, время расставит точки… Возьми да позвони ему. Без всяких хитростей. Мол, как дела?
– У меня, наверно… язык будет застревать. И получится… будто маме изменил…
– Что за чушь! Возьми и позвони. Ну, не сегодня, а через несколько дней…
Они пришли в Кокпит. Сейчас был здесь только Дед-Сергей. Он по-прежнему сидел на чурбаке и трогал струны. Смотрел перед собой выцветшими глазами. Может, снова вспоминал песню про тополенка Гавроша? Шевельнулся, спросил:
– Как прошел трудовой десант?
– Дело привычное, – отозвался Виталя.
А Тенька добавил:
– Это было похоже, как строят баррикады…
– Вы уж извините, братцы, что не отправился с вами. Поясница проклятая…
– Да что вы, Сергей Сергеич! Там хватало энтузиастов. Двое даже малость подрались от избытка энергии… – утешил Виталя.
– Они не сильно, – уточнил Тенька. – Дело философское…
Дед-Сергей мелко посмеялся.
– А я здесь почему сижу? Спина ощущает излучение. И ноги… С давних пор известно, что здесь целебное место…
Виталя охотно кивнул:
– Так оно. Про это еще при владельце приисков Макарьеве слухи ходили… Аномальный узел, сплетение энергетических струн… Недаром известный вам Институт оформляет бумаги, чтобы купить эту территорию. Для него здесь готовый полигон…
– Это они правильно… – одобрил Дед-Сергей.
В дверях возникла Евгения Черепанова.
– Дед! Мама велела сказать, что, если ты сейчас не придешь обедать, она не знает, что сделает!.. Шурке она уже дала шлепка.
– Надеюсь, меня минует чаша сия… – Дед-Сергей поднялся. – Виталий-свет, не дашь ли ты мне на пару дней гитару? Побренчу, вспомню кое-что…
– Конечно, Сергей Сергеич!
Дед, поглаживая спину, ушел за решительной Женькой. Тенька присел на его место, на чурбак. Прислушался к себе и к пространству. Показалось, что от пяток побежали по ногам пушистые шарики. Тенька потер икры с прилипшими чешуйками сосновой коры. Глянул на Виталю, не разгибаясь.
– А что, здесь правда какое-то излучение?
– Правда, Тень, – серьезно, даже как-то ласково сказал Виталя.
– А почему никто не знает?
– Ну… кое-кто знает. Или просто чувствует. Недаром столько народу собирается здесь… А много об этом говорить не принято.
– Секретная информация, да?
– Не то чтобы секретная, а так… для служебного пользования. Люди из Института просят не распространяться.
– Виталь, а почему Институт оформляет бумаги на покупку? Разве это не его земля?
– Земля муниципальная, то есть городских властей. А Институт – он даже не здешний, не Торговый, а другой. Называется Институт аномальной физики и топологии. Правда, считается факультетом Торгового, но на самом деле занимается совсем другими науками…
– Про непонятное? – догадливо спросил Тенька.
– Да… Про всякие энергии и нераскрытые загадки Земли. И всего мира…
– Ух ты…
– Да… Институт давно знает про это место, хочет в старых домах сделать лаборатории. Но долго не мог договориться с городским начальством. А теперь вроде бы договорился…
– Виталь! А ты останешься тут работать, когда будут лаборатории?!
Виталий сел на верстак. Поскреб круглую, покрытую светлым ежиком голову. Будто думал: говорить или нет?
– Тень, иди сюда…
Тенька подошел. Виталя подхватил его под мышки, посадил рядом. От его куртки пахло бензином.
– Тень, я уже давно… Стал бы я работать просто дворником в двух дворах с облезлыми домами? На самом деле я заведую… в общем, всякой фантастикой этого места…
– Ух ты! – Тенька вскинул ноги и поставил пятки на верстак. – Дворник фантастических территорий!
– Хорошее звание, да? Но вообще-то не дворник, а смотритель. В ранге научного сотрудника… Тень, только это между нами. Очень между нами…
– Ага… Потому что служебная тайна?
– Типа того…
– Виталь, а почему ты тогда… мне ее открыл?
Виталя взял Теньку за плечо, качнул.
– Ну… иногда встречаешь человека, к которому появляется повышенное доверие… Хочется поделиться… Ты вот мне тоже рассказал про отца…
Тенька хотел возразить, что отец – это ведь не научная тайна. Однако вдруг почуял, что спорить не стоит. А Виталя объяснил:
– Дело еще в том, что место здесь загадочное и ты тоже… человек с загадкой.
– С какой?! – изумился Тенька.
– Как ты умеешь акробатничать на высоте без всякого страха… Только лишний раз не надо, Тень…
– Подумаешь! Просто не боюсь, вот и все!
– Это не просто… А твои кораблики из пузырей!
Тенька давно уже не развлекался корабликами. Почти забыл про них, убрал из кармана запускатель.
– Чего тут такого? Они у многих получаются.
– Да не у многих, а у тех, про кого ты думаешь: пусть получатся… А самое главное…
– Что? – сказал Тенька и почему-то слегка испугался.
– Как ты вылечил свою маму…
– Я?!
– Ну, не я же…
– Врачи вылечили. И она сама!.. Потому что у нее сильная воля…
– И у тебя. Ты очень хотел. Вы вместе сложили две воли…
Тенька спустил ноги. Поболтал ими. Подумал. И честно сказал:
– Не… У меня не сильная воля. Я много чего боюсь… Даже тараканов…
Виталя засмеялся. Снова качнул Теньку за плечо.
– Ты и в самом деле философ…
– Почему?
– По кочану и копчику…
– Виталь, а здешнее излучение не избавляет человека от страха?
– Как знать… Хочешь, покажу одно заветное место? Так сказать, центр здешней аномалии. Раз уж решил делиться тайнами до конца…
Тенька очень хотел. Он спрыгнул на пол.
– Идем… – Виталя пошел в дальний конец Кокпита, Тенька за ним. У небольшого решетчатого окна висел пожарный щит. С ведрами, баграми, лопатами, огнетушителем. Виталя с усилием приподнял нижний край. Открылся черный квадрат пустого пространства. Из него дохнуло зябкостью.
– Лезь, – велел Виталя.
Тенька поежился, но лег животом на уступ, охнул, перевалился и повис, цепляясь за кромку окна. Зацарапал коленями по кирпичной стене. Опоры для ног не было.
– Прыгай, там не высоко, – услышал он будто издалека. Охнул опять и разжал пальцы. Кроссовки стукнулись о бетонный пол. Рядом с Тенькой тяжело приземлился Виталя. Наверху бухнул и встал на место пожарный щит. Навалилась непроницаемая тьма. Но Виталя повозился, нащупал на кирпичах выключатель. На низком потолке загорелась желтая лампочка. В первый миг она показалась яркой.