Татьяна Устинова Павел Астахов КРЕДИТ ДОВЕРЧИВОСТИ
Пятно на потолке очертаниями напоминало Австралию.
Еще вчера оно пульсировало мутной водой в районе Сиднея, а сегодня успокоилось, подсохло и приобрело весьма благообразный вид далекого континента.
Надежда Степановна залила нас четвертый раз…
Я, конечно, немедленно сообщила ей эту радостную новость, но соседку, живущую этажом выше, она не впечатлила.
— Капремонт в доме когда последний раз делали? — попыхивая мне в лицо сигаретным дымком, спросила она.
— Не знаю, — честно призналась я.
— А вот я знаю. Наш дом аварийный. Практически… Впрочем, хотите триста рублей за побелку?
Триста рублей меня не спасли бы, поэтому я сказала, что не хочу.
— Ну вот и ладненько. — Надежда Степановна стряхнула пепел за порог, к моим тапкам. — Я знала, что мы по-хорошему договоримся. О'ревуар!
— О'ревуар, — пробормотала я захлопнувшейся у меня перед носом двери.
Конечно, можно было поскандалить с соседкой и доказать, что она залила меня вовсе не из-за того, что дом аварийный, а по собственной халатности, но…
Но даже если Надежда Степановна оплатит мне стоимость натяжного потолка, проблему это не решит.
Спустившись в квартиру, я прошлась по комнате, заглянула на кухню и в ванную, обследовала узкий коридор…
Обои свисали кое-где клочьями, линолеум от старости пошел трещинами, словно земля после засухи, краска на стенах в ванной вздыбилась пузырями, и пузыри эти периодически лопались, обнажая темное устрашающее нутро…
Что там какая-то Австралия на кухонном потолке… Мелочь. Пустяк, который в масштабах общего разрушения не имеет никакого значения.
Я налила себе чай и задумалась.
Так больше жить нельзя. Такие квартиры, как у меня, показывают в сюжетах о неблагополучных семьях — тут подтек, там сломано, здесь ободрано…
Сашка неделю назад мне сказала:
— Мам, мы живем как бомжи.
Тогда я обиделась, а теперь поняла — мы живем как бомжи, это установленный факт. И Надежда Степановна тут ни при чем.
Нужно делать ремонт — срочно, немедленно, пока на голову не посыпалась штукатурка, пока сантехника окончательно не пришла в негодность, а стены в ванной не заросли черной плесенью от постоянной, удушающей влажности, свойственной старым, «практически аварийным» домам…
Я допила чай, налила еще чашку, но, отставив ее, опять прошлась по квартире, прикидывая, в какие деньги мне обойдется хотя бы минимальное устранение следов «аварийности» в моем жилище.
Получалось — в немалые…
Даже если не покупать кафель, не менять двери и окна, то сантехника, новые трубы, линолеум, обои и краска вылетят в копеечку… Плюс оплата рабочим, потому что сама я линолеум не постелю, а уж тем более трубы не поменяю.
Стало вдруг до слез обидно — ну почему я должна вкладывать кровно заработанные в служебную квартиру? Почему должна менять казенные трубы, казенную сантехнику, стелить на казенный пол свой линолеум?..
Словно в насмешку над своими нерадостными мыслями, споткнулась о загнувшийся край линолеума, едва не упав.
Забытый на столе чай безнадежно остыл, и я раздраженно вылила его в раковину.
Вывод напрашивался один: пока Сашка изучает язык в английской семье по программе международного обмена школьников, мне нужно сделать хотя бы самый дешевый ремонт — побелить, покрасить, наклеить обои, содрать старые клочки линолеума и постелить новый.
Ничего, без рабочих справлюсь, по выходным начну отдирать обои и сбивать старую штукатурку… Ну, в будни — по вечерам — напишу пару статей в «Вестник РГГУ», а на гонорар куплю шикарный тюль и портьеры из тяжелой струящейся тафты вместо простых голубых занавесок.
А трубы в казенном доме пусть дальше ржавеют, гниют и разваливаются, шут с ними. Меня это не касается, я просто приобрету специальный состав от плесени и обработаю в ванной стены — кажется, есть такой, я где-то слышала…
Я вдруг почувствовала отчаяние и обиду — оттого что квартира служебная и глупо затевать полноценный ремонт, оттого что Сашка так далеко и не может прямо сейчас сказать: «Мам, не расстраивайся, ведь главное — нам не приходится снимать за бешеные деньги жилье», оттого что… на потолке, в районе Сиднея, снова набухла и грозит разразиться потоком мутной воды крупная, размером с грецкий орех, капля…
Я схватила тазик, поставила его под Австралию и, снова споткнувшись о злосчастный край линолеума, побежала к Надежде Степановне.
