Не знаю, как с Димой, а со мной волшебства не произошло — мороженое казалось теплым и слишком сладким, а чай с жасмином заставил подставить лицо под прохладную струю вентилятора.
— Это опасно, Елена Владимировна, — покачал головой Дима. — Простынете.
Он с пульта убавил скорость вращения лопастей, струя стала мягкой и обволакивающей, а я вдруг подумала: неужели мой помощник всегда живет по правилам и никогда не делает глупостей? Неужели ему не хочется… допустим, нарушить правила и вжарить сто двадцать там, где стоит знак — скорость сорок? Неужели его никогда не тянет заесть сгущенку соленым огурцом, закрутить роман с поп-звездой или пройтись босиком по снегу с риском простыть?
Впрочем, мне тоже — не хочется и не тянет…
Я тоже не люблю нарушать правила и делать глупости. Наверное, наши головы примерно одинаково устроены — они просчитывают последствия поступка до того, как возникает желание пойти на поводу у сиюминутного порыва.
В отличие от Натки…
У нее сначала возникает сиюминутный порыв, и что интересно — поддавшись ему и огребая по полной программе последствия, она тут же радостно отдается следующему порыву… Иногда я даже завидую сестре. Мне кажется, что ее умение не включать голову пусть и добавляет проблем, но делает жизнь насыщенней и прекрасней. Волшебства, одним словом, в ней больше… Учитывая, конечно, что ее проблемы решаю я.
Я налила себе кофе, положила в него мороженое, и этот напиток мне показался более подходящим для душного вечера, чем пресловутый зеленый чай.
Кстати, о Натке. Уже конец рабочего дня, а Таганцев все не звонит.
Не успела я протянуть руку к своему телефону, как он зазвонил, услужливо высветив надпись «Таганцев».
— Душа моя, Константин Сергеевич, я уже тебя потеряла, — ответила я.
— Заработался! — отрапортовал лейтенант. — Счет времени потерял.
— Номер пробил?
— А как же! Потому и звоню. Тут вот ведь какое дело получается, Елена Владимировна… Номер, с которого звонили вашей сестре, принадлежит коллекторскому агентству.
— Вот как? — удивилась я.
Я знала, что коллекторские агентства покупают за проценты долги у банков, что работают там ребята жесткие, специально обученные, как морально давить на должников, а некоторые коллекторы не гнушаются и физических расправ. По телевизору один за другим идут сюжеты — должник попал на больничную койку со сломанными ребрами; избили, угрожали, а недавно и вовсе должника похитили, требуя от родственников возместить пятьсот тысяч рублей.
Конечно, не все агентства такие, некоторые работают исключительно внушением и взыванием к совести, но… правильно говорит Дима — где вы видели заемщика, который краснеет, проходя мимо банка.
Менталитет наш такой, что угрозы действуют эффективнее, чем обращение к совести, поэтому в большинстве своем коллекторы — ребята бандитского вида с плохими манерами.
И никакого толку нет от того, что народ уже изучил: коллекторы действуют незаконно, их можно обвинить в вымогательстве… Коллекторские агентства все равно продолжают существовать, выбивая деньги в прямом смысле слова — кулаками.
И как бы я плохо ни относилась к людям, которые берут кредиты, не зная, как будут их отдавать, к сломанным ребрам и похищениям я отношусь еще хуже, особенно если это имеет отношение к моей семье.
Расценив мое молчание как замешательство, Таганцев спросил:
— Елена Владимировна, может, Ната когда-нибудь паспорт теряла? Есть аферисты, которые на этом специализируются — крадут паспорта и берут на чужое имя кредиты.
— Нет-нет, не теряла, я бы об этом знала…
— Тогда, может, давала кому-нибудь? Надолго!
— Не думаю, что Натка до такой степени сумасшедшая, — пробормотала я, думая как раз наоборот: и паспорт она могла в чужие руки отдать, и потерять, а мне ничего не сказать. Подумаешь, паспорт! Не губная помада же…
— Да-а, — протянул Таганцев, — мутное дело… Знаете что, Елена Владимировна… А хотите, я съезжу в это агентство и потолкую с ребятами, так сказать, на доступном им языке?
— Нет-нет, погоди. Торопиться не будем, чтобы дров не наломать. Я с Наткой сначала поговорю… с пристрастием.
— Привет ей от меня передавайте… — По голосу я поняла, что Таганцев расплылся в блаженной улыбке. — Тоже с пристрастием! А то смотрите, я прям сейчас могу объяснить, кому надо…
— Спасибо, душа моя. Обязательно попрошу тебя это сделать, только чуть позже…
Я нажала «отбой» и тяжело вздохнула, глядя в окно. Дима уже ушел, предусмотрительно оставив вентилятор работать в режиме «лайт». Хочешь не хочешь — нужно выбираться из прохладного кабинета в раскаленный салон машины.