Она открыла дверь, по-прежнему попыхивая сигаретой, с чашкой кофе в руке. Макияж и прическа у соседки были такие, будто сейчас не семь утра, а десять вечера и она собралась на великосветский прием.
— Все, все, воду я уже перекрыла и аварийку вызвала, — поспешно сообщила Надежда Степановна. — Свищи в трубах! Дом-то аварийный, как ни крути…
Она захлопнула дверь, а я поплелась вниз, ощущая новый прилив горечи и раздражения. Казенный дом — с жильцов взятки гладки. Бели не бели, Австралия на моем потолке поселилась, похоже, навсегда…
Я мысленно представила, как Сашка говорит мне: «Не грузись, мам!» Универсальный рецепт для всех жизненных неурядиц — «не грузись!». Главное, все живы, здоровы…
Стараясь выбросить из головы мысли о предстоящем ремонте и «вечном потопе», я села перед зеркалом — до работы оставалось всего ничего, и нужно было привести себя в порядок: причесаться, накраситься и ликвидировать следы озабоченности на лице… Пудра, тушь и немного губной помады всегда были гарантом хорошего настроения. Но как я ни старалась в этот раз, мысли все равно возвращались к бытовым проблемам, тем более что на кухне вода все еще звонко капала в таз.
Вот если бы у меня была своя квартира… Если б своя!
Я внимательно всмотрелась в свое отражение в зеркале. Неужели такое когда-нибудь будет? У меня — собственная квартира. Свои окна, свои двери, свои стены, свои потолок и пол. Соседи свои, а не служебные, пыхтящие сигареткой…
И дом, нисколечки не аварийный, а надежный, крепкий, практически новый дом, которому еще долго не понадобится капитальный ремонт. Без плесени в ванной, без пузырящейся краски на стенах, без свищей в трубах, без перекошенных дверей…
Завороженная этой мыслью, я забыла накрасить глаза, взяла сумку и вышла из квартиры, почти ненавидя этот узкий коридор и заедающий замок. А ведь еще недавно я радовалась служебному жилью как подарку судьбы… Еще недавно я подсчитывала сэкономленные на съеме жилплощади деньги и обещала Сашке: «Теперь заживем!»
Своя квартира — не роскошь, а жизненная необходимость, как воздух, вода, еда, любовь близких…
У меня, конечно, не семеро по лавкам, но жизнь не стоит на месте. Вот выскочит Сашка через несколько лет замуж, и что?
Я замерла у машины, представив, как прекрасный, но бедный юноша — не сомневаюсь, что Сашка выберет именно такого, — поселится на тридцати квадратах служебной площади и будет путаться у меня под ногами, разумеется, полуодетый, и занимать ванную, разумеется, на час, и, не дай бог, петь там дурным голосом, и, разумеется, лазать в мой холодильник за борщом и котлетами, и щелкать каналами, заняв на диване мое любимое место.
А потом непременно родится внук или внучка. А может быть, оба сразу или один за другим… Им тоже понадобится жизненное пространство, и не бабушкино, и уж тем более не служебное, а свое — свое! Где разрешат рисовать на обоях картины, разбрасывать игрушки, играть в догонялки и прятки, завести наконец собаку и куда без стеснения можно пригласить на день рождения друзей, чтобы весело задуть на праздничном торте свечи…
Я решительно села в машину и завела со злостью движок.
Не хочу прекрасного, но бедного юношу на своей территории.
Не хочу, чтобы внуки, близняшки или погодки — я почему-то решила, что именно такими они и будут, — ютились на тридцати квадратах служебной площади без перспективы иметь собственную комнату, завести собаку и пригласить друзей…
У Сашки должен быть свой угол, свое жилье, она не должна ни от кого зависеть — ни от меня, ни от юношей, — она должна быть свободной и уверенной в завтрашнем дне. И пусть я не очень хорошая мать — вечно занятая работой, вечно спешащая и опаздывающая, приходящая поздно и уходящая рано, — но квадратные метры личного счастья я обязана ей обеспечить.
Ремонт я, конечно, сделаю — недорогой.
Но… почему бы мне не попробовать взять ипотечный кредит?
Выкручиваются же люди, зарабатывают на квартиры. Чем я хуже? Ежемесячный взнос будет чуть больше той суммы, что я платила за съемное жилье, значит, сам бог велел воспользоваться тем, что мне дали служебную жилплощадь, и вполне можно вложить освободившиеся деньги в ипотеку…
Придется затянуть пояса — и мне, и Сашке, — но ради такого…
Я вырулила на проспект, переключилась на третью передачу, но «Хонда» шла тяжело, с натугой — будто груженый «КамАЗ» на буксире тащила. То есть на первой передаче она еще кое-как ехала, а на второй и третьей упиралась, как упрямый осел. Солнце нещадно палило, несмотря на раннее утро, это грозило закончится, как пить дать, перегревом движка и закипанием радиатора.