Я допила кофе с мороженым, выключила вентилятор, взяла портфель и, собравшись с духом, вышла…
Предстоял второй этап переговоров с Наткой, и я попыталась настроить себя на спокойную и конструктивную волну.
Словно перед судом.
* * *Как я и предполагала, Натка не смогла долго страдать.
Она встретила меня с распущенными волосами, накрашенная, в фиолетовых лосинах и розовой кофточке-разлетайке. Правда, в глазах у нее я заметила некое подобие вины… Такими бывают глаза у собаки, которая в отсутствие хозяина сгрызла диван.
Ощущение, что Натка все-таки чувствует себя виноватой, подтвердилось невиданной хозяйственностью сестры — она нажарила целую гору котлет, чего с ней в моем доме отродясь не случалось, сварила борщ и купила к чаю огромный торт с шоколадными розами. Торт торжественно стоял в центре обеденного стола и не позволял мне начать разговор на повышенных тонах.
— Ле-ен, — заискивающе протянула Натка, когда я разделась и обессиленно села на диван. — Ле-ен, тут Сенька…
Ага, значит, вина не из-за того, что я решаю ее проблемы, а из-за Сеньки, который…
— Опять клавиатуру колой залил? — устало поинтересовалась я.
Сенька регулярно что-то ломал в компьютере, а я регулярно это меняла.
— Нет, Лен, он эту твою Австралию на потолке из водяного ружья расстрелял.
— Ну и ладно, — пожала я плечами. — Подумаешь…
— Лен, он кетчупом ее расстрелял…
Я вскочила и пошла на кухню. На потолке рядом с благообразной Австралией краснели безобразные пятна, словно на моей кухне резали барана и брызги крови попали на потолок. Некоторые пятна были размыты и от этого казались еще безобразнее.
— Я оттереть пыталась, — объяснила Натка жалобным голосом. — Только не берет ничего кетчуп этот проклятый. Наверное, там химии много…
— Зачем кетчуп в водяное ружье совать?! — я едва не сорвалась на крик, забыв про свой спокойный и конструктивный настрой.
— Я… я тоже сына об этом спросила. Он говорит — экспериментировал. Сенька! — закричала Натка. — Иди сюда, сейчас сам все тете Лене объяснять будешь!
Зашел Арсений, несчастный, хлюпающий носом, с потупленным взглядом и ярко-красным правым ухом — видимо, экзекуции после своих экспериментов он подвергся за минуту до моего прихода. В руке Сенька упорно держал водяное ружье.
— Ладно, — махнула я рукой. — Все равно мне потолки надо белить… Давайте ужинать, что ли.
Сенька оживился, повеселел, с гиканьем умчался к компьютеру и вернулся, только когда мы с Наткой накрыли на стол.
Борщ показался мне восхитительным — сестра умела готовить. Котлеты были слегка пересолены, но шутить насчет очередной влюбленности Натки я не стала — не дай бог, в точку попаду, придется выслушивать длинный перечень достоинств объекта ее вожделения, а у меня к ней серьезный разговор.
Мы лихо умяли полторта, отдав Сеньке со своих кусков шоколадные розы.
— Даже не думай! — пригрозила я племяннику, поймав его взгляд на банке с ярко-желтой горчицей.
— Так все равно же потолки белить, — заканючил Сенька, тут же получив звонкий подзатыльник от матери.
— Иди лучше компьютер доламывай, — сказала я племяннику, и он умчался, прихватив с Наткиной тарелки кусок торта.
— Нат, Таганцев выяснил, кто тебе угрожает.
— Кто?! — округлив глаза, выдохнула сестра. — Киллеры?
— Коллекторы.
— В смысле… Какие лекторы? Я здесь при чем?
— Коллекторскими агентствами называются фирмы, которые выбивают кредиты из должников. Давай успокоимся и хорошенько вспомним — ты точно не брала никаких кредитов?
Я разговаривала с Наткой тихо и ласково, как с ребенком, нет, как с больным ребенком, которого надо уговорить, убедить сделать укол. Я хотела заставить ее вспомнить, как однажды, поддавшись бездумному порыву, она взяла в банке кредит, потратила деньги и тут же забыла об этом, как всегда забывала о чем-то обременительном и неприятном.
— Лен, я спокойна, я абсолютно спокойна, — дрожащим голосом сказала сестра. — Но если бы я взяла деньги, я бы на что-то их потратила! В последнее время я покупала только губную помаду и одежду сыну…
Одежда, появившаяся у Сеньки в последнее время, не тянула даже на несколько тысяч рублей, а вот помада…
— В каких магазинах ты покупаешь косметику? — нахмурилась я.