После ремонта с моей «Хондой» случались поломки, которые, как говорится, «на скорость не влияли», а тут вдруг что-то решительно повлияло.
Я перестроилась в правый ряд и притормозила у обочины. Вышла из машины и повела себя в соответствии со всеми анекдотами на тему «женщина за рулем» — попинала колеса, протерла зеркала заднего вида.
Ипотека…
Какая уж тут ипотека, когда все рушится, валится, протекает и ехать не хочет. Давно надо было забить в мобильник номер эвакуатора, да все руки не доходили…
Вот, допрыгалась.
Вздохнув, я открыла капот. С таким же успехом я могла бы заглянуть в атомный реактор, чтобы предотвратить расплавление топливного стержня. Внутренности «Хонды» наводили на меня почти священный ужас, максимум, что я могла, — проверить уровень масла и ремень генератора. И то и другое оказалось в норме, на месте, в порядке…
Выхода было два — или ползти до работы на первой передаче с риском воспламениться, или искать номер эвакуатора. Впрочем, эвакуатор мог заменить один человек, он давно ассоциировался у меня со службой спасения.
Я достала телефон и позвонила.
— Константин Сергеевич? Кажется, мне опять нужна твоя помощь…
— Проблемы? — громыхнул сзади раскатистый бас.
Я оглянулась и увидела гаишника размером с Кинг-Конга.
— Потом перезвоню, — шепнула я Таганцеву в трубку и отключилась.
— Я говорю, барышня, вы чего посреди дороги-то раскорячились, движению мешаете? Проблемы?
Я хотела объяснить, что я не барышня, а судья, что я не «раскорячилась» посреди дороги, а прижалась к обочине, что техосмотр и страховка у меня в порядке, машину не угнала, она просто ехать не хочет, что…
Вместо этого я пробормотала нечто невразумительное.
— Понятно, — кивнул гаишник и, согнувшись в три погибели, нырнул под капот. — Не «Бентли», конечно, но ехать должна, — задумчиво сказал он, осмотрев внутренности «Хонды».
— Не хочет, — пожаловалась я, заметив сочувствие в его взгляде. — То есть на первой еще кое-как, а на второй и третьей…
Я села за руль и продемонстрировала, как едет моя машина. Вернее, как не едет.
Когда я остановилась, гаишник с трудом протиснулся в салон.
— С ручника пробовали снимать? — он с жалостью посмотрел на меня.
— А… э-э… то есть… как… разве?.. — промямлила я.
— Попробуйте. Легче пойдет.
Он вылез из машины, козырнул и ушел, небрежно постукивая полосатым жезлом по ноге. Его широкая спина и бритый затылок выражали презрение…
Я достала из сумки мятный леденец и сунула под язык.
Мысли об ипотеке и ремонте так выключили меня из действительности, что я метров пятьсот ехала на ручнике.
Хорошо еще, что эвакуатор не вызвала.
А еще лучше — не успела Таганцева вызвать. Это был бы номер. Разговоров до конца дней моих скорбных!..
Я отжала ручник, тронулась с места и без труда вписалась в поток. «Хонда» больше не упиралась, легко маневрировала и набирала скорость.
Что ж, как минимум траты на ремонт если не исключаются, то откладываются на неопределенный срок.
Едва я привыкла к этой счастливой мысли, как перед глазами всплыла рекламная растяжка: «Новые квартиры в ипотеку в Павшинской пойме. Время брать! Низкие ставки. Бесплатное рассмотрение и досрочное погашение».
Я почувствовала, как сердце учащенно забилось, и ударила по тормозам.
Вот почему, стоит только о чем-то подумать, как напоминание об этом начинает подкарауливать тебя на каждом углу, словно провоцируя — сделай это, сделай! Не думай, не просчитывай риски, просто сделай — и все, а там видно будет…
Время брать! Время брать… Сорок квадратов, нет, шестьдесят или семьдесят — с расчетом на Сашку, ее полуобнаженного юношу и риск появления внуков. Учитывая, что я сама еще крест на своей личной жизни не поставила, лучше бы сто двадцать квадратов, но это из области фантастики — сто двадцать я не потяну, даже учитывая низкие ставки.
В Павшинской пойме купили недавно квартиру мои друзья Машка с Павликом. Хвастались — и воздух там чистый, и дороги хорошие, и лифт всегда работает, и ТСЖ — честное-пречестное! — не дурит, не мухлюет, благоустройством территории занимается.
Ну почему мне попалась реклама квартир именно в этой пойме! На другую я, может, и внимания бы не обратила.
…Я очнулась от того, что водители истерично сигналили мне и, проезжая мимо, стучали себя по лбу. Оказалось, я еду посреди полосы со скоростью двадцать километров в час. Стоило с ручника сниматься…
Я поддала газу и перестроилась в левый ряд. В сумке разрывался мобильник: наверное, Таганцев хочет уточнить, какого рода помощь мне нужна. Я решила не брать трубку — врать не хотелось, а честно признаться, почему звонила, смелости не хватало. Рассосется как-нибудь и само собой пройдет, как любит говорить моя подруга Маша. Таганцев замотается и забудет, что я просила у него помощи.
* * *«Время брать!» — стучал молоточками в голове рекламный слоган, когда я парковалась возле здания суда рядом с блестящим на солнце «Фольксвагеном» своего помощника.
«Да, Димка, наверное, никогда не забывает снять своего коня с ручника, — с грустью подумалось мне. — И ремонт у него идеальный… И ипотека ему не нужна, потому что квартиру родители подарили!»
Ну и пусть, — размышляла я, втискиваясь в узкую щель, — зато Дима не взбодрится, как я, от рекламного слогана «Время брать! Низкие ставки…» То, что легко достается, не ценится, и мой помощник наверняка не ощущает эйфории от того, что живет в собственной квартире, ездит на новой машине и ему не надо ликвидировать Австралию на потолке.
Я с трудом вылезла из машины, стараясь не свернуть зеркало на «Фольксвагене». Если Дима захочет съездить куда-нибудь в течение рабочего дня, он, пожалуй, не сможет открыть дверь.
Я задумалась — не перепарковаться ли, нельзя же парню такие трудности создавать. И тут в сумке снова зазвонил мобильный. К моему удивлению, на дисплее высветилось не «Таганцев», а «Натка» — моя сестра.
— Ленка, я погибла, — трагически сообщила она, едва я успела снять трубку.
Погибала Натка с регулярностью два раза в месяц, поэтому ее сообщение меня не впечатлило.
— Жена твоего нового кавалера грозится оторвать тебе голову? — усмехнулась я, испытывая облегчение, что это не Таганцев.
— Ленка! — сдавленным голосом повторила Натка. — Если ты мне не поможешь, меня убьют!
— Брось его, — посоветовала я.
— Кого?
— Того, чья жена хочет тебя убить.
Я собиралась нажать отбой, но Натка истошно закричала:
— Леночка, это не то, что ты думаешь! Меня преследуют, за мной следят, и не какая-то бывшая, а настоящие бандиты!
— Господи, ты увела у жены бандита?..
— Не придуривайся, Лен, — Натка едва не плакала, и это было что-то новенькое. Любовные перипетии не выводили ее из себя, она была закаленная, умела держать удар, и никакие козни бывшей, даже бандитской, жены не смогли бы выдавить из Натки слезу — только азарт и желание до конца сражаться за любимого.
— Что случилось? — спросила я, слушая приглушенные всхлипы.
— Лен, я не могу по телефону… Приезжай во «Флоренцию», это рядом с твоим судом, ну, ты знаешь…
— Нат, я только что на работу приехала, даже зайти не успела…
— Ну, значит, меня убьют.
Натка отключилась, а я застыла на месте.
«Ну, значит, меня убьют». Сестра так буднично, так убежденно это сказала, что я ей вдруг поверила. Даже если ее не убьет, а только чуть-чуть ранит чья-нибудь жена, мне это не понравится…
Я набрала номер своего поклонника.
— Дима, я не смогу сейчас подойти… Срочное дело, приеду минут через сорок.
— Хорошо, — невозмутимо ответил Дима.
— Если Плевакин спросит, скажите… что меня вызвали в квалификационную коллегию.
— Хорошо.
Интересно, если бы я попросила передать Плевакину, что улетела в Австралию, мой невозмутимый помощник тоже бы сказал «хорошо»?
Протиснувшись за руль, я отжала ручной тормоз и только после этого завела движок и нажала на газ.
Кафе, в котором Ната назначила встречу, находилось буквально за углом, и через пять минут я была там.
После яркого уличного солнца и жары мне показалось, что в зале темно и прохладно.
Я зашла, огляделась, но Натку нигде не увидела. За столиками сидел типичный «офисный планктон», «белые воротнички», или как там сейчас называют размеренных молодых людей, не спешащих с утра на работу, а неторопливо попивающих сок или кофе с многозначительно-равнодушными лицами.