— Ты издеваешься?! — Натка вскочила. — Да не брала я никаких кредитов! Не бра-ла! — Она стала размашисто креститься, слева направо и справа налево, потом вдруг бросилась к фиалке на подоконнике и зачерпнула из горшка щепоть земли. — Не брала! Клянусь! Вот, землю готова есть!!!
Я с любопытством смотрела, съест она землю или нет…
Натка бросила щепотку обратно в горшок, отряхнула руки и отрезала себе внушительный кусок торта.
— Ладно, верю, — вздохнула я. — Значит, объяснение этому только одно. Ты паспорт теряла?
— Нет.
— Кому-нибудь его надолго давала?
— Нет!
— Может быть, теряла или давала, но позабыла?
— Лена, ну я не совсем дурочка… Иногда, конечно, я бываю беспечной, но в общем и целом… — Натка обиженно надулась и, заедая стресс, откусила большую часть от куска торта.
— Тогда начнем сначала, — сказала я тоном, которым веду заседания. — Где твой паспорт?
— В сумке! — Натка поперхнулась от возмущения и закашлялась. — Мой паспорт всегда лежит у меня в сумке. Всегда! Потому что без него сейчас — никуда. Любой полицейский на улице документы попросить может. Если паспорта нет, прямая дорога в кутузку.
— Правильно мыслишь, — похвалила я. — Неси сумку.
Натка секунду смотрела на меня потрясенно, с перемазанным кремом ртом, потом вытерла губы салфеткой, сходила в коридор и принесла объемную сумку-баул из блестящей кожи.
Я забрала у нее баул, бесцеремонно порылась в нем и почти сразу наткнулась на документ, запакованный в аккуратную кожаную обложку с выдавленным названием «Паспорт».
Вот уж не ожидала от Натки такого бережного отношения к документу…
На всякий случай я открыла его, чтобы удостовериться, что это ее паспорт, а не прихваченный по ошибке у какого-нибудь сослуживца.
— Ну? — укоризненно спросила сестрица, глядя, как я придирчиво рассматриваю ее фотографию. — Похожа? — Она повертелась вправо-влево, демонстрируя точеный профиль.
— Копия, — буркнула я. — Сумку на работе где бросаешь?
— Ни-где! — торжественно провозгласила сестра. — Она всегда при мне. Я даже в туалет с ней хожу.
Такую предусмотрительность тоже трудно предположить в Натке, но пришлось верить ей на слово.
— Тогда тащи бумагу и карандаш.
— Зачем?
— Будем поименно выписывать твоих коллег.
— Да чего их выписывать-то? Со мной в комнате только Иришка сидит, ей неделя до декрета осталась, и Марь Ивановна. Она бы давно на пенсию вышла, только замену ей уже лет пять найти не могут…
— Они могли твой паспорт потихоньку вытащить и кредит по нему взять?
— У Иришки муж богатый, ей кредиты на фиг не нужны, а Мария Ивановна — божий одуванчик, она честная до посинения…
Я не знаю, что такое честная «до посинения», но определение «божий одуванчик» меня убедило. Представить себе милую старушку с обаятельным именем Мария Ивановна роющейся в Наткиной сумке, а потом резво несущейся брать кредит было трудно.
— Ладно, тогда идем дальше. Где ты бывала в последнее время? С какими подругами встречалась?
— Какие подруги, Лен! У меня времени нет.
— Почему нет? — насторожилась я. Натка не страдала дефицитом свободного времени, работала с десяти до шести и могла посвящать себе утро и вечер.
— Ну, Лен…
По тому, как она замялась и отвела глаза, я поняла, что напала на верный след.
— Это очень и очень личное…
— Ты дома ночуешь? — жестко спросила я.
— А где? — взвилась сестрица, но тут же стушевалась и опять отвела глаза. — Ну, разве что когда Сенька у тебя был…
Судя по тому, что Сенька в последний месяц ночевал у меня почти через день, Натка ни в чем себе не отказывала.
— У тебя роман? — усмехнулась я.
— Я полюбила, — трагически вздохнула она. — По-настоящему.
Вот как. Значит, раньше она любила не всерьез, и все ее страсти яйца выеденного не стоили…
— Кто он?
Наверное, я слишком жестко это спросила, потому что Натка, сложив на груди руки, сказала, будто оправдываясь:
— Очень приличный человек, очень! Близкий друг нашего шефа.
— Как зовут приличного человека?
— Владислав Викторович. Владик…
— Владик. Отлично! Очередной хмырь, который ездит тебе по мозгам…
— Он не хмырь! Я же говорю, Владик друг моего шефа! Очень солидный, умный мужчина — просто верх порядочности и серьезности!
— Такой же, как твой Лешик?
— Сравнила божий дар с яичницей! Лешик — подлец, и я сразу об этом знала!
— Знала и так долго нервы себе мотала?
— Дура была. Думала, он образумится.
— В смысле разведется…
— И это тоже. Только даже если б и развелся, ничего бы у нас не получилось.
— Это еще почему? — удивилась я, помня бурный роман Натки с пузатым Лешиком.
— Потому что он импотентом стал! Вдруг — бац! — и как отрезало… Никакой личной жизни. Но я бы даже и это пережила, так ведь он ревновать меня начал! К каждому столбу!
Я рассмеялась, представив, как плешивый пузатый Лешик мечет громы и молнии, глядя на Натку, которая во всей своей красе проходит по улице, ловя восхищенные взгляды тридцатилетних накачанных «столбов».
— Значит, Владик не такой… Он не женат, не ревнив, в хорошей физической форме, да еще и богат?
— Да, — скромно потупилась сестрица. — Я в паспорт его тайком заглянула — печать о разводе стоит. У него пентхаус на Ленинском, евроремонт, дорогущие часы, ботинки из кожи питона, дизайнерский костюм и три машины — «Лексус», «БМВ» и «Мерседес»! А еще он с шефом нашим дела какие-то крутит!
— Аргумент, — усмехнулась я.
— У нас не отношения — а сказка!
— Вернемся к нашим баранам. Получается, что ни Владик с тремя машинами, ни сослуживцы украсть на время твой паспорт не могли.
— Лена! — Натка вытаращила глаза. — Владика только не впутывай…
— Я и не впутываю. Но предупреждаю, коллекторы — ребята конкретные. Случается, что разговаривают с помощью кулаков.
— Ой!
— Вот тебе и «ой». Придется мне оперов подключать, чтобы внешность твою не подпортили…
— Мамочки…
— Да, опять использование служебного положения, но делать нечего. Ты хоть скажи, сколько денег с тебя требуют, чтобы мне знать, за что страдать.
Натка посмотрела на Австралию, обляпанную со всех сторон кетчупом, и зажмурилась.
— Сколько? — повторила я свой вопрос.
— Лен…
— Сколько?!
— Два.
— Чего?
— Миллиона…
Я схватилась за сердце, ощутив, что оно ухнуло куда-то в желудок.
— Рублей, Лен!
— Рублей, — прошептала я. — Всего лишь рублей…
Я вдруг начала икать — безудержно — и все не могла никак остановиться. Натка налила в стакан воды и, заботливо придерживая его, дала мне напиться.
Икота отступила, перестав сотрясать мое тело. И сердце вроде вернулось на место.
— А еще, Лен… — пробормотала Ната, — Сенька в ванне кораблики пускал и… соседку снизу залил. У нее обои отслоились и ламинат вздыбился. Ты ей теперь пять тысяч должна.
Ламинат вздыбился… У меня появилось ощущение, что Натка добивает меня лежачую.
— Я отдам, Лен, — прошептала сестра. — Постепенно…
В полночь, когда я, напившись валерьянки, пыталась заснуть, ко мне подошла Натка в короткой полупрозрачной ночнушке, села на край кровати и спросила:
— Лен, ты Таганцева будешь просить о помощи?
— Угу, — буркнула я в подушку, потому что сил на разговоры у меня больше не было.
— Ну, тогда я спокойна. — Натка улыбнулась в темноте, я это почувствовала по ее голосу. — Лейтенант Таганцев, он такой… такой… Настоящий гардемарин! За честь женщины жизнь отдаст.
— Слушай, отчего это Константин Сергеевич должен за тебя жизнь отдавать? — От возмущения я даже села в кровати.
Наткино лицо светлело в темноте, и, ей-богу, его озаряла мечтательность. О лейтенанте Таганцеве грезила моя сестра в данный момент, так я понимаю…
— Я же образно выразилась! — поспешно поправилась Натка. — Я в том смысле, что если он возьмется за дело, то мне опасаться нечего, он до правды докопается. Лен, скажи, Константин за тобой ухаживает?
— Он за всеми ухаживает, — ответила я, но потом подумала, что незаслуженно записываю Таганцева в казановы. Он мужик свободный и многое может себе позволить.
— Это потому, что ему женщина настоящая еще не попалась, — вздохнула Натка.
— Как ты? — усмехнулась я.
— А что? Я, может, глупости иногда и делаю, но только по доброте душевной. Если б Таганцев поближе узнал меня…
— Подожди, а как же твой суперположительный Владик? — опять возмутилась я. — У вас же отношения — сказка